First love is the deepest.
Чимин смотрел в пустые глаза, непонимающе вглядываясь, пытаясь понять, что сломало ребёнка, что сделало из него безвольную куклу, которая могла только покорно подставляться под тяжелые удары плети и смиренно прикрывать глаза. Пак теребил одну из чёрных пуговиц на шее, пытаясь расстегнуть, но получилось лишь безжалостно оторвать. Дыхание принца участилось, и он стоял на распутье: прекратить пытки истинного Чонгука или, опустив голову, пройти дальше, не останавливаясь на медовых глазах. Может, ещё не поздно сделать вид, что не узнал? Но, нет, слишком пронзительны глаза мальчишки, слишком черны омуты расширенных зрачков. Чимин резко остановился прямо возле мужчины, что нещадно наказывал мальчишку за то, что его не получалось продать. Тэхён выглядел сломанным, жалким и опустошенным. Чимин было поднял руку, когда заметил мерзкую улыбочку работорговца, что избивал мальчишку. — Господин, — покорно поклонился, — вам приглянулся раб? Чимин ещё не видел такой мольбы в чужих глазах. Даже на поле боя обречённые на смерть смотрели не так умоляюще, а Пак повидал многое, сам стал палачом многих, кто осмелился пойти против королевства Ким. Но изо рта мальчика не вырвалось ни единого звука. — Нет, — едва выдавил Чимин и резко развернулся, пугаясь глубины взгляда мальчишки, его прожигающей насквозь ненависти. — Ты убьёшь его так, — бросил работорговцу через плечо. Рука с плёткой дрогнула, и мужчина рассмеялся. — Если не интересует товар, не думайте, что в праве распоряжаться им, — обманчиво вежливо ответил, продолжая оставлять на нежной, израненной спине новые полосы. Некоторые из них кровоточили. Чимин едва слышно чертыхнулся и пожалел, что не взял свой меч, оделся просто, чтобы не выдать своё высокое происхождение. Каково же тогда Тэхёну, который кроме льняных штанов и затасканной рубахи не имеет ничего? Он зажмурился, пытаясь оторвать ступни от земли, но даже за закрытыми веками был только он — мальчишка, которого стало жаль. Жалость помогает дрожащим, бессильным тварям, даруя им шанс на жизнь, на сытный ужин. И по виду Тэхёна можно было сказать, что он не раз обжёгся и жалостью, и человеческой жестокостью. Чимин несколько раз рвано вдохнул. — Сколько стоит? — проговорил сквозь стиснутые зубы. — Так он вам приглянулся? — мужчина остановился, перестал наносить удары по беззащитному ребёнку и вытер руки о свои штаны. — Я мог бы сделать скидку, так как товар подпорчен, но не стану. — Почему же? — Чимин вопросительно поднял брови, подходя ближе. — Он нужен вам, вы купите его за любую цену, — широко улыбнулся мужчина, обнажая свои чёрные зубы, заставляя Чимина отвести от него взгляд. — Нет, ты ошибаешься, — спокойно хмыкнул Чимин, пытаясь унять бурю, что клокотала внутри, выворачивала все органы, просила порвать этого мужика на тряпки только за то, что мучил истинного Чонгука. — Я куплю его, только если ты сбросишь полцены за то, что товар подпорчен, — лучезарно улыбнулся Пак, поправляя воротник, опуская оторванную чёрную пуговицу, которую сжимал в кулаке, в карман брюк. — В таком случае, — мужчина откланялся и взял плеть, отворачиваясь от Пака. Его рука замахнулась, а в глазах Тэхёна скользнула явная боль. Не физическая. Она была порождена тем, что его не хотели даже купить, даже Чимин, который уже однажды спас. Как и говорилось ранее, доброта — качество непостоянное. Но вдруг рука Чимина перехватила грязную лапищу, и принц рванул мужчину прямо на себя, шипя в само ухо. — Я — командующий Восточной Ветвью армии, я разорву тебя на куски, если ты ещё хоть раз притронешься к нему. Видишь тех людей? — он резко повернул мужика в ту сторону, где стояли два вооруженных воина, что по просьбе Пака осмотрительно держались немного поодаль. — Один взмах моей руки, и ты окажешься на дне моря, а лавочку твою паршивую прикроют. Чимин резко отпустил потного мужчину и с удовольствием подметил, как его маленькие глазки забегали. Иногда власть и насилие творят чудеса, ей-богу. Мужчина молча подошёл к Тэхёну и без слов снял кандалы, цепляя на шею ошейник. — Нет, он не собака, сними эту дрянь, — сказал принц, прожигая своими янтарными глазами спину работорговца, чьи руки начали дрожать. Не от страха ли? Изверга пугает только сильнейший изверг. Ошейник в секунду исчез, а Тэ толкнули прямо в руки Чимину, и тот чуть не упал, но принц подхватил мальчишку у самой земли, поднимая его на руки. Вот только в глазах его не было ни капли благодарности, лишь всё та же проницательность и немного ненависти, что сгущала и омрачала краски. — Всё будет в порядке, — тихо прошептал Пак, неся мальчишку в сторону своих воинов. Люди расступались, видя, с каким трепетом мужчина нёс избитого ребёнка, как осторожно перехватил под коленями и за плечи, стараясь не тревожить раненную спину. Чимин знал, что это выйдет ему боком, что он пожалеет об этом, но не сейчас. Тэхён казался таким маленьким и сломанным, что причинить ему ещё большую боль казалось кощунством. Чимину стало интересно, как он выжил, как не умер, почему метки не было. Вопросы перемешивались, почти срывались с губ, но закрытые глаза мальчика отменяли любой допрос. — Вот, отнесите его в свободную комнатушку в замке, позовите лекаря и скажите, что я приказал промыть раны и подлатать его, — он вручил Тэхёна одному из своих людей. Он был уверен, что может доверять этим двум. — Но сделайте всё так, чтобы и мышь не узнала. Помните: стены замка имеют уши, поэтому не распространяйтесь. — Всё будет сделано, господин, — ответил один из мужчин, смотря на лицо мальчика, и сожаление отразилось в его глазах. — Ах, да, покормите его, если лекарь позволит, — добавил Чимин, разворачиваясь и направляясь туда, откуда пришёл. Найти Чонгука среди толпы оказалось лёгкой задачей: он стоял в самом центре, внимательно слушая песнь бродячего музыканта. Пак улыбнулся уголками губ и переплёл их пальцы, пряча под рукавом длинного плаща короля. Его терзали сомнения насчёт правильности своих решений, но, как только тёплая ладонь короля сжала покрепче его собственную, а пальцы нежно поглаживали костяшки, Чимин забыл обо всём, отдаваясь лёгкой мелодии, что исходила из-под талантливых рук музыканта. Небольшая флейта была причиной столь прекрасной музыки, и Пак невольно прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как солнышко пригревает волосы и фигуру, одетую в чёрную одежду. Ему хотелось остановить миг, выбросить все часы и застыть на месте, вечно сжимая руку Чонгука. Но вдруг Ким отстранился и улыбнулся, прикусив губу. — Кто он? — спросил король. — Ты просто пожалел его? — Что? — улыбка спорхнула с лица Пака, и он сцепил свои руки, испуганно глядя в глаза Чонгука. — Мне сказали, что ты чуть кровавую расправу не устроил на рынке с рабами. Спас мальчишку? — в глазах короля плясали озорные огоньки. — Вот именно за это я и люблю тебя. За твоим напускным безразличием прячется сострадание. — Ты послал следить за мной? — Чимин обиженно надул губки и попытался успокоиться, чтобы не выдать страх. Если Чонгук не зол, то переживать не о чём, он не должен узнать, что этот мальчишка — Тэхён. — Быстро же твои шпионы донесли. — Я переживал, не злись, — Чонгук протянул руку, бережно хватая чужую раскрытую ладонь, — пожалуйста, — тихо добавил. — Мальчик будет в порядке, — ответил Пак, слабо улыбаясь. Молись, Пак Чимин, чтобы твоя доброта самолично не вырыла тебе могилу.***
Наместник. Звучит, как неудачная шутка. Как из королевича Мин Юнги он превратился в безвольного раба чужой короны? Или, может, он поклонялся Чон Хосоку не по той причине? Он не знал, искренне недоумевал, но продолжал бережно хранить письма короля, надеясь ещё хоть раз почувствовать его руки на своём теле, увидеть его небольшие ямочки на щеках, что представали перед взором только в минуты искренней радости. Юнги бы сыграл в шахматы, но, помнится, одна игра уже начата, а Соа — ещё жива. Он перевёл взгляд на деревянный сундучок, в котором хранились срезанные бутоны цветов, которые ему дарил Хосок. Два года — ровно столько он не видел надменной усмешки короля, не опускал глаза под его тяжёлым взглядом. Юнги скучал, поэтому бережно перебирал руками засохшие лепестки, глупо улыбаясь. От постоянного стресса и вечной дворцовой грызни Юнги страдал куда больше, чем ожидалось. Он становился бледным, словно призрак, не выходил на улицу, разве только в случаях острой необходимости. Единственным убежищем оставались его старые покои и сундук с бутонами. Письма Мин раскладывал вокруг себя и пытался уловить аромат Хосока, но его не было. Тем не менее, даже его безумно красивый почерк заставлял забывать о всех безумствах, творящихся в дворце Чон. Со временем он отпустил Чонина, поставил для него свечу и твёрдо решил, что своё старое обещание он исполнит. Другая стопка тайных писем от короля Ким Чонгука украшала собой закуток небольшого стола. Они были односторонними, Юнги ни разу не послал ни единой строчки в ответ. А за полгода пришло чуть меньше десятка писем. Смысл их един: «Предай, ибо предан ты был. Покорись судьбе, позволь тирану лишиться своей головы, не защищай то, чему место под землёй. Чего стоит смерть одного человека? Она стоит жизней миллионов.» Юнги упрямо игнорировал, не позволял себе думать об этих письмах, о предательстве, что крутилось горьким послевкусием на языке. Нет, он не станет так подло поступать, даже если так поступали с ним. Он ставил себя выше, понимал, что не может предать того, чью метку носит, чьё имя на губах, кому принадлежат все тайком выдавленные глухие стоны наслаждения и боли. «…ибо предан ты был.» — Чонгук точно знал, как и где надавить, довести до состояния постоянной задумчивости. А, что, если он прав? Что, если Юнги не умер только для того, чтобы нести правосудие? Судьба столько раз била его о каменные стены, но он крушил их, упрямо выходил из любых опасностей. Заработал привязанность к жестокому человеку, но остался жив. Не для того ли, чтобы убить этого самого человека? Ночью спать особенно страшно, но Юнги смирился, поэтому посмотрел на новое письмо, присланное Хосоком, и залез под одеяло, ломая печать. Ему хотелось читать и думать о том, что это король нежно шепчет на ушко, а не голос в голове. Мин бережно развернул письмо, всматриваясь в аккуратный, каллиграфический почерк. Но первые же слова обожгли глаза. «Ради тебя.» Хосок не раз писал, что начал эту войну из-за того, что хочет искупить вину за то, что заставил нести бремя своей любви, но кроме этого сухого текста Юнги не надеялся ни на что. Он даже не спросил, нужно ли кровопролитие Юнги, он просто продолжал твердить, что делает это только для него. Мин быстро пробежался взглядом по строчкам, останавливаясь на самых значимых. «Я хочу увидеть тебя.» Изо рта вырвался нечаянный вздох, но не разочарования, а ожидания. Юнги провёл пальцами по губам, вспоминая обжигающие поцелуи, забывая о том, какую боль могут причинять руки короля. Он помнил только ласку. Совсем обезумел без неё, был готов упасть на колени, лишь бы ещё хоть раз почувствовать его губы на своих, его целиком в себе, всего без остатка, без любых глупых лишних людей. Юнги получил прямой приказ прибыть в столицу королевства Чон, оставляя место наместника на одного из советников короля, который и так выполнял большее количество обязанностей Юнги. Мин только сухо бросил письмо на стол советника, который годился ему в отцы и несносно опекал. Юнги часто брыкался и фырчал на слова мужчины, но прислушивался к нему, подмечая, что есть в них правда. Наместник покинул дворец рано утром следующего дня, отправляясь в путь, желая поскорее увидеть своего короля, преклонить пред ним колени, и безумно-счастливая улыбка поверженного принца завоёванного королевства не сходила с его уст.***
Чимин склонился над постелью и внимательно оглядел проделанную работу: лекарь перемазал всего Тэхёна целительными мазями, запретил пережимать раны бессмысленными повязками, а возле кровати на полу стояла пустая миска из-под супа. Видимо, как голодный пёс, вылакал всё. Теперь Тэхён спал, а Пак сдерживался от желания провести подушечками пальцев по кровавым полосам, чтобы почувствовать, какие они. Чимина не пороли никогда, и ему было интересно, настолько ли это больно, как поговаривают. Тэхён не проронил ни звука, пока плётка рассекала его нежную кожу, так почему же слуги так воют, когда их наказывают? Это Тэхён такой сильный или это и вправду не больно? Паку было действительно любопытно, но он не решался притрагиваться, чтобы не побеспокоить чужой безмятежный сон. — Чонгук, — стон сорвался с губ мальчишки, и Чимина будто окатило ледяной волной. Он придвинулся вперёд, а глаза расширились до невозможных размеров. Если Тэхён помнил Чонгука, то почему же тот забыл? — Чонгук, — жалобно, почти надрывно. Тэхён потрепал рукой по одеялу, будто бы в поисках чего-то, и Чимин на свой страх и риск ухватил его за запястье, видя, как мальчик немного боязливо дёрнулся, но вскоре расслабился и обмяк, стал ровно дышать. Видимо, опять заснул. Чимин громко выдохнул, но не спешил убирать руку, чтобы не спугнуть ребёнка. Он впервые сталкивался с таким и даже не слышал о подобном ранее. Хотя, может, это Чонгук захотел забыть его? Но как могла пропасть метка? Чем больше Чимин думал, тем существенней он заходил в тупик, терялся и не знал, что ему делать. Пак сел на пол, легко сжимая запястье, положил голову на одеяло. Он искренне удивлялся тому, что испытывал не ненависть, а сострадание. Ведь сам был в некой степени зависим от своей метки, что порой звала и жгла, не позволяла трезво мыслить. Только она не принадлежала королю, вот в чём была проблема. Когда Чимин нечаянно выяснил, чья на нём метка — ещё долго не мог отойти, а тело дрожало от мыслей о близости с тем, кому природа даровала возможность владеть сердцем Пака. Но он искренне любил Чонгука, хоть иногда и срывался, шёл к тому, чьи эмоции были выведены черными буквами на коже ниже живота, отдавался сполна и делился переживаниями. Потом долго сожалел о содеянном, мысленно просил прощения у короля, клялся сам себе, что больше подобное не повторится, но связь истинных сильнее любых предрассудков и желаний. Поэтому он и сочувствовал, а не ненавидел. Но всё равно не хотел делить с ним Чонгука, так что лежал подле своего слабого и несчастного врага, вглядывался в кровавые полосы и думал о том, что не сможет отпустить короля. Ни в этой жизни, ни в следующей. Только когда гильотина опустится на его шею, только тогда Чимин забудет всё: нежные поцелуи и сладкие обещания, жаркие касания и неудержимые стоны, тёплые взгляды и слова любви. Он не готов делиться этим с тем, кому это всё принадлежит по праву, но не мог ничего сделать Тэхёну, чувствовал, что должен уберечь этого ребёнка. И сам не заметил, как задремал, вслушиваясь в ровное дыхание. Снилось, что его поглаживают чуткие и нежные руки Чонгука, что зелёный нефрит на любимом кольце короля сверкает и призывает улыбнуться, зажмуриться из-за солнца. — Господин, — осипший голос вырвал из короткого, но радостного сна. Чимин резко распахнул глаза, смотря прямо в медовые, что заблестели любопытством. — Ты очнулся, — сказал Пак, переводя взгляд на свою руку, что до сих пор разжимала запястье. Тэхён осторожно отодвинулся и освободил свою конечность, не отрывая взгляда от мужчины. — Хочешь пить? Тэ отрицательно покачал головой, и Чимин медленно поднялся, разглаживая складки на своём сюртуке, оглядывая себя. — Вы помните меня, не так ли? — спросил мальчишка, водя пальцами по одеялу, не поднимая глаза. — У тебя есть метка? — выпалил Чимин. Тэхён поморщился и помотал головой. — Ты помнишь Чонгука? — он прикусил губу и настороженно уставился на мальчика. — Ким Чонгука? Короля, что ли? — удивлённо переспросил Тэхён. — Именно. — Я слышал о нём разные слухи, но никогда не видел его, — безразлично ответил мальчик, и Пак едва заметно выдохнул. — Хорошо, как ты попал на рынок? Тэхён весь вздрогнул, подобрал колени под себя, загнанно смотря на Чимина. У того аж сердце защемило и промелькнула мысль извиниться, но он промолчал, присев на край постели. — Неважно. Я не буду ворошить твоё прошлое, ты взамен должен отработать право жить здесь и есть эту еду. Что ты умеешь? — осторожно спросил Пак, боясь той пустоты, что разверзлась в глазах мальчишки. Он ожидал, что тот будет плакать или истерить, но он был относительно спокоен, только больно зашуган. — Я знаю множество трав и их свойства, как лечить небольшие раны и простуды. Умею читать, но пишу плохо. Бабушка… — он осёкся, — моя бабушка была травницей, она научила меня многому. Ровный тон не вязался с общим подавленным видом, но Чимин решил не акцентировать на этом внимание, только слабо потрепал мальчишку по волосам и поднялся с постели. — Давай так: ты сидишь здесь и не высовываешься, а, как только раны на спине заживут, я пристрою тебя помощником замкового лекаря, который приходил к тебе. Но только пока ни ногой из комнаты, понял? –Чимин вопросительно взглянул на мальчишку и подметил слёзы в уголках его глаз. — Что-то не так? — Не стоит быть добрым ко мне. Все, кто хорошо ко мне относятся, умирают, — шёпотом ответил Тэхён, удивлённо смотря на то, как Чимин рассмеялся. — Вот мы и проверим это. Но не переживай, я умру старым и довольным жизнью, — «в один день с Чонгуком» хотел добавить, но промолчал, — ладно, отдыхай, — бросил напоследок и направился к двери, слыша тихие всхлипы. Он поборол желание вернуться и успокоить мальчишку, взамен тихо прикрыл за собой двери, думая о том, что опять хочется увидеть того, чья метка целый день жгла низ живота. Но отбросил эти глупости и направился к покоям короля, решив, что Чонгук важнее любых меток и сомнительных связей.