So tell me can you take the pain Cause' this a warning I won't change
Сокджина долго ждать не пришлось. Он пришёл почти сразу же, будто бы ожидал, что его позовут. — Её Величество носит ребёнка и метку Пак Чимина, — нарочно медленно и громко сказал главный советник. — Мне жаль, — добавил неловко, будто бы это сможет изменить его предыдущие слова. — Это правда? — подавленный, но не верящий голос короля отразился от высоких стен, а эхо заставило Чимина вздрогнуть и кивнуть головой. Предательство режет вены быстрее и качественнее самого острого ножа. Чонгук почувствовал пустоту, смешанную с невероятно болезненным осадком, что грозилась остаться в нём навсегда. Лучше бы его проткнули сотней стрел, казнили с помощью гильотины, напоили самым смертоносным ядом. Но, нет, опасность крылась здесь, рядом, стоило лишь вспомнить бледное лицо того, кого любил больше жизни. Чимин предал. И Чонгук еле сдерживал ярость, чтобы не переломить каждую косточку, заставить сказать, что это всё выдумка, что на нём нет метки Инсан. Чонгук любил. Он действительно любил своего друга, лучшего воина, соратника. Но теперь, услышав то, что не забудет никогда, Чонгук лишь молча стоял, наблюдая за тем, как такие же эмоции украшали лицо Пака: безысходность и безграничная, плещущая на дне зрачков ненависть, граничащая с любовью. Инсан — глупая, маленькая девушка, которая плакала во время первой брачной ночи со своим законным супругом, совершила то, за что и убить мало. И Чонгук сжимал кулаки, пытаясь успокоиться, не делал ни шагу, молча смотря на то, как Чимин, опомнившись, сам подошёл к нему, упал на колени. — Я прошу не за себя, — твёрдо сказал он, — со мной делай всё, что пожелаешь. Но оставь в покое Инсан и моего ребёнка, — дрожь в его голосе выдавала его с лихвой. — Ты думаешь, — Чонгук запнулся, пытаясь подавить истеричные нотки, которые накатывали всё сильнее, — что имеешь право что-либо просить? — на негнущихся ногах подошёл к Чимину и посмотрел сверху вниз, чувствуя, как сильно болит где-то в груди. — Я бы хотел, чтобы это был ты, — вскрикнул Пак и прижал руку к своему животу, именно туда, где была его метка. — Я хотел тебя, никого другого, но не смей касаться к Инсан, её выбрала для меня судьба, она — та, ради которого я пойду даже против себя самого. — Ты так легко оставляешь свои принципы? Ещё совсем недавно ты грел мою постель. Как давно ты спишь с ней? — закричал король, хватая Пака за воротник его сюртука, непонимающе заглядывая в глаза. — Нет, я не мог противиться этому, — всхлипнул Чимин. — Я так сильно люблю тебя, но без неё я тоже не могу. Чонгук, я знаю, что простить меня нельзя, потому не прошу этого. Чонгук громко фыркнул и хрипло, фальшиво рассмеялся, отталкивая от себя Чимина, презрительно глядя на него. Как бы сильно он ни хотел прижать к себе Пака, этого делать нельзя. Он не должен чувствовать, насколько король слаб. Ким несколько раз качнул головой, прогоняя глупые мысли. — Я помогу тебе определиться, — прошипел Чонгук, направляясь к выходу из зала. Он не слушал ни тихие всхлипы позади себя, ни едва слышные просьбы вернуться. Было невыносимо дышать одним воздухом с предателем. Ему хотелось повернуть время вспять, отказаться от брака, не позволить Чимину встретить Инсан. Он в сопровождении стражников несколько раз почти доходил до покоев королевы, но потом резко разворачивался, банально боясь. Если ещё один человек подтвердит, ухмыльнётся и скажет, что Чимин — лживая и гнусная тварь, то от короля не останется ничего. Он жил Паком, дышал им и был готов на всё, лишь бы тому было хорошо. Но, к сожалению, утешение Чимин нашёл в чужой постели, в объятьях жены самого Чонгука. Король плёлся, не разбирая дороги, пока ноги сами не привели его в усыпальницу, прямо к брату. Один из немногих, кого Чонгук знал хорошо, в ком был уверен, кто бы прикрыл его спину. Он рухнул на колени перед мраморной гробницей, колотя кулаками по полу, воя от бессилия. Стражники обеспокоенно переглядывались, но открыто к королю не подходил никто. А Чонгук задыхался. Столько дней и ночей он целовал любимое тело, ласкал и нежил Чимина, видя в нём свою опору, силу и любовь. Ким был готов выдрать себе все волосы, размазаться по полу усыпальницы, но не находил в себе сил даже двинуться с места, только прижимался лицом к полу и болезненно рыдал, впервые за два года. — Намджун, п-почему ты не со мной? — закричал он, пытаясь всмотреться мутными глазами в портрет предыдущего короля, своего брата. Но бесстрастная улыбка старшего Кима так и осталась нерушимой, её не омрачила даже та горечь и печаль, что угнетала Чонгука, придавливала его к полу, пытаясь сломать и раскрошить на мелкие-мелкие частички, которые никто собрать не сможет. — Уйдите все! — зарычал Чонгук, волком глядя на своих людей. Стражники, не рискуя перечить, тут же покинули усыпальницу, а вместе с угасающими шагами отдалялась и уверенность Кима в том, что такое возможно пережить. Разве люди живут с огромной дырой в груди? Чонгук не видел её, лихорадочно ощупывал себя, но чувствовал, как из неё хлещет кровь, затапливая всё вокруг, оскверняя и марая своей грязной краской. Красный издавна считался цветом, обозначающим опасность. И теперь всё вокруг Чонгука было красным, а костёр, что разжёгся на месте зияющей дыры, грозил спалить остатки дотла. Король чувствовал, как желание жить покидало его, с каждым мигом всё сильнее хотелось перерезать себе горло, пустить ещё несколько кровавых змеек по коже. Лишь бы забыть. Но гнусные слова главного советника не пропадали, они маячили в голове, насмехаясь и презирая слабого человечишку, что не мог устоять пред их могуществом. Они сокрушили то, что Ким так долго и дотошно строил: собственное счастье и надежду на то, что они вместе до конца. Оказывается, препятствием стала та, от которой этого было можно меньше всего ожидать. И Чонгуку хотелось убить их обоих, растерзать их тела и бросить псам. Он кусал рукав, чтобы не кричать, и чувствовал, как слёзы пропитывали ткань его одеяния. Его слабость стала его самой большой болью. Когда Чонгук почувствовал на своих плечах крепкие руки — на миг блеснула надежда, что это Чимин пришёл, чтобы обнять, сказать, что это враньё, а он любит Чонгука, невзирая ни на что. Но на него уставились обеспокоенные тёмные глаза советника, что внимательно оглядывал заплаканное лицо короля. — Чонгук, — прошептал Сокджин, позволяя себе присесть на пол и обнять короля, чувствуя, как тот сначала напрягся, а потом прильнул и сильно прижался, словно маленький, брошенный крольчонок, которого хотелось отогреть и приютить. Чонгук, не стесняясь, обливался горькими слезами, которые падали на грудь Сокджина, тут же впитываясь в дорогую ткань его одежды. Ему хотелось, чтобы кто-то вот так обнимал и создавал видимость того, что всё будет в порядке. Он давно понял, почему Намджун доверял Сокджину и даже дал свою фамилию: верность на дороге не валяется. А теперь он понимал это в сто крат острее, всхлипывая, пытаясь унять клокочущую в горле истерику. Он не сможет оставить своего Чимина, не отдаст и не позволит судьбе решать за него. Они оклемаются, выстроят что-то вроде прежней версии своего личного, маленького мирка. Чонгук простит, он не сможет забыть янтарные глаза, высокие стоны и преданность, с которой Пак на него смотрел. Почему одна гнусная женщина возомнила себе, что сможет разлучить их? Столько лет и радостных мгновений. Лицо Чонгука приняло более ожесточённый вид, он вцепился пальцами за край мраморного надгробия, исподлобья глядя на портрет брата. К чему корона, если ты вынужден подчиняться судьбе? — Сокджин, — всхлипывая, прошептал он, — избавься от неё, убей. — Ты уверен? Ты же знаешь, как плохо будет Чимину, — так же тихо ответил советник, прикрывая глаза. — Лиши её жизни, пускай она отправится в ад вместе со своим ребёнком! — закричал Чонгук, ударяя костяшками по плитке на полу. Она окрасилась розовыми разводами, но выглядела с ними так гармонично, будто бы насмехалась над королём и его слабостью. — Это ребёнок Чимина, — спокойно ответил советник, — ты ведь будешь жалеть всю оставшуюся жизнь, если это сделаешь. — Убей! — завопил король, срываясь на громкие рыдания. Солнечный свет резал красные, воспалённые глаза, а Чонгук не мог успокоиться, задыхался от истерики, как бывает только если кажется, что сейчас умрёшь от боли. Он кричал, рычал и сжимал зубами свой рукав, отталкивал обнимающего его Сокджина и хотел покончить со всем. Нет, он не позволит Чимину любить кого-то кроме себя. — Только мой! — взревел король, до боли сжимая руки в кулаки, оставляя на ладонях следы-полумесяцы от ногтей. Вырывать бы языки тем, кто приносит подобные вести. Любой на месте Сокджина был бы уже мёртв, но советник был неприкосновенным, в силу обещания и авторитета Намджуна, которому Чонгук доверял до сих пор. Он был единственным, кто бы мог удержать короля от поспешных решений, но правителю надоело, он был уверен в своих словах, как никогда ранее. Избавиться. Забыть. Убить всё, связанное с ней. Останутся только они с Чимином, и Пак поймёт, простит и пойдёт по выбранному пути, выстеленному из костей и мёртвой плоти. Они останутся друг у друга, Чонгук не сомневался, он был уверен, что только это решение верно. Всегда нужно жертвовать, и король был готов пожертвовать королевой, чтобы выиграть эту партию.***
Тэхён мог только лежать на полу в покоях короля, пытаясь не задохнуться от той муки и боли, что простреливала плечо, подсказывая, насколько его истинному плохо. И как бы Тэ ни геройствовал, сейчас ему не хотелось чувствовать это, хотелось закрыться от всего спектра эмоций, что стрелами пронзали его тело, заставляя скулить. Он попытался дотянуться до графина с водой, но взамен лишь перевернул небольшой прикроватный столик, разбивая всё, что на нём было. Волосы взмокли из-за пота, что стекал ручьём, и мальчишка свернулся клубочком, поджав колени к груди, чувствуя, как разлитая вода пропитала ковёр и его одежду. Он чувствовал надвигающуюся опасность, мог потрогать витающее в воздухе беспокойство, пропитавшее собой весь дворец, стеревшее все улыбки. Он ухватился за подвеску на шее, дрожащими пальцами взялся за камешек. Он бы помолился всем богам, вот только не знал, как. Старая травница поклонялась природе, говоря, что лучшая молитва — благодарное молчание. Вот только молчать было невыносимо, Тэхёну хотелось кричать и умолять короля прекратить мучить его. Он дышал через раз, пытаясь не делать резких движений, чтобы не напрягать горящие мышцы. Когда же сам виновник, пошатываясь, медленно вошёл в свои покои, Тэхён испытал облегчение, попытался подняться с пола, но дрожащее тело не слушалось, так что он только молча стал наблюдать за тем, как король кое-как дошёл до своего ложа и уставился мутным взглядом на стену. Спустя минуту медленно мазнул взглядом вокруг, с удивлением глядя на сидящего на полу мальчишку. — Ты здесь? — заплетающимся языком спросил Чонгук. Тэхён только молча кивнул и опустил глаза, пытаясь не тонуть в чёрных омутах, что пробирали насквозь, заставляя склониться перед их обладателем, упасть на колени, ожидая своего приговора. — Он прав, я только буду мучить тебя, поэтому уходи, пока можешь, — устало прошептал король, склоняя голову, зарываясь пальцами в свои волосы. — Ради него я дам тебе последний шанс. — Мне некуда идти, — Тэхён пожал плечами, пытаясь говорить ровно. — Я дам тебе деньги, только исчезни. — Я не могу, — просто ответил Тэ, кое-как поднимаясь с пола, нетвёрдым шагом подходя к королю. — Вы ведь любите его? Я чувствовал обиду, но за ней скрывалась любовь, не так ли? — ласково спросил, вглядываясь в стеклянные глаза. — Что ты можешь знать? — закричал Чонгук, а в глазах его появились вспышки осмысленности и ярости. Тэхён молча сбросил рубашку, указывая пальцем на красивые, ровные и до невозможного идеальные буквы, что сложились в несложное «горечь». Чонгук уставился на эти буквы, а потом потянулся, чтобы провести по ним рукой. Поднял свои глаза, смотря снизу вверх, и тяжело сглотнул, заставляя Тэ поёжиться от столь пристального взгляда. Рука ощущалась так правильно и нужно, что мальчишка рвано выдохнул, хватаясь за неё своими двумя, прижимая к коже, прикрывая глаза. Чонгук вырвал руку из крепкого захвата, заставляя Тэхёна попятиться назад, виновато опуская глаза вниз. — Не нужно, — сквозь зубы проговорил король. — Не смей прикасаться ко мне. Он стянул с себя шёлковую накидку и рухнул на кровать, тут же закрывая глаза. Тэхён замешкался, не зная, что ему делать, но, взвесив все «за» и «против», осторожно взял одно из одеял короля, сложил вдвое и расстелил его на полу, надеясь, что за такую вольность ему не прилетит. Задул свечи, пытаясь не тревожить Чонгука, и улёгся на импровизированную постель, думая, что бывало и в сотни раз хуже. Ему хотелось напиться, как это сделал король, чтобы не терзать себя глупыми мыслями, не переживать и не думать об этом. Но мысли лезли в голову, делали там бреши, рушили то, что только недавно отстроилось. Он чувствовал себя бесцветным, потому что самолично отгородился от своих эмоций, закрыл ставни, не позволяя свету проникнуть внутрь. Когда послышался глухой стук, Тэхён замер, испугавшись не на шутку, но, когда тёплые руки обняли его, прижали обнажённой спиной к груди, облачённой в ткань, мальчик едва слышно выдохнул. Горячее дыхание на его шее ощущалось так нежно и волнительно, что он невольно прикрыл глаза, наслаждаясь. Его собственный идол, его король и тот, ради кого он был готов сейчас на что угодно. Впервые за столько дней, заполненных тьмой, Тэхён чувствовал слабое тепло от небольшого уголька, что потух не до конца. Эти руки сейчас ощущались так правильно, будто бы их место было изначально на талии Тэхёна. Он позволил себе упасть в пучину иллюзии счастья, что обхватила его измученное испытаниями тело, обвила тёплой водой и качала на мягких волнах, позволяя забыться и поверить, что у него хватит сил на то, чтобы спасти эту падшую душу.***
Чимин рвано дышал, когда попал в покои, что так тщательно охранялись. Воины короля были отличными подданными: услужливыми и беспрекословно выполняющими приказы. Они дрались отчаянно и до последнего, а Чимин упрямо пробивался, ему нужно было попасть к Инсан, убедиться, что всё в порядке, а Чонгук не обезумел настолько, чтобы сделать что-то непоправимое. Неглубокая колотая рана на его боку и порез на щеке казались ему царапинами, а сбившееся дыхание он предпочёл замаскировать лязгом своего меча, который тащил по полу. Но на мягких коврах этот трюк не сработал, а сидящая на постели королева обеспокоенно зажала рот ладошкой. — Чимин, — она тут же вскочила, подбежала к нему и прижалась, чувствуя, как её собственная метка загорелась недобрым огнём. — Ты ранен! — воскликнула, тут же оборачиваясь к дрожащей в углу служанке. — Принеси… — Тише, — не успела она договорить, как Пак прижал к её губам палец, мягко улыбнулся. — Почему ты не сказала мне, что у нас будет ребёнок? — мягко, с едва слышимым упрёком спросил, касаясь пряди пшеничных волос, что спадали каскадом вниз. — Чимин, — прошептала Инсан, поглаживая его щёки, чувствуя себя в безопасности рядом с ним. Она оставила несколько лёгких поцелуев на его губах, чувствуя их общий страх. — Мы сбежим, давай, — сказал он вдруг и подозрительно уставился на двери. — Давай же, Инсан, уйдём отсюда. Он ухватился за её руку и хотел было накинуть на неё длинную мантию, что принёс с собой, но она медленно покачала головой, отрешённо улыбаясь. — Ты ведь не сможешь без него, и даже ребёнок и наша истинность не удержат тебя, — прошептала она, поглаживая его щёку. — Наша связь была обречена с самого начала, с той ночи, когда ты ворвался в мои покои и пообещал, что никто не узнает. Ещё тогда я должна была спасти тебя, отказав, но пошла на поводу собственной влюблённости и глупости. — Ты любишь меня, Инсан? Королева едва заметно кивнула, утирая одинокую солёную дорожку, что струилась по её щеке. Она изо всех сил прижалась к Чимину, но в следующую минуту он накинул на неё накидку и, невзирая на то, что она сопротивлялась, повёл её на выход. Хоть что-то в этой жизни он должен был сделать правильно. Провести королеву незамеченной помогал покров ночи и люди Чимина, которые ожидали его вместе с простенькой каретой без гербов. Он усадил в неё Инсан, и, окинув взглядом замок, прикрыл глаза, мысленно прося понимания. Карета отбыла в сопровождении нескольких всадников, а ухабы и камни не мешали Чимину, он молча обнимал королеву и прижимался губами к её макушке. Сам не мог понять, что испытывал к ней, но не рисковал называть это любовью. Только знал, что она нужна ему, без её мягкого и нежного тела он не будет полноценен, не сможет обрести покой. Его спокойствие пошатнулось в один единственный миг: когда на совете после прибытия Пака в столичный дворец их глаза встретились. Он сначала не понял, что это её метка, метался, словно птенчик, запертый в клетке. Во вторую случайную встречу он почувствовал тепло, что разлилось по венам и артериям, доставляя несравнимое ни с чем удовольствие. Ему кружило голову рядом с ней. Она действовала не так, как обычно пары действуют друг на друга: даже стоять с ней рядом было сладкой пыткой, а её не прикрытые тканью ключицы умоляли Чимина сделать шаг вперёд. Жалел ли он? И сам толком не мог разобраться в своих чувствах, так что не мог жалеть. Минуты близости и безграничного наслаждения, что выливались на них, доводили до безумия, побуждали повторять. Снова и снова. Чонгук был другим. Он был нежным и сильным, не таким, как Инсан. Чимин не мог сравнивать их. Словно солнце и луна, что одинаково освещали его путь. И Пак чувствовал искреннюю любовь, которую невозможно спутать ни с чем другим. Поэтому его сердце сжималось, трепетало, и подсознательно он хотел, чтобы Чонгук бросился за ним, догнал, не позволил им разлучиться. Он старался не думать о его угольных глазах, руках, которые всегда точно знали куда и как надавить, погладить. Он был рядом всегда, без него жизнь казалась ненужной и пустой. Но Чимин упрямо не показывал свои эмоции, действовал так, как считал приемлемо в данной ситуации. Когда карета неожиданно остановилась, стало слышно крики людей и лязги мечей, Чимин улыбнулся самыми уголками губ и прижал к себе Инсан, мысленно благодаря её за то, что она молчала, а не вопила. Умная женщина, заслуживающая восхищение. Когда дверца кареты отворилась, Чимин принял свою судьбу, осознав, что без Чонгука ему и так долго не прожить, а обманывать себя и надеяться на счастье с Инсан глупо и несправедливо по отношению к ней. Когда его выволокли наружу, Пак пытался отбиваться, но горячие слёзы его истинной пары заставляли тело неметь, срываться на неожиданные, громкие рыдания. Каменный мост, на котором люди Сокджина остановили карету, был залит кровью воинов Чимина, и он невольно ухватился за голову, оглядывая весь творящийся вокруг ужас. Он пытался подавить свои всхлипы, чтобы не расстраивать Инсан ещё больше, но мог только судорожно глотать воздух и понимать, что это конец. Ему было плевать на себя, он переживал за неё, за своего не рождённого ребёнка. В свете полной луны глаза Сокджина были такими спокойными, что хотелось ударить его, заставить почувствовать хоть частичку той боли, что разрывала Пака, грозилась переломить все кости и перемолоть все внутренности. Он мёртв в любом случае: без Чонгука или без Инсан. — Я же просил тебя убежать раньше, теперь уже слишком поздно, — сказал советник, прикусывая нижнюю губу. В его взгляде читалась искренняя жалость, но Чимину она не была нужна. — Отпусти нас, скажи, что мы сбежали, — Пак упал на колени пред советником, смотря на него, чувствуя, как сильно болело сердце. Всхлипы Инсан ощущались так болезненно, что он был готов умолять вечность, лишь бы она не плакала, лишь бы ей не было плохо. — Прости, Чимин, — едва слышно прошептал Сокджин. — Ты же сказал, что не сбежишь, пока не убьёшь Чон Хосока. Не отказывайся от своих слов, ты нужен Его Величеству. — Нет, — Пак часто замотал головой, но стражники схватили его за руки, отводя в карету советника, не внимая его жалким, обессиленным попыткам оттолкнуть их. Он слабо отбивался, но сил больше не было, осталось лишь желание умереть, но собственный меч отняли, а его попытки дёргаться пресеклись одним точным ударом по сонной артерии. Последнее, что Чимин услышал, был всплеск воды под мостом и гром. Метка на животе зажгла до одури.***
Чонгук распахнул глаза, чувствуя ужасную головную боль, а тёплое тельце под боком подозрительно зашевелилось. Король улыбнулся, думая, что весь тот кошмар с Инсан ему приснился, а рядом Чимин. Из-за твёрдого пола затекла спина, и Чонгук приоткрыл глаза, натыкаясь на чужие. Не Чимин. Он резко убрал свои руки и подорвался с пола, понимая, что спал в одежде. Но не это его сейчас беспокоило, а ласковый взгляд мальчишки, что неожиданно приятно кольнул в самое сердце. Хотелось улыбнуться в ответ, но взамен Чонгук направился к двери, убегая и оборачиваясь, словно его преследовала целая армия прокажённых. Главный советник встретил его мрачным выражением лица, а стеклянный взгляд Чимина пригвоздил Чонгука к полу. Тронный зал, в который он последовал, был полностью заполнен напряжённой атмосферой. — Ваше Величество, — Сокджин поклонился, — Её Величество, королева Инсан… Чонгук поднял руку, веля замолчать, и ухватился за стоящую рядом колонну. Всё, как он и приказал в минуту отчаяния. Убита.