Наблюдательницы

http://www.youtube.com/watch?v=VOZciMKgxRs Каролина Суоллоу. 25 ноября 1997 года. Наконец в силах взять в руки перо. Вчера лежала пластом, голова кружилась от голода, и знобило. На лодыжках кожа была стерта до крови – хорошо, уже залечили. Ужасно хочется как следует вымыться в душе. И тогда, в сентябре, меня хотели запереть в подземелье беспамятную, после Круциатуса? Да я бы там умерла. Ох, твари, ничего, мы дождемся, когда в подземелья загонят вас. А началось все с Панси Паркинсон. Слизеринская стерва подстерегла меня на перемене четыре дня назад. - Эй, Суоллоу! Задержись-ка, поговорим. - А разве нам есть о чем? - Например, о Теодоре Нотте. Старая история: от родовитого юноши отгоняют недостойную. Мерлин, на дворе конец двадцатого века… - Теодор Нотт предназначен Миллисент Булстроуд. Они идеально подходят друг другу. Не мне одной не понравится, если богатой чистокровной девушке перейдет дорогу жалкая полукровка. - Так, стало быть, могу и перейти? Что ж они как беспокоятся? Женится Теодор – хоть на Миллисент, хоть на Панси, хоть на миссис Норрис (ой, нет, у нее из всей родни нищий сквиб), хоть на метле «Молния», если прикажут. - Суоллоу, тебе приплатить или личико попортить, чтобы ты от него отстала? - «Личико попортить»… Паркинсон, ты откуда слова-то такие знаешь? Прям бандитка маггловская. - В класс! Макгонагалл пришлась как нельзя кстати. - Спокойно, Паркинсон. Передай Булстроуд, чтобы книжки маггловские почаще читала. - Что?! - А то, что Эсмеральду в финале все равно повесят. Чао. Следующим вечером у нас с Ноттом было свидание. Он что-то полюбил Астрономическую башню; правда, наверху уже слишком холодно, и мы устраиваемся на ступеньках. И Нотт укутал меня в свою мантию, и угостил глинтвейном: на кухне, говорил, эльфы покладистые, с первого пинка выдают что надо. Мы жались друг к другу, согревались – одинокие среди спящего замка, одинокие среди войны, которая и есть наша подлинная разлучница. И нам стало уже жарко, и мы делились своею горячностью друг с другом, и горели, как грешники в аду. И неожиданно с начала лестницы произнесли: «Люмос Максима!» Теодор прикрыл меня. Профессор Слизнорт отвернулся, покуда мы одевались. - Что, Миллисент Булстроуд нас выдала? – весело спросила я. - Нет, мне рассказала мисс Паркинсон, - пробубнил Слизнорт. – С Когтеврана вычитается тридцать баллов. С вами, мистер Нотт, мы поговорим после. Мы шли за ним обреченно, растрепанные и жалкие. И очень уж захотелось показать, что мне ни капельки ни стыдно. - Профессор Слизнорт, а сколько баллов вы снимали с Гриффиндора, когда так же заставали Лили Поттер? Слизнорт остановился, оглянулся. Лицо темное, взгляд свинцовый – такого еще не бывало. - Мистер Нотт, отправляйтесь в спальню. Мисс Суоллоу, вам придется пройти со мной к директору. Вы перешли мыслимые границы. Любопытно, во что превратился теперь кабинет директора? Наверное, все безделки выкинуты, из портретов директоров остались только те, изображенные на которых принадлежали к чистокровным семействах, а окна с сентября не открывались: вампир прячется от солнца, Иуде на свет тоже ни к чему смотреть. Вошли. Снейп не спал, посиживал себе за столом, а позади – портрет Дамблдора. И ничего – наш предатель был спокоен, как будто ни минуты за ним не наблюдали глаза его жертвы. Не знает границ отсутствие совести. Краем глаза замечаю, что кабинет не изменился. - Директор, - начал Слизнорт. – Я нашел виновницу происшествия на Хэллоуине. Колдография Лили Поттер, использованная на том… хм… действе находилась до того у меня в альбоме; недели за две я обнаружил пропажу. Взять её могли только мисс Суоллоу или мисс Грин, пуффендуйка; возможно, они в сговоре, так как перед пропажей они приходили ко мне вместе. Снейп равнодушно созерцает старого зельевара и меня, ничтожную мошку. Хэллоуинские поминки, конечно, остались пустым звуком, но повод-то наказать есть. Жаль только, не я одна попаду под раздачу. Как, Тана, и после пары Круциатусов будешь жалеть слизеринских гадов? Стало быть, понял все Слизнорт, сразу понял, как только увидел колдографии в Большом зале. Молчал, однако, пока я его чувств не задела. - Профессор Слизнорт, прошу вас подождать за дверью, - Снейп выходит из-за стола. Что же меня ждет? Круциатус или пощечины? Ударишь меня, змея – не жить тебе. Плевала я на поцелуй дементора. - Посмотрите мне в глаза, мисс Суоллоу. Допустим… Сколько раз вам в глаза глядела чистая совесть? Вы и этот выдержите без ущерба для себя. У, какая чернота. Ледяней осенней ночи. «Легиллименс!» Словно со стороны начинаю видеть себя: вот мы со Слизнортом бредем в кабинет директора… Вот незадолго до того я говорю гадость про Лили Поттер – между прочим, старик сам дал мне право сказать эту гадость. - Ай! – резкая боль возвращает в действительность: Снейп впился ногтями в мое запястье почти до крови. Дергаюсь, пытаюсь вырвать руку. Он встряхивает меня: - В глаза! Легиллименс! Мы с Таной выручаем Асторию Гринграсс… Я распускаю белокурую косу… Картинки кто-то отбрасывает, словно ненужные вещи. Ага, вот и Трофейный зал, я принесла листок с зачарованным текстом. А здесь я сочиняю в Выручай-комнате песню. Выпрашиваю колдографию у Юджини, до этого своровала у Слизнорта. А вот я реву в больничном крыле: мне приснился отец. Сижу на уроке, Алекто зачитывает список казненных, я с криком бросаюсь к ней… Грубая рука бесцеремонно расталкивает мои воспоминания, устремляясь дальше. Родной дом, прибыла тетя Миранда, и я вывожу к ней маму, который день бессвязно выкрикивающую отдельные слова и не узнающую ни меня, ни сестру. Моя комната, за месяц до того: читаю прощальную записку от Эмиаса. - Хватит! – со всей силы рвусь прочь. Снейп со смесью брезгливости и злорадства на лице выпускает меня, зовет Слизнорта. - Вы оказались правы, это действительно была затея мисс Суоллоу. Однако мисс Грин не при чем, она стала соучастницей невольно. Мисс Суоллоу, два дня вы проведете в подземельях. После – два месяца отработок у Филча. И минус сто баллов с Когтеврана. Отступаю к двери, но не спешу. - Директор, - Слизнорт как никогда мрачен. – Верните мне теперь колдографию Лили. Снейп небрежно вынимает из ящика стола маленький снимок рыжеволосой девушки. Почти бросает в руки старику. - Да, - вспоминает сальноволосый. – Вы, мисс Суоллоу, верните-ка одну дрянь тому, у кого взяли. И швыряет мне под ноги колдографию Джеймса Поттера. Ишь ловко: чуть шагну – наступлю. Насколько же ты бесчестная мразь, если не щадишь даже памяти убитого тобой безвинного человека. Поднимаю несчастный кусок картона, прячу в карман. Подступаю к директору и хлещу его по лицу. Выхожу, надменно подняв голову. От пощечины и не больно совсем, полминуты, может, пощиплет. Малая цена, директор, за наслаждение созерцать чужое горе, за удовольствие бросить под ноги память о враге: нате, топчите. За упоение безнаказанностью. А мне ваше наказание – малая цена за исполнение давней мечты всего Хогвартса – за исключением слизеринцев, естественно. …Я думала, что люблю темноту и одиночество. Оказалось, для любви есть пределы. Оказалось, легко любить темноту и одиночество, когда ты сыта и у тебя на ногах нет кандалов, когда ты знаешь, что в любую минуту выйдешь из сумрачной комнаты в светлую, вернешься из мерзлого мрака улицы в теплый дом. Прилетало пуффендуйское привидение – Толстый монах. Спросил, как я себя чувствую, предложил побыть со мной до конца заключения. Отказалась: только душеспасительных бесед вперемешку со сплетнями мне не хватало. Пусть улетает, передаст Тане, что у меня расцарапано запястье и натерты ноги, что я простужена и голодна, но меня не коснулись ни Круцио, ни розги. Будто я не поняла, кто мог прислать ко мне привидение своего факультета. Когда вчера вечером доплелась до гостиной Когтеврана, на пороге меня встретила Полумна Лавгуд и повела в Больничное крыло. А перед этим послала по коридорам Патронуса – глуповатого вида зайца. - Ребята немного сердились на тебя за снятые баллы, но уже успокоились. У Больничного крыла меня ждала Тана. Пока молчу: я не готова к разговору. Нужно прийти в себя.