Наблюдательницы

Письмо Мэрион Терезии Грин дочери Тане и сыну Роберту. «Милые мои дети! У меня для вас дурные вести. Возможно, мне бы и не стоило извещать вас пока, но я не хочу, чтобы долгожданный приезд домой обернулся для вас разочарованием. Лучше узнать горькую правду сразу. Не так давно ваш отец прислал мне письмо. С его стороны это, конечно, большая неосторожность, но неосторожность благородная, ибо он сделал это, дабы не оставлять меня в неведении. Что снова подтверждает, дети: ваш отец – глубоко порядочный человек. Вы ни в коем случае не должны винить его в том, что произошло. Джон полюбил другую женщину. Он останется с ней и не вернется к нам, даже если война закончится благополучно. Он просит прощения и будет готов оказывать нам всяческую помощь и поддержку, как только появится возможность. Дети, милые, ему пришлось тяжело. В изгнании, в одиночестве, в постоянном ощущении опасности он мечтал о толике тепла, но нас не было рядом. И всей душой он потянулся к той, что захотела отогреть бедного скитальца. Он не сможет обмануть её доверие, он не должен предавать её, вернувшись к нам – это было бы черной неблагодарностью. А главное, дети, они любят друг друга. Вспомните, что говорил Дамблдор: любовь – превыше всего. Тана, может быть, завтра любовь придет и к тебе, и тогда ты обязательно поймешь отца. Бобби, ты как мужчина, тем более, должен быть на его стороне. Дети, умоляю, пусть все останется, как прежде, пусть ваше отношение к отцу не изменится. Любите его, болейте за него, молитесь о его жизни и здоровье. Не причиняйте ему боли, отказавшись от него. Не отступайтесь от родного отца и не судите его. Что до меня, то не буду лгать: сейчас мне больно и одиноко. Больно не от того, что ваш отец изменил мне – запомните, я называю его поступок изменой в первый и последний раз, и вам запрещаю так говорить и думать. Но от безвозвратных поворотов в судьбе больно всегда, вы поймете это. И поймете, что эта боль – не извне, она рождается в нас самих, по нашей воле, а потому в ней некого винить. Когда вы приедете, когда я увижу ваши родные лица, поцелую ваши глаза и руки, прижму вас к сердцу, мне обязательно станет легче. В аптеке нашей спрос растет, и мы этому не радуемся: требуют все более сложные зелья, ингредиентов не хватает, а подчас и готовить некому – в нашем штате нет подобных профессионалов. Наши друзья, знакомые и соседи все живы и здоровы. Как вы там, детки мои ненаглядные? Знаю ведь, половины не напишете, чтобы меня не пугать. Ничего, приедете, дома наговоримся вволю. Целую, мама». Письмо Миранды Эвелин Скетчерд племяннице, Каролине Суоллоу. «Здравствуй, дорогая. Была рада наконец получить от тебя весточку. Я была бы рада получать от тебя письма почаще, но понимаю, что каждый раз, отвечая, буду вынуждена затрагивать темы, для тебя болезненные. С них и начну, пожалуй, чтобы не возвращаться впоследствии. Тебя, думаю, в первую очередь волнует состояние Эммы. Не могу написать ничего утешительного. Эмма невменяема. Она вовсе перестала говорить, никого не узнает, иногда по нескольку дней подряд отказывается принимать пищу. Аполлинарий настоял, чтобы её держали отдельно, в пристройке: если начнутся всплески магии, которую Эмма не в состоянии контролировать, она с легкостью может убить. Пока, слава Мерлину, всплесков не случалось. Что касается ухода за ней, можешь быть спокойна: я забочусь обо всем необходимом. Эмма не страдает настолько, насколько это возможно в её положении. Теперь об известии, которое ты сообщила. Я потрясена. Клянусь тебе, из всех мужчин, кого я знала, твой отец был самым добрым и чистым человеком. Судьба его показывает, что он также был одним из самых бесстрашных – и, увы, безрассудных. Он мог бы присоединиться к скрывающимся и выполнять свой долг целителя среди них. Увы, с его прямодушием ему и в голову это не пришло, а меня не оказалось рядом, чтобы подсказать. Мне жаль. Пусть попадет в лучший мир его душа, пусть обретет покой его бедное тело. Ты же будь мужественна и всегда помни, что ты дочь своего отца. Мы с мистером Скетчердом стараемся жить по-прежнему. Я брожу по окрестностям с мольбертом и этюдником, читаю, музицирую. Аполлинарий сердится, что я не помогаю ему с делами трактира и не вожусь с соседями. Как прежде, он подкупает деревенских мальчишек, чтобы следили за мной, и в мое отсутствие устраивает досмотр моих вещей и перлюстрацию писем. Думаю, он и Эмму согласился принять, так как с её приездом у меня стало куда меньше свободного времени, а принимать любовников в комнате, где живет душевнобольная, я не решусь. Тебя, верно, удивляет, что я спокойно пишу о подобных мерзостях. Я, увы, привыкла. Ты знаешь, я нечестна с мужем, он имеет основания быть ревнивым. Я не считаю себя виноватой, но и ему хочется отвести душу, так пусть отводит. Мистеру Скетчерду по-прежнему все равно, на чем зарабатывать деньги. Слыхала ты что-нибудь о егерях, племянница? Низкие выродки, которые наживаются на чужом несчастье. Они ловят магглорожденных и других бедолаг, скрывающихся от теперешних властей, и за вознаграждение сдают в Министерство. А мистер Скетчерд открыл для них нечто вроде гостиницы. Их банды частенько появляются в наших краях: лес густой, стало быть, беглецам есть где прятаться. Аполлинарий имеет неплохой доход. Позавчера нагрянула особенно омерзительная шайка. Грязные, пьяные, похотливые и прожорливые. Возглавлял их – представь – оборотень. Аполлинария била мелкая дрожь, едва он кидал взгляд на окровавленного, смердящего гостя. На беду, я не успела скрыться к себе в комнату, и эти разбойники потребовали, чтобы я лично обслуживала их. Мистер Скетчерд никогда прежде не смотрел на меня с такой мольбой и надеждой. Пришлось подчиниться их требованиям: на их галлеоны я завтра куплю лекарства для Эммы. На глазах у Аполлинария они тискали меня по очереди, щипали, целовали, усаживали на колени, отпускали непристойности. Больше даже оборотня изгалялся сальный тип с красноватыми прядями в волосах. После они завалились спать. Я не знала, как отмыться. Подобное продолжалось весь следующий день, и только сегодня с утра они ушли. В общем, как ты понимаешь, наш с мистером Скетчердом дом сейчас не лучшее место для отдых молодой девушки. Однако тебе необходимо повидаться с матерью, да и оставаться одной в нынешнее время смертельно опасно. Прежде ты провела бы каникулы в Хогвартсе, конечно. Хотя что я говорю – в прежнее время, при Дамблдоре, твой отец был бы жив, мать находилась в здравом рассудке, а я не позволила бы лапать себя мужланам и оборотням. Во что превратится Хогвартс на каникулах при нынешнем директоре, мне даже страшно предположить. Не исключено, что там будут проводиться оргии, благо помещение вполне приспособлено. От компании, бывшей вчера, я наслушалась от достаточно описаний развлечений Пожирателей смерти. Племянница, они не только убийцы, но и люди, разложившиеся душой, утопившие себя в разврате. Сама понимаешь, я не монашка, не скромная школьница и вполне осознаю, о чем говорю. Прислать этих извращенцев преподавать, а одного из них поставить во главе школы – значит желать непоправимого падения вашей нравственности. Однако не могу не подивиться старому директору: как это он, зная, насколько оскверняет себя один из преподавателей, допускал его к вам? Впрочем, Дамблдор слишком дорого заплатил за свою ошибку. Что там – мы все заплатили. Итак, племянница, выбора у тебя нет, поэтому приезжай. Постараюсь устроить тебе самый теплый прием, на какой только способна. Извини за тон моего письма, прежде я обращалась с тобой по-другому. Но ты сама не поблагодарила бы меня, если бы я дала тебе ложную надежду, если бы начала успокаивать вместо того, чтобы сказать горькую правду в лицо. Ты действительно дочь своего отца, вечная ему память, и я горжусь тобой. До встречи, племянница. Надеюсь, нам обеим станет хоть чуть-чуть легче, когда мы увидимся. Всегда твоя, Миранда Скетчерд».