Наблюдательницы

От автора: с этой главы начинается некоторое AU. Тана Грин. 25 декабря 1997 года. Сочельник. Воздух дома, показавшийся вчера выстуженным, будто с самой осени в нем гуляла непогода, потеплел. Возможно, мама без нас редко появлялась здесь и почти не готовила: она сильно исхудала, постарела, и плечи покорно ссутулились. Первым, что увидели мы с Бобби, выйдя из камина, оказалась наряженная елка. Потом на двери обнаружился венок. Раньше, помню, праздничное дерево приносил папа, и дом мы украшали всей семьей. - Мне без вас нечем было заняться, - чем непринужденнее старалась говорить мама, тем сильней дрожал её голос. – Подумала, вы приедете усталые, вам не до елки будет. В душе что-то сжалось, как будто расстаюсь с близким. И вправду ведь, расставалась – с ожиданием самого светлого чуда, с праздником души, которым становился Сочельник в былые годы. Вера в чудо вернется еще – после войны обязательно вернется – но прежней не будет. И ничего не будет, как раньше, ни для нашей семьи, ни для Каролины с тетушкой, красивых и гордых гибнущих птиц, ни для отца Полумны. Как вчера изменился этот светлый, беззаботный человек, когда его окружили ребята из ОД. Словно душу ему разорвали. Все, кроме друзей Полумны, обходили его стороной: неусыпное, неутешное горе страшней проказы. И я не смогла заставить себя подойти. … День проходит в предпраздничных заботах. Спешно придумываем подарки для друзей, сочиняем поздравительные открытки для знакомых. Война – войной, но пока есть возможность, нужно праздновать. Кому-то, может быть, и наш привет станет светлым лучиком. Мама не спрашивает, как нам живется в Хогвартсе. И не нужно. Мы живы, здоровы, невредимы почти. Можно сказать, что все хорошо. Вещи отца пока лежат нетронутыми. Бобби натягивает любимый отцовский свитер. И только после этого лицо брата смягчается, исчезает тяжелая складка меж бровей, появившаяся после нападения слизеринца в начале декабря и выступившая резче после письма мамы. Сидим на диване все трое, Бобби, как маленький, забился в серединку; жмемся друг к другу, и нам тепло. Как-то там отец? Мысль мелькнула, обожгла и растворилась. Отец с другой женщиной. Сто раз мы простили его, но вспоминать все равно больно. Близится ночь. Собираем рождественский ужин. Свечи зажжены, но никто не прикасается к угощению, не решается сказать хоть слово. Место отца за столом пустует – и никогда больше папа не займет его. Мама поднимается. - Дети, что же я должна сказать? – светлые глаза её наполняются щемящей нежностью. – Я верю, что мы переживем войну. Верю, что победа будет на стороне добра. И вы верьте. И верьте в еще одно: любовь действительно превыше всего. И любовь обязательно вернется к нам в дом. Мы с братом тоже встаем, и берем все трое свечи, и опускаемся на колени перед окном, перед ясным и звездным небом. 26 декабря 1997 года. Вчерашняя ночь сняла камень с души. Кружевной снег начался перед рассветом, ласково укутал землю, обелил улицы. Давно так не хотелось жить. Мама и Бобби от души отсыпались. Приготовив завтрак, я накинула пальто пальто и вышла на крыльцо. А он был на улице, совсем рядом с домом, и позвал меня. В первый момент даже не осознала, кто передо мной. Высокий, худой парнишка, весь угловатый, с острым лицом; снег запорошил потертую куртку и спутанные каштановые волосы, серые глаза смеются под гибкой линией бровей. Он вновь назвал меня по имени, и хотела идти к нему, но шагу ступить не могла. Тогда он стал приближаться первый, а мне некстати вспомнились нынешние правила встречи. - Стой! – палочку вскинуть все же не решилась. – Что я прислала тебе с первым письмом из Хогвартса? - Цветок асфодели, - Алекс остановился и погрустнел. – А чем ты лечила меня? - Подорожником… Мы метнулись друг к другу, стиснулись и стояли долго-долго, и счастье билось, как колотится о невесомые ребрышки сердце недельного слепенького котенка. Решилась поднять глаза: у Алекса дергался кадык (как выступать стал!), и щеки были влажные. Он отворачивался. Осторожно вытерла ему лицо. - Ты давно тут стоишь? Пойдем в дом скорей! Алекс мялся, отнекивался – как в детстве, когда стеснялся изношенной одежонки и новых синяков. А ведь он и теперь в обносках, и хоть окреп немного, но скорее от постоянного физического труда, чем от спокойной жизни. Хорошо, что здоров, что невредим. Я не могла заставить себя отстраниться, все висела у него на плече – так мы и ввалились в переднюю. Мама и Бобби, только проснувшиеся, сперва не узнали гостя. Алекс – спасибо ему – не стал спрашивать, куда пропал отец. Папа ведь и должен быть в отъезде. Брат опомнился первым, шагнул к другу и этаким очень мужским жестом пожал ему руку. Мама, прислонившись к косяку, прищурилась. - Вы очень выросли, сэр, - в её голосе звучала улыбка. – Возмужали. Вы вместе с родителями вернулись? Алекс мотнул головой. - Отец остался в Манчестере, мы там осели в конце концов. Да мы не виделись давно. Дедушка умер. И мама… умерла. 3 года назад. Значит, миссис Принц больше нет. Бедная женщина, так недолго прожила и радости почти не видела. Только сын – он пошел в нее цветом волос и глаз, открытым и спокойным характером, и фамильные резкие черты его лица выглядели смягченно. Мы встречались часто: миссис Принц прибегала к месту наших с Алексом игр, чтобы предупредить сына, что отец опять напился, или позвать наконец домой. Как она страдала от невозможности защитить сына – но почему-то покорно отступала перед мужем. 3 года - стало быть, Алексу было 14. Каково же пришлось ему тогда, как он остался совсем один на белом свете, без всякой защиты и без друга рядом? ... Он давно бродяжничает. Так сжимал кружку с горячим чаем, отогревая руки, так робко и жадно взглянул на блюдо с пирожками, диковато озирался по сторонам. А потом посмотрел на меня – наверное, вглядывался с минуту. - Ты не меняешься. Я боялся, ты изменишься сильней. - Ты давно в нашем городе? Где ты теперь живешь? С тобой есть кто-нибудь? - Я тут два дня. Остановился с друзьями, у родственника одного из них. Все хотел подойти к твоему дому, хоть в окошко заглянуть: в порядке ли вы – и не решался. А сегодня не утерпел. Рождество. Действительно так. Вот оно, чудо, случилось, когда не верилось почти. Алекс не один. Уже замечательно. А он продолжал рассказывать: - У меня появилась настоящая семья. И тебя обязательно познакомлю со всеми, просто… Просто сейчас мы порознь. И нам трудно, - осекся, покосившись на стену, на дверь кухни (мама и Бобби еще не закончили завтракать). – Всем сейчас нелегко, правда? Мне очень не хочется, чтобы и тебе тоже было… - Со мной все в порядке. Честное слово. Рассказывай про себя. 4 года назад отец Алекса был вынужден бежать от опасных людей, которым задолжал. Не зная, куда деться, за что взяться и где заработать денег, чтобы прокормить семью, он полгода скитался по стране, таская за собой жену, сына и полубезумного старика. Дедушка вскоре умер. Когда Принцы наконец осели в Манчестере, то и мать Алекса была уже тяжело больна. - После маминой смерти я ушел. Полгода путешествовал в поездах «зайцем». Пробовал устроиться на работу, но в мире магов я бесполезен, а мир магглов слишком непривычен. А потом меня подобрал мистер Кристофер. Он мракоборец в отставке, двух сыновей и племянника один поднял. И для меня место нашлось. Алекс робко, грустно улыбнулся. - Они и есть моя семья. Мировые ребята, если бы ты знала.. Ты узнаешь. Мы не вместе сейчас, мечемся по стране. Так надо, - он поджал губу. – Ты прости, что не писал. Не решался, думал – вдруг забыла уже? - Я не забыла бы тебя ни за что на свете. И мы ведь больше не расстанемся друг с другом так надолго, правда? - Я постараюсь. Алекс накрыл ладонью мое запястье. В притихшем доме царил покой обретения. - Можно, пока ты на каникулах, я буду приходить? Вместо ответа я прижалась лбом к его плечу. Он гладил мои волосы. В детстве, когда мы прятались в шалаше от грозы, друг так же успокаивал меня: грозы я ужасно боялась. Алекс, разве можно позволить тебе исчезнуть вновь?