Желание смерти — не есть желание смерти. Это только поиск лучшего состояния. Что в конечном счете является крайним выражением желания жить. В. Дудинцев.
Когда Дестини было тринадцать, соседский парень подарил ей ветвь белой, пушистой акации. Этот поступок не имел никакой цели и скрытого подтекста — она просто была рядом, а он стремился пополнить этот мир чистыми и неподдельными улыбками. Дестини шестнадцать. И она влюбилась, как ей казалось, в первый и последний раз. Ведь Пол был вратарем школьной футбольной команды, а она — всего лишь прыщавой, картавой девятиклассницей. Дестини двадцать и она на последнем курсе колледжа. Она изрядно похудела и обрезала волосы под каре. Её отчима нашли повешенным в ванне, и после этого Дестини почти не разговаривала. Дестини двадцать два. Она переезжает, чтобы оставить прошлое позади. Может, сейчас её лицо не покрыто акне, может, рана почти затянулась и чувство вины не душит тонкую шею, однако… ночами она не может заснуть, резкие, режущие боли в желудке не дают спокойно жить. Раздражительность, унылость, тревога в глазах — все считали, что это её «стиль». А она принимала антидепрессанты. И вот сегодня Дестини уже двадцать пять. Она не чувствует ног, голова кружится, к горлу подступает желчный ком. Она — жертва маньяка. На её теле новая ссадина и новый порез. Девушка утыкается носом в грязную подушку, пытаясь уснуть. Но скрежет лезвий за стеной и гулкие шаги заставляют вздрагивать и беззвучно рыдать. Она не знает, найдут ли её когда-нибудь. Она уже не знает, хочет ли этого. Стокгольмский синдром? Нет. Просто она уже ничего не хочет.***
Запах затхлого помещения ударяет в нос, каждая клеточка тела изнывает от жгучей боли, а сизый свет едва ли проникает сюда через прорези в темном, холщовом занавесе. Черепная коробка раскалывается, мысли ударяются о стены воспалённого сознания. Каждое утро она сожалеет, что не умерла во сне. Каждый день она надеется, что он всадит ей топором промеж рёбер. Но он не делает этого — продолжает мучить и истязать, оставляя на бледной, полупрозрачной коже глубокие рубцы. Её лицо стало похоже на глыбу слоистого известняка, а на костяшках пальцев запеклась густая кровь. Она рвалась, билась, терзала себя… надеялась, что ему надоест. Но у маньяков своя психология. Дестини слышит гул ветра за окном, ощущает его холодные прикосновения к выпуклому позвоночнику. Её слух стал настолько чутким, что даже шуршание палых листьев и пыльной щебни на старой проселочной дороге не остаются не замеченными. Он здесь. Девушка знает, что сейчас он заперся в соседней комнате. Она слышит его прерывистое дыхание, беспорядочные шаги взад-вперёд по скрипучим половицам. Он мечется, словно загнанный в угол зверь. А она понимает, что они оба уже не жильцы. Вчера?.. или неделю назад?.. Дестини потерялась во времени. Тревога, чувство безысходности накрывало с головой. Всю свою жизнь она знала, что неудачница. Однако девушка никогда бы не подумала, что так сильно будет желать смерти. Ведь каждое существо стремится к выживанию. Не значит ли это, что она уже давно умерла? Скрип дверного замка раздаётся где-то за спиной. Затаив дыхание, Дестини жмурится. Маньяк подходит все ближе, а затем опаляет холодным дыханием её плечо. Его длинные, стертые пальцы убирают прядь взмокших светлых волос за ушко и проводят от виска до ключиц невесомыми касаниями. Девушка не видит, как его глаза наливаются кровью, не слышит, как быстро стучит сердце в груди. В голове лишь всплывают воспоминания о топорах на поясе, о каплях солоноватой жидкости на одежде и лице. Он впивается ногтями в её подбородок и силой разворачивает на себя. Дестини не открывает глаз, а он звереет. Девушка чувствует его лицо всего в нескольких дюймах от своего и начинает дрожать. — Скажи, что я сделал не так? — разрезает воздух его глухой хрип. — Почему ты так смотришь на меня?! Ты… ты ненавидишь меня?! Дестини жмурится сильней. У него снова галлюцинации. За все то время, что она прожила под боком у убийцы, она зарубила себе на носу, — во всех смыслах, — что лучше молчать. Даже думать в такой ситуации было бы рискованно. Маньяк невменяем. Его большой палец стирает соленую дорожку слез с грязных щёк, а затем медленно спускается к припухшим губам. — Это я виноват, все я виноват-виноват-виноват-виноват. Это я, я… — его голос идёт по нарастающей, становится громче и жарче, он царапает скулы девушки, смотрит словно бы сквозь неё. Дестини плачет, захлебываясь в рыданиях. Она никогда не узнает, кого видит убийца перед собой, кого просит о прощении, все больше и больше истязая. Ей было жалко его, жалко себя, жалко всех, кто погиб от его руки. Она всегда задавала себе один-единственный вопрос: «Почему я?». И каждый раз маньяк отвечал на него. Не отдавая себе отчета, во время очередных истерик и срывов. Когда мертвенно-бледная ладонь опустилась на спутавшиеся волосы, Дестини открыла глаза. Его пальцы накручивали тонкие нити, сжимали и оттягивали… — Почему ты отворачиваешься? Я тебе противен? — с раздражением говорит он и свободной рукой впивается в дрожащие запястье. Она ощущает влажное прикосновение и укус, от которого в глазах начинает темнеть. Почему он не дал умереть ей тогда, на крыше? Почему схватил за рукав и оттащил? Почему до хруста в костях прижал к своему разгоряченному телу? Ей было бы лучше. Её бы здесь вообще не было. Девушка не понимает, что ей движет. Когда грубоватые, обветренные губы маньяка поднимаются к плечу, она издаёт утробный скулёж. Вторая рука зарывается в каштановые волосы убийцы, отчего тот вздрагивает. Стокгольмский синдром? Нет. Просто она уверенна, что это заставит его покончить со всем. Дестини впервые так близко рассматривает глубокие шрамы на его руках, багровые пятна от заражённых ран. Его глаза скрыты желтым стеклом, и она не знает, что ощущает маньяк в этот самый момент. Она видела, как он калечит себя, как забивается в угол и кричит, отмахиваясь от голосов в голове, словно от надоедливой мошкары. Она видела, как он, зарываясь пальцами в волосы, качается туда-сюда и что-то хрипит, сдавленно и тихо. И ей было противно. А сейчас, когда ужасное, гнилое дыхание опаляет её израненную кожу, она уже ничего не чувствует. Пустота и мрак. Маньяк оставляет цепочку из отметин на её ключицах. Иногда прерывается и что-то говорит, однако девушка уже ничего не слышит. Из глаз градом сыпятся слезы. Загребущие руки влезают под полинявшую рубашку. Дестини измученно стонет, как будто в забытьи, хватая ртом спертый, заплесневелый воздух. Пальцы маньяка очерчивают линии её груди, скользят по рёбрам, слегка щекоча. Все тело болит, извивается при каждом его прикосновении. Он ухмыляется, спускаюсь все ниже и ниже. Разум затуманен, девушка пытается отстранить убийцу от себя, но безуспешно — он намного выше и сильнее. Впивается ногтями в ремень на её бёдрах, однако не спешит продолжать. Взгляд примыкает к лицу смущенной девушки. Убийца долго всматривается в её зеленые глаза, а затем щеки пронизывает острая боль. Пощечина — громкая, пылкая. Отпрянув, темноволосый уже сжал на рукоятках топоров онемевшие пальцы. Свет упал на его лицо, озаряя бешеное, нечеловечное выражение. Сотня ссадин и царапин. Он… сам такое с собой сотворил. — Почему ты смеешься?! Тебе смешно?! — размахивает холодным оружием сумасшедший, а Дестини лишь забивается в дальний угол раскромсанного в пух и прах матраса. Пожалуйста, остановись. Хватит. Прошу… Уткнувшись носом в колени, она всхлипывает. Слышит, как тупые лезвия разрезают напряженный воздух. Она ошиблась. Каждый хочет жить. И она тоже. Вдруг все стихло. Лишь неровное дыхание маньяка врезалось в уши. Приподняв голову, девушка увидела, как тот оперся о дряхлую стену и тихо скулил. Одно неловкое движение — и он точно прирежет тебя, Дестини. Резкий выпад со стороны парня заставляет светловолосую нервно вздрогнуть — один топор с треском рассек пол под его ногами. Второй же продолжал ютиться в ладони. — Почему ты ушла? Что я сделал не так? Набрав побольше кислорода в легкие, Дестини тихо прошептала: — Я никуда не ушла. Я… все ещё т-тут, — голос предательски дрожал, а в горле пересохло. Он видит не её, но она почему-то считала, что ей получится обмануть психа. — Где это — «тут»? Я не вижу тебя! Я здесь один… один… — кожа под его ногтями начала краснеть. Он чесал своё лицо, оттягивал кожу, и старые, покрывшихся коркой рубцы начали кровоточить. Господи, прошу, спаси… Она встаёт на ослабшие ноги и, пытаясь не дрожать, подходит к убийце. Он замирает, когда Дестини дотрагивается до его плеча, кажется, почти не дышит, когда подушечки пальцев нежно надавливают на уголок посиневших губ. Возможно, он даже слышит стук её сердца — такого маленького, похожего на дикую пичужку в клетке. Мгновение, и парень перехватывает её и прижимает к себе. Девушка не смеет даже дышать, не то что шевелиться. Уткнувшись носом в её шею, он что-то невнятно бормочет… От его засаленной куртки несет потом, да так, что к горлу подступает дурнота. Безумно страшно. Она невесомо обнимает его в ответ.Стокгольмский синдром? Нет. Просто… просто она хочет жить.
Хотя исход предопределён, ведь так? Может, вскоре по новостям будут твердить о зверском убийстве. Может, в проломленной грудной клетке найдут колючий букет белой акации. Может, одинокая мать будет стоять на сером кладбище в окружении могил своих близких. Может. Сегодня он в порыве чувства вины утыкается лицом в твои волосы, а завтра… а завтра ты исчезнешь. Все случится так, как ты хотела, Дестини. Так почему же ты плачешь?