Мы не можем вырвать из нашей жизни ни одной страницы, но можем бросить в огонь всю книгу. Жорж Санд.
Элиан, натянув пуховое одеяло до самого носа, рассматривала зигзагообразные трещины в бетонном потолке. Воздух душный, жаркий, за окном гроза и все кабели оборвало. За запотевшем окном слышится хруст ветвей, над головой шуршит хлипкий железный шифер. На неоновых часах, — единственном источнике света в комнате, — размеренно меняются цифры. Мигнуло, через минуту снова…20:10.
Девушка жмурится, пытаясь отогнать страх и неясные видения. Но каждый раз перед ней предстает изуродованное, словно выцветшее лицо и маска отвращения. Она поджимает колени к себе и вслушивается в полифонию звуков: капли дождя, треск молний, удары грома. Каждый новый раскат заставляет вздрагивать и жаться к жидкой перьевой подушке. Элиан боится, что Её Монстр вернется, боится, что снова схватит и привяжет к батарее. Но ничего — все та же могильная тишина, вся та же мрачная квартира. Квартира, в которой она больше не может находиться. Но другого выхода нет. Руки непроизвольно тянутся к синякам и гематомам на плечах, ногах, шее. Они уже давно перестали саднить, но девушке казалось, что эта боль останется с ней навсегда. Невидимые шипы врезаются в кожу, проникают до кости, оставляя глубокие шрамы. Она ненавидит себя. Но еще больше она ненавидела его. В горле пересохло, однако Элиан боится выходить. Еще с детства, когда родители ссорились, когда на улице бушевал снежный буран или сапфировую синеву небес разрезали острые шпили молний, она пряталась под одеялом. Она думала, что с ним ей ничего не страшно. В том числе и монстры. Она ошибалась. Как это — жить в страхе? Как это — быть одной в целом мире? Пожалуй, Элиан могла бы ответить на эти вопросы, но ей бы не хватило слов.***
В тот день она возвращалась с временной работы. На часах, кажется, было 20:10. Девушка специально шла обходными путями, специально пропустила свой автобус, специально остановилась закурить у стройплощадки в компании старого соседа. До этого момента она ни разу не брала в рот сигарету, однако возвращаться домой было равносильно самоубийству. Элиан всего двадцать, но она все считает недели и дни до ее совершеннолетия. Она надеется навсегда покинуть стены родной квартиры. Хотя и понимает, что вряд ли ее это спасет. Монстр… найдет везде. Она ускоряет шаг, вглядываясь в очертания двухэтажного дома, окутанного пеленой молочного тумана. Воздух неожиданно рассекает громкий гудок поезда и грохот; слышится голос диспетчера из серебристых динамиков. Элиан живет почти у самого вокзала, что находится на окраине города. Не очень удобное и глухое место. Всю свою жизнь она просыпается от шипения тормозных колодок, а засыпает под гулкое эхо посадочных объявлений. Когда родители были живы, они часто садились в локомотив и уезжали. Куда-то к северу от города, на дачу. Однако Элиан понимала, что от нее, как и от детства, не осталось ни следа. Девушка дрожит — то ли от холода, то ли от страха. Она не знает, что ей придется пережить этой ночью. Каждый раз, когда она заходит за порог, надеется, что кто-нибудь из соседей услышит, почувствует, что что-то не так, надеется, что сможет передать окружающим хоть каплю тех эмоций и ощущений, что она испытывает. Но в этом доме уже почти никто не живет. Все вокруг против нее. Она затаила дыхание и толкнула дверь. Темная прихожая, ни единого отблеска света в кромешном мраке. Элиан делает несколько боязливых шагов и уже собирается мысленно выдохнуть, сбросить груз с хрупких плеч… Но дверь за спиной захлопывается. Моментально преодолев расстояние, он хватает ее за руки, таща куда-то в глубь мазутной темноты. Толчок, и она летит на диван, ударяясь головой о лакированный подлокотник. По телу расплывается острая боль, словно бы она прижалась к раскаленному железу. Девушка не знает, стоит ли сопротивляться неминуемому. У нее не было сил кричать. С губ слетает тихий хрип, она пытается воспроизвести хоть какой-то призыв о помощи. Тщетно. Элиан слышит, как ее перламутровые пуговички рассыпаются по старому паркету, застревая в расщелинах и укатываясь куда-то вдаль комнаты. Элиан хочет плакать — с надрывом, громко, чтобы ее могли услышать даже на перроне. Горло саднит, жжет, девушка ищет руками Монстра, пытаясь сбросить его горячее тело с себя, остановить, огородиться от опасности. Однако она прекрасно понимает, что она ему не ровня. При желании этот бугай мог бы сломать ее тонкие пальцы, как соломенные прутики. Она чувствует липкие, противные укусы в области груди, чувствует, как руки рвут белье, как трещат нити. Слышно, как лязгает пряжка ремня, а Элиан по инерции сжимает бедра, не позволяя похотливой руке проникнуть ниже. Она часто, тяжело дышит, брыкается. От него воняет дешевым перегаром и алкоголем, кислым потом. Отвратительно. Жутко. Сильные руки раздвигают плотно сжатые дрожащие коленки. Девушка слышит шуршание одежды, отброшенной в черный угол зала и ощущает, как на нее сверху налегает разгоряченное тело. Но продолжает биться. Продолжает брыкаться, даже тогда, когда грубые пальцы проникают в белоснежные трусики. По спине проходит табун мурашек. Закусив до крови нижнюю губу, она пытается не издавать жалких, стыдливых стонов. Мужчина зол, недоволен, властен. Не находя отклика на свои действия, он впивается в приоткрытые губы, перекрывая кислород, жадно сминает, обдавая их пылким, табачным дыханием. Все ее сопротивления — укусы назойливого комара. Она не сможет избежать очередного позора. Он уничтожил ее, физически и морально. Сколько нужно приложить усилий, чтобы довести человека до состояния отвращения к самому себе? Сколько нужно вложить в это нечеловеческого, животного? Неожиданно мучитель сгибается пополам с болезненным вскриком. На порывистом выдохе Элиан вырывается из ослабшей хватки, бежит к входной двери. Спотыкается, падает, ползет на коленках, несмотря на жжение еще свежих царапин. Девушка вылетает на узкую металлическую лестницу и, еле дыша, продолжает нестись вниз. Все ниже-ниже, не важно, куда, главное — подальше от него, от страха, в котором он держал ее все это время, от боли и терзаний. — Прошу, помогите! Она срывает голос, сипит, но продолжает звать. Ей впервые удалось сбежать. Впервые… она верит в то, что все может закончиться. Для него. Элиан тарабанит в железную дверь соседнего подъезда, раздирая запястья и подушечки пальцев. Он совсем рядом, он скоро настигнет. И ее ждет наказание. На секунду девушка позволяет себе спрятаться за бетонным углом. Прислонившись к шершавой стене, она начинает сползать вниз, истязая ноющую спину. В горле застрял тошнотворный комок, а на глаза навернулись слезы. Она прикрыла бледными ладонями рот, стараясь дышать как можно тише.«Я не жесток — это любовь».
От этих слов губы начали дрожать. Она скукожилась в маленький эмбрион, спрятав потное лицо в колени. Она не чувствует, как холодный ветер обдувает плечи, как обнаженную, покрасневшую кожу колит декабрьская изморозь. Все ее существо переполнено страхом и ненавистью. Жуткий вопль разрезает тишину. Истошный, словно молящий о пощаде. Она надеется, что это он. Что его больше нет. Слышит щелчок выключателя, беспокойные голоса. Перед лицом мелькают ошеломленные лица, сердце стучит неимоверно громко. Это конец? Раз. Вспышка. В виски бьет, а глаза застилает яркая пелена света. Из груди вырывается протяжный крик. По подбородку и шее стекают горячие струи крови. Два. Снова удар. Пальцы ног и рук немеют, как от электрических разрядов, а дыхание едва теплится в слабом теле. Три. Каждую клеточку разрывает от огненно-жгучей боли. Кожа, словно решето, сквозь которое пропускают кипящее масло. Четыре. Руки рыщут по сторонам, ища опору, впиваются в матрас до побеления костяшек пальцев. Сердце бьется в конвульсиях, ударяется о ребра, отдаваясь гулким эхом в бесконечной черноте. Пять. Незнакомец наносит еще три конечных удара. Глухой хрип на издыхании. Это смерть? — Элиан, вы плачете? — Что? — сипло прошептала девушка, касаясь кончиками пальцев мокрых дорожек на пунцовых щеках. Взгляд прояснился, в нос ударил острый запах новой офисной мебели, а перед — гладко выбритый мужчина в сером жилете. Он изумленно смотрит на Элиан, без лишних вопросов подавая той стакан воды. Жидкость всколыхнулась, и яркий солнечный свет отразился на стены радужными брызгами. — Я… Все в порядке, мистер Пэрриш. — Вы не ответили на вопрос… — Напомните? — О вашем брате. Сердце резко ушло в пятки. Девушка закашлялась, а собеседник резко подался вперёд, но Элиан остановила его вкрадчивым движением руки. — Мои родители взяли его из приюта, когда ему было одиннадцать. Моя мать не могла снова забеременеть. После их смерти с ним что-то случилось. Не знаю… — Как долго это продолжалось и почему вы не обратились в соответствующие органы? Элиан молчала. Ей было отвратительно вспоминать детали. Она поджала губы и отвела взгляд глубоких, карих глаз куда-то в сторону двери. За матовыми, серыми стеклами сновали чьи-то длинные тени. — Грег с детства был странный, однако никто бы не подумал, что он вырастет… в это. Началось все на первом курсе колледжа, когда мне было шестнадцать. Он уверял, что «это любовь»… — девушка замолчала, закрыв покрасневшее лицо за тяжелыми прядями темных волос. — … но при этом он угрожал мне, говорил, что прирежет, если я расскажу все полиции. Я боялась, ведь он самый настоящий психопат. — Психопатов, как оказалось, в нашем городе очень много, — грустно проговорил следователь, записывая что-то на бумаге. — О чем вы? — Человек, убивший вашего бра… — мужчина осекся, увидев маску отвращения и испуга на лице Элиан, исправил ошибку. — … «похитителя» — тот еще маньяк. Несколько ножевых ранений и распоротая брюшная полость. На этот раз он был особенно жесток. Элиан почувствовала, как по организму вверх поступает недавно съеденный завтрак. — Простите, если… — Нет. Нормально. Вы знаете, кто этот человек? Он не первый раз проделывает это? — Мы можем знать только его почерк. О нем ничего самом ничего не известно. Никто не выжил, чтобы поведать. Он считает себя неким вершителем правосудия. — Если его найдут, то посадят? — с опаской промолвила девушка, накручивая на тонкие пальцы вьющуюся прядку волос. — Без сомнений. Да и это самое мягкое наказание. Как бы он не хотел очистить этот мир, эта привилегия принадлежит лишь Богу.***
Голые ступни дотронулись до ледяного паркета. Ветвь старого, скрипучего дерева снова полоснула по окну, отчего Элиан слегка вздрогнула. По телу прошел озноб, но девушка все же направилась по прохладной квартире на кухню. Света не было весь вечер, сна ни в одном глазу после случившегося. Каждый день она проводила в участке, а следователи занимались волокитой. Ей пришлось даже посещать психотерапевта, которого, признаться честно, Элиан не любила. Она не считала себя сумасшедшей. Она была просто напугана. Может, с осложнениями. До паранойи. Коридор — все такой же мрачный, скрывающий в себе что-то неуловимое, устрашающее. Призраки минувшего. С того дня прошло достаточно много времени. Элиан еще долго не могла въехать в свой, казалось бы, привычный дом. Ей снились до ужаса одинаковые сны: кровавые стены, о которые она в бессилии билась, пустые глаза ее сводного брата и руки, оставляющие на ее белой коже синяки. И улыбка. Покрытая старыми рубцами и свернувшейся кровью — она «сияла» ярко-алым цветом во мраке. Отблеск лезвия, громкий, басистый голос. Это не был Монстр, это не могла быть она сама… Но кто? Элиан еще долго избегала сочувствующих взглядов на работе, отмахивалась от помощи знакомых, которые до этого даже в ее сторону не смотрели и не спрашивали, откуда у нее на плечах ссадины. Девушку мутило. Какая же она слабая, какая же… — Какая ты жалкая, — раздается за ее спиной холодный, словно сталь, юношеский голос, — Смотреть противно. Она чувствует, как пытливый взгляд выжигает в ней дыру. Она не смеет шелохнуться или просто выдохнуть. — Чего застыла, дура? — ее хватают за плечо и рывком разворачивают на себя. — Посмотри на своего спасителя! Элиан молча всматривается в глубокие, сквозные шрамы на щеках маньяка, в его бледное, неживое лицо. Она ловит себя на мысли, что он выглядит куда сноснее, чем ее «брат». Темноволосая, потупив взгляд, заметила кровавые пятна под ботинками незнакомца. Поняв, что реакции не дождется, парень обошел Элиан, подойдя к букету высоких, пышных гладиолусов, что стоял на подоконнике и отбрасывал пугающие, похожие на извилистых змей тени на стены. Достав из кармана железный, сверкающий нож, измазанный в кровавых разводах, он вытер тонкое лезвие о нежные лепестки. — Давно хотел убить этого выблядка… Девушка замерла. Она вспомнила тот самый день, на проспекте Джеймсбург. Ее брат вел ее через улицу, до боли сжимая хрупкое плечо. И никто не видел его звериный взгляд под темными очками, никто не замечал, как остервенело его ногти впиваются в ее руки. Никто не видел призыв о помощи в глазах ссутулившейся, маленькой фигурки. Только он. Да, возможно, лишь Бог имеет право вершить судьбы людей. Но теперь у Элиан есть свой Бог.