7 октября
Хруст льда. Астры в руках. И он шёл по туманной долине, изредка оглядываясь, даже со знанием того, что он тут один. Его охватывала дрожь. Волнение червем выедало нутро, но он продолжал идти. Всё, что он держал в голове — две мысли, которые, накладываясь друг на друга, создавали третью. Абсцисса — желание. Ордината — направление. Точка пересечения — результат. Цифры не имели смысла. Ветер обжигал скулы холодом, как языки пламени обжигают глину. Глаза слезились. И в этот момент его невольно охватило сожаление, что он не научился управлять погодой. И факт, что это практически невозможно, не имел никакого значения. За увядшим холмом у дома лежало полотно кладбища его семьи. Величественные надгробия противоречили природной скудости земли. Если смотреть с вершины холма, они напоминали домино. Надгробия были одинаковыми: мрамор цвета слоновой кости, в лучах заката сиявший, как пепельно-розовый бриллиант; резьба; серебряные нестирающиеся чернила, В этом месте не росли ни травы, ни сорняки; на сухой серой земле могил расцветали наколдованные венки из красных астр и омелы — не самое дорогое сочетание, но, по законам магии, самое долговечное. Ухаживать за кладбищем было некому. Вдали садилось красное солнце, и горизонт цвета раскалённого металла предвещал завтрашнему дню сильный ветер. Драко грустно улыбнулся. С вершины холма он уже видел два новых памятника, стоявшие позади остальных. Под ними не было бугров — тела лишившихся души не хоронили, но хоронили их душу. Они выбивались из общей картины, и, он был уверен, были бы бельмом на глазу для Абраксаса Малфоя, если бы он был жив. Плавным движением палочки Драко превратил букет астр в белые розы. Они не имели запаха, но казались живее любого настоящего растения. Он понимал, что там, под этими камнями, которым веками придавали какое-то значение, на которых были скрупулезно выведены серебром имена Нарциссы и Люциуса, не было ничего, кроме сухой земли. Поэтому он был тут. Потому что в доме была Нарцисса. Мертвая, но живая одновременно. И он чувствовал себя так, словно ему снова было пятнадцать. Мальчик-заноза, унижавший каждого, кто вставал на его пути, но чувствовавший себя самым одиноким, потерял последнее, что у него было: безукоризненное уважение матери, поддержку отца. Это были две его опоры; фундамент, на котором держался особняк его сдержанности и порядочности. Потому что это были люди, изо дня в день напоминавшие ему, что он живёт не просто так. Сейчас его, сидевшего на коленях, обхватившего себя руками, изредка мотавшего головой, чтобы смахнуть холодные слезы, грело лишь чувство пустоты, единственный его спутник с окончания войны. Единственное, что он извлек из этого урока: никто никому никогда ничего не должен. Он понимал, что теперь всё, что он будет делать, он будет делать сам. Понимал, что основа жизни человека — находить опору в себе, уважать себя. Потому что они не будут рядом всегда. Но он не понимал, почему, если это правда, ему было так тяжело оставаться наедине с собой.***
— Ты не убийца, Драко, — шептала Алекто. Она сидела за своим столом под прицелом палочки Малфоя, сложив руки перед собой. Он с силой сжимал её оружие. — Вам ли об этом судить? Нутро его холодело от страха и адреналина. Это было похоже на приход. На его первый полёт на метле. Это сносило голову, вышибало мозг и благоразумие. То, что он сейчас делал, внушало ему страх. Но заставляло упиваться им, потому что он сам почти добился желаемого. Сам. Без помощи отца, без помощи друзей отца, без помощи друзей друзей отца. И пусть сейчас он бы отдал всё, чтобы тот был рядом, он не мог не наслаждаться фактом своего успеха. Да и ему было плевать, как всё закончится. Ему было плевать, посадят ли его или убьют — так, думал он, будет даже лучше. Если прежде он успеет завершить начатое, если рука не дрогнет, в сердце не проснётся милосердие, а сознание не обретёт трезвость, он будет жить дальше только с мыслью о том, что отомстил за их смерть. Свобода будет для него горькой наградой, если задуманное останется безнаказанным — он предпочёл бы казнь тому, чтобы слоняться среди ненавистных ему людей, плевавшихся жалостью направо и налево; людей, не знавших потерь, но твёрдо произносящих слова: «Я так тебя понимаю!» — Я знаю, тебе тяжело, но в том, что произошло, нет моей вины, — её голос начал дрожать, чёрные пряди выбились из пучка — она исступлённо мотала головой. — Да? — с издёвкой. — Кому подчиняются дементоры? — чуть понизил он тон. — Кому они подчинялись, как не вам, псам из Министерства? — Ты не имеешь права со мной так разговаривать! — Алекто попыталась взять себя в руки и потерпела в этом неудачу. Голос дрогнул, сломался. К горлу подбирался ком. — Мне кажется, сейчас это не так важно, не находите? — Ничего уже нельзя исправить, её нельзя вернуть! — она закрыла глаза. Палочка коснулась её шеи. — За мной ведь следите вы лично? — его губы растянулись в нервной улыбке. Драко говорил сквозь зубы. — Это было вашей ошибкой, Алекто. Ваша ошибка всегда только в том, что вы слишком много берёте на себя. Этот раз не исключение. Она чувствовала, как острый конец палочки вдавливался в шею. Казалось, ещё немного, и кожа прорвется. Казалось, ещё усилие, и она умрёт. Умрёт даже не от непростительного заклятия, и никто не сможет отследить убийцу. Сегодня она не пошла на работу, просидев в кабинете весь день. Впервые она побоялась выйти из дома, впервые предала присягу, впервые почти осязаемым было давление на неё со стороны подчинённых. Ежедневно получая почту со словами ненависти, Левски ломалась внутри. Скрипом пергамента, письмо за письмом. А скулы уже сводило от натянутой улыбки для фотографий, комментариями к которым являлись слова: «Всё находится под контролем, больше нет причин для беспокойства». Но после каждой статьи о том, что Министерство всё взяло в свои ежовые рукавицы, снова происходило «убийство», как окрестили волшебники то, что делают дементоры с невинными людьми. — Драко, прошу… — Уж лучше «Малфой», — процедил он. — Что мне от ваших просьб, если моя мать убита? Вы вообще можете понять, что значит «убита»? Нет, даже не так, — осёкся он. — Её тело живое, но её самой в нём нет больше, понимаете? Алекто молчала. Она знала, что это случится. Что рано или поздно это произойдёт. Что если не Драко, то кто-нибудь другой пришёл бы к ней, так же наставив на неё палочку под самым большим давлением потери близкого человека. — Не понимаете, значит? Мне казалось, у вас была семья, не так ли? — Была, — шепнула, кивая, Левски. — Вы забыли, как потеряли их? В мыслях всплыли плачущие люди на полу Малфой-мэнора, снова. Маглорожденный мужчина тридцати лет прижимал к себе дочь, которая не могла колдовать, потому что была сквибом. Их привели егеря в один из дней прошлой осени. Тогда Малфой понятия не имел, кто жена этого мужчины, которого убили, выбив из него все силы. Кто мать девочки, которую отдали на съедение Нагайне. Он вспомнил, как Нарцисса сжимала его руку под столом, когда змея пожирала двенадцатилетнего ребёнка на столе перед ними. Его затошнило. Малфой знал, где она живёт, только потому, что приходил за её семьёй вместе с другими Пожирателями — тётушка Беллатриса настояла на этом. Именно поэтому он помнил, что сеть каминов в её доме открыта практически всегда. Не зная, что их забрали из тайного убежища на окраине Англии, где они сейчас и находились, Алекто всё ещё пренебрегала безопасностью здесь, думая, что никто не знает об этом месте. — Вы хотели отомстить? Скажите честно, — сжав палочку, сказал Драко. — Прекрасно понимая, что она была не виновата? Понимая, что даже при всей нашей помешанности на чистой крови мы бы никогда и пальцем их не тронули? — Нет, клянусь, — обессиленно ответила она. Желваки на его щеках задвигались в напряжении. Освещение в кабинете было слабым, и запах мандаринов, которые он ненавидел, выводил из себя ещё больше — кожура валялась на её рабочем столе. — Вот видите, вы опять соврали, — чуть склонив голову набок, с сожалением сказал он. — Алекто, я не боюсь умирать, потому что мне нечего терять, — он, не опуская палочки, взял свободной рукой одну из фотографий на столе, где были запечатлены она, её муж — бывший, насколько он знал, — и двое детей. — А в ваших глазах, — он поставил рамку с движущимися людьми прямо перед ней, — я вижу страх. Он повернулся к двери. — Не трогай его! Только не его! — она, забыв про оружие, вскочила и бросилась к приоткрывшейся двери. — Вам страшно терять его? — проговорил Драко, ощущая, как всё колотится внутри. — Вам не страшно убивать невинных чистокровных, но страшно терять сына за свои поступки? — Послушай, есть способ… — она запнулась, быстро поглощая воздух в испуге. — Есть способ увидеть её. Он, проигнорировав её слова, двинулся в её сторону. — Стой! Стой же! Я отведу тебя к порталу, ты встретишься с Нарциссой и Люциусом, ты сможешь остаться с ними, только не трогай его, прошу! — протараторила сквозь слёзы Алекто, цепляясь за его локоть и в исступлении падая на пол. — Что это значит? — он в испуге смотрел на женщину, что попыталась встать, держась за стол. Не опуская палочку, он протянул ей руку и помог подняться, мысленно выругав себя за дурацкие манеры. Она, поднявшись, посмотрела на Драко с мольбой во взгляде и повторила более внятно: — В Отделе Тайн есть комната, — всхлипывала она, вытирая слёзы со щёк. — Комната Любви, она всегда закрыта… Но не для Министра, — поправилась Левски. — Она проверяется каждый день, мной лично. И… там есть книга. Она — это любовь, Малфой, — Алекто судорожно сглотнула. — Её никто не открывал уже очень давно, потому что это очень опасная вещь и у неё есть свои правила, которым мало кто следует. Малфой медленно опускал палочку, смотря на неё с недоверием и непониманием. Ему казалось, Алекто как минимум пыталась оттянуть момент своей смерти, как максимум — бредила, но он взглядом требовал продолжать говорить. — Эта книга — портал в мир, где и есть твоя любовь. Неважно к кому: родителям, женщине или другу, — Левски потёрла след от очков на переносице. — Оттуда мало кто возвращался, потому что там находят любовь. Настоящую любовь, но те миры, где оказываются люди, содержат так много боли и ужаса, что жить там со временем станет мучительнее, чем жить с потерей, но здесь. В кабинете повисла тишина. — Я согласен, — вымолвил Драко. — Но она нужна мне сегодня. Левски облегчённо выдохнула, но тут же покачала головой. — Позволь, я предупрежу его. Отступив в сторону, Малфой дал ей пройти к детской и вошел туда следом. Спустя минуту они трансгрессировали в Министерство.***
Два дня спустя
— Драко, мы будем вместе. Молящий голос матери разносился по Запретному лесу самым запретным звуком. Запретным, потому что сводил с ума и от него выступали слёзы. Драко стоял в школьной форме под тяжёлой тёмной кроной деревьев, в той части леса, где солнечные лучи едва просачивались сквозь листья к земле. — Мама? — испуг и радость — он снова слышал её. — Где ты?! Слова звучали громко, но Драко чувствовал, что этого было недостаточно. Сорвавшись с места, он достал палочку, нетерпеливо говоря на ходу «люмос максима», и бросился бежать. Бежал задыхаясь. Изо всех сил. Не зная, куда. — Прости меня, сынок, я обещаю, мы встретимся, — в голосе отчетливо звучали слёзы. Эти слова обволакивали его. Они были везде. Со всех сторон. Что-то внутри похолодело от рыданий. — Мама, ответь, где ты?! — Драко резко обернулся, услышав треск веток где-то позади. — Это ты? Подойдя к толстому дубу, он обошёл его и увидел леденящую душу картину. На покрытой мхом возвышенности сидела Нарцисса и плакала над чьей-то могилой, поросшей ярко-зелёным мхом. Наколдованный венок из белых роз лежал в изголовье холмика, опираясь на белую мраморную плиту. — Я во всём виновата, сынок. — Я здесь! Мам! — Нарцисса не поворачивалась к нему, будто бы не слышала, но он подходил всё ближе, и с каждым шагом её плач становился громче. Драко уже мог разглядеть её растрёпанные светлые волосы и чёрное бархатное пальто с таким же чёрным шарфом. Сердце ёкнуло, когда он вспомнил, как она любила этот шарф и чёрные вещи; как, уходя из поместья по делам или на встречу, она стояла перед большим зеркалом в прихожей, завязывая на тонкой шее мягкую материю — он подарил ей его когда-то на день рождения. Драко уже видел, что она заколола волосы любимой серебряной заколкой с маленькой звездой и что это вовсе не помогло ей собрать все нерасчёсанные пряди воедино. — Мама. — Нарцисса не обернулась. Его глаза застилала пелена слёз счастья. Драко уже мог прочитать надпись, выгравированную на серой плите над могилой.«Драко Люциус Малфой 05.06.1980 — 31.10.1998»
Сердце на мгновение остановилось. Зашлось в приступе неверия и сбилось с ритма. — …но я здесь, — Малфой кинулся к ней, дотрагиваясь до плеча и уже собираясь припасть к ней — что-то не давало ему обойти её, чтобы увидеть её лицо, как вдруг всё вокруг начало таять. Темнота поглощала лес. Сначала лес, затем землю. — Мам! — горячие слёзы катились по щекам. — Стой, пожалуйста! — Нарцисса подняла голову и испуганно вздрогнула. — Драко? — прозвучал её голос где-то далеко. Когда она почти обернулась, всё исчезло. И она, и могила, и тёмный непроходимый лабиринт из деревьев. — Нет! Нет! — Драко! — снова услышал он, но это была не Нарцисса. Он не мог узнать его. Не мог и не хотел. — Не уходи! — ревел он. — Драко, очнись, прошу! — Нет, мама! — Драко, ну же! Малфой почувствовал, как кто-то трясёт его за плечи, и начал было отбиваться, как вдруг открыл глаза от боли. В нос ударил незнакомый приятный запах. Что-то среднее между тем, как пахнет тело после горячей ванны, и запахом сирени. Перед ним на коленках стояла Грейнджер с самым обеспокоенным выражением лица, что он когда-либо видел у неё, и в голову закралась мысль, что этот вечер, — или ночь — он не знал, — по праву может носить звание самого страшного и прекрасного времени в его жизни, потому что сейчас, чувствуя боль от щипка на шее, он ощущал на себе небезразличный взгляд. Потому что за секунду до этого он видел мать. В это мгновение, сейчас, на какую-то секунду, Малфой был рад увидеть маглорождённую девочку с растрёпанными волосами с преданными, как у собаки, испуганными глазами, с выбившейся из-под клетчатой юбки рубашкой без галстука. Девушку, сидевшую рядом, сцепившую пальцы на его запястье так, что кисть немела. Драко затошнило. — Мерлин, Малфой! Чёрт! — Гермиона рвано и облегченно выдохнула, когда его распахнутые глаза сфокусировались на ней. — Дай ведро или тазик, — проблеял Драко, попытавшись приподняться на локтях, высвобождая руку из хватки. — Меня тошнит. — Что? А, да-да… Сейчас. Найдя какое-то ведро в тёмном углу, она поднесла его к бледному Драко, отчаянно пытавшемуся опереться спиной о лодку, которая то и дело наклонялась в другую сторону от тяжести. Гермиона протянула ему ведро и присела рядом, и он с полминуты боролся с позывами выплеснуть из себя всё выпитое несколько часов назад, а потом недовольно сказал: — Не смотри. Отвернувшись, Грейнджер услышала звуки рвоты и подумала о том, что никогда в жизни не будет пить и, тем более, напиваться. На пыльной полке в свете люмоса она нашла старый грязный кубок и, очистив его заклинанием, сказала: — Агуаменти! Посудина наполнилась водой, и Гермиона, вернувшись к Малфою, протянула её ему, забирая из рук ведро с противным запахом. — Экскуро! Гермиона отставила его в сторону и посмотрела на Драко, с упоением пьющего наколдованную воду. Малфой был очень бледным. Из-за пота, выступившего во время сна, его платиново-белые волосы выглядели так, будто он только что вышел из душа. Гермиона следила за ним, нахмурившись. — Ты объяснишься или мне позвать МакГонагалл? Только что допивший последнюю каплю воды Драко устало посмотрел на неё, ничего не говоря. Трясущейся рукой он отдал Гермионе пустой кубок. Лунный свет, пробравшийся сквозь пыльное стекло, упал на его лицо. Серые глаза были определением его усталости. «О чём ты думаешь?» Драко, осознавший всю нелепость своего положения, поморщился, прикладывая руки к лицу. — Значит, раз ты ничего не говоришь, я иду к директору, — нехотя, спустя минуту молчания процедила Гермиона, поднимаясь с коленок. — Стой, — прохрипел Малфой, успев ухватить её за подол юбки. Гермиона рухнула на пол рядом с ним. — Что ты… — Грейнджер, ты можешь хоть раз быть человеком? — Давай поговорим о твоем поведении? — парировала она. — Не начинай. Я пьян, по-моему, этого достаточно, — у Драко кружилась голова. Задумавшись о том, от чего он потерял адекватность больше: от огневиски или от невинного внимания глупой девушки с ненавистного факультета, — он шумно вздохнул. — Что ты мне предлагаешь? Развалиться здесь рядом с тобой? Развалиться вместе с тобой? — на последнем вопросе она обвела его взглядом, полным отвращения. — Ты пьян, да. И, кстати, алкоголь в Хогвартсе запрещён. — Да, это правда, — Драко понял, что касается мизинцем её руки. В следующий момент, забыв обо всем, кроме паршивого чувства тошноты, он добавил: — Не надо. Гермиона нахмурилась. Её охватили волнение и лёгкий озноб. Она впервые была уверена, что поступала правильно, решившись идти к директору. Но сейчас, как бы она ни колебалась, эмпатия заставляла менять курс. Малфой с любопытством наблюдал за незначительными сменами её эмоций. Она не говорила ни слова, но сидела рядом, покусывая нижнюю губу. Раздумывая, смотрела на него с недоверием и сомнением. Перестав принимать зелье от снов, Драко надеялся, что там, ночью, у себя в голове, он снова когда-нибудь почувствует родное внимание матери. В сознании недоставало чего-то важного. Он подумал, что это, возможно, отсутствие рассудка так сказывается на нём. Когда в последний раз он был трезвым? Он вспомнил, что ему снилось. Снова. Тот же сон. Но он снова не видел её лица. Внутри что-то болезненно скрутилось. — Держи, — Гермиона протягивала ему какую-то не то конфету, не то леденец, вытащенный из кармана юбки. — Это ещё что? — вернувшись из мыслей, спросил Драко. — Жвачка, — небрежно бросила Грейнджер, как будто это было что-то очевидное. — Возьми, от тебя не будет так… пахнуть. Недоверчиво уставившись на Гермиону, Драко взял жвачку и медленно положил в рот. — Да. Теперь жуй, — приподняв брови, пояснила Гермиона. Вся эта ситуация её скорее пугала, нежели забавляла. Она покосилась на свою руку, до которой едва дотрагивались пальцы Драко, и поняла, что именно во всём этом было не так. Его одолевал жар. Кожа Малфоя по температуре напоминала раскалённые угли, что было несвойственным здоровым людям, насколько она знала. Она видела, что он дрожал, даже не замечая этого. — У тебя жар, — с беспокойством сказала Гермиона, дотронувшись до его лба. — Как всегда, — просипел Драко, уклоняясь от холодной руки. — Так нельзя. Тебе нужно в больничное крыло. — Нет, — он сухо закашлял. — Как ты нашла меня? — Ты закричал на всю территорию. И, если ты не знаешь, у меня дежурство теперь два раза в неделю. Возможно, если бы ты соизволил появляться на нём, что является твоей обязанностью, ты бы не задавал таких вопросов, — Гермиона поджала губы, когда он закатил глаза. — Знаешь, никто всё ещё не знает, что ты пропускаешь патрулирование, — добавила она мягче. — Но рано или поздно об этом станет известно. — Ты не говорила МакГонагалл? — не скрывая удивления, прошептал Драко. — Нет, как и Забини не говорил. Логично, что, если бы я сказала, тебе бы давно досталось. Слабо хмыкнув, он поднял на нее взгляд. — Ты здесь. — Что ты имеешь в виду? — Неужели моё «не надо» смогло заставить тебя заниматься вероломством? - Это странный вопрос. О каком вероломстве идёт речь? Вопрос «почему она со мной говорит» не то чтобы мучил его, но изредка возникал в его голове. И на него не было ответа. Разумеется, он не видел ничего ненормального в том, что она выражала сожаление. Но он достаточно хорошо знал, что она такое, и он видел ненормальное в том, что она отступала от принципов. — Я знаю, ты не принимаешь сочувствия. Я имею в виду, жалость к себе, — она заламывала пальцы. — Но я понимаю, что терять близких — это очень больно. — Это другое, — перебил он. — Ты, черт возьми… — он закашлялся. — Словно выучила речь о сочувствии! Ты можешь бесконечно мне сопереживать и бла-бла-бла, но… — Но? — Но у меня такое чувство, что сошел с ума не я, а ты. Гермиона рассмеялась. Её смех не был нервным или истеричным, но в нём слышалась тревога. — То, что я не хочу усугублять твое положение, делает меня сумасшедшей? — Я делал много плохих вещей в прошлом, но ты их… не помнишь? — С чего мне их помнить, если я вижу тебя впервые в этом году? Вставай, ты начал бредить. Он понял всё. Все догадки и предположения — всё правда. И если ранее предположение о том, что она всё забыла, грело душу, то теперь он понимал, что снова всё испортил. Ему даже не пришлось прилагать усилия. Как всегда. — Пусть так и будет. Начало чудиться, что от неё тоже пахнет огневиски и что она тоже чувствует жар. Его состояние как будто передавалось ей всё это время, и сейчас, с этой фразой, она вдруг почувствовала себя так же устало. Вопросы, мучившие её, будто бы растворились в чувстве страха. Вспомнив состояние, когда, просыпаясь от кошмаров, которых не помнила, она билась в истерике, Гермиона впервые подумала, что не хочет знать правду. — Ты знаешь что-то, чего не знаю я, — констатировала она. — Вероятно, все люди так или иначе знают что-то, чего ты не знаешь. Это жизнь, пора привыкнуть, Грейнджер, — он слабо подался вперед, слегка обхватил колени руками и закрыл глаза от жуткой головной боли. — Ты прекрасно понял, о чём я. Если ты делал нечто, о чём не хочешь мне говорить, это твое дело, Малфой. Я тебя не знаю и, честно, не хочу, но несмотря на это, все делают вид, будто это не так. Даже… даже ты. Гермиона смотрела на него с замиранием сердца. В её голове пазлы отрывков из снов складывались в его лицо, и она поняла, что это значило. Она поняла, что это был далеко не первый год Драко в Хогвартсе. Что это далеко не первая их встреча. Она знала, что у Голландской оспы был один побочный эффект — частичная потеря памяти, и теперь поняла, что его глаза, снившиеся ей почти каждую ночь, были лишь верхушкой айсберга. Айсберга потерянного прошлого. И Гермиона понятия не имела, нужно ли узнавать правду. — Ты делал плохие вещи, Драко. Я не знаю, какие. Но делал ли ты плохо мне? Молчание. И... — Нет, — замер на секунду. Он солгал с мыслью о благе — своём и её. С надеждой, что сам он изменится и всё останется в прошлом. Драко забыл о существовании других людей, способных мгновенно разрушить всё, что он трепетно попытается выстроить, и забыл, что рано или поздно всё тайное становится явным. Его это мало волновало, потому что он понимал: она верила ему. И пока это было правдой, в его жизни был один человек, не имевший предвзятого отношения. Гермиона, задумавшись, посмотрела на него. В темноте его лицо казалось ей красивее, чем при свете, но что-то в нём по-прежнему вызывало страх и что-то по-прежнему заставляло её ощущать себя так, будто она находилась в очередном ночном кошмаре. Пусть ей и было спокойнее. — Нужно идти в замок, — выдохнула она. — Здесь очень холодно. Поднимайся. Драко тяжело встал с пола, возвысившись над Гермионой, и, слегка пошатываясь, уцепился за её плечо, чтобы удержать равновесие. — Я не пойду в больничное крыло. Тем более сейчас, - заявил он на ее взгляд. Гермиона закатила глаза. Идя по равнине, Драко умудрился обо что-то споткнуться и громко выругаться. — Мерлин! Здесь дезиллюминационные чары не действуют, поэтому, так как я всё ещё собираюсь оставаться главной старостой, тебе стоит быть тише и… неприметнее! — выругалась она яростным шёпотом. — Я дежурю с тобой, вообще-то. — Ты не в состоянии передвигаться! Если тебя увидит кто-нибудь из башни, меня лишат должности! — Ты так зацепилась за эту «должность». Что это для тебя значит? — Значит, что я ответственный человек. Что я способна держать себя в руках, в отличие от многих студентов, — покосилась она на него. Драко лениво ухмыльнулся. Каждый выдох слетал с его губ белым паром, а вдох был тяжелым. Гермиона нервно поглядывала на него и на замок, который казался таким далёким. Каждая секунда рядом с Драко тянулась непристойно медленно, но и этому было объяснение, как думала она. Гермиона выдохнула и посмотрела на вырвавшийся туманный клубок воздуха. «Какая температура сейчас у его тела? Как он может терпеть этот ветер?» — Ты не мог бы идти быстрее? — вдруг резко повернулась она. — Нет. Она снова закатила глаза. Теперь он раздражал её. Они шли по холму к замку невероятно медленно. Молча. Её коленки и лицо обдувал колючий ледяной ветер — Гермиона не понимала, почему зима пришла в конце сентября. Но еще больше она беспокоилась за него. С жаром ему нельзя было находиться на улице, тем более на улице, где, по её ощущениям, была нулевая температура. Помимо этого Гермиона думала о странности ситуации. Как часто она помогала Малфою? Как часто он с ней нормально разговаривал? Он умеет нормально разговаривать? «Видимо, только когда пьёт». В замке было тихо и температура вряд ли отличалась от уличной. Она торопливо подхватила Драко под локоть, когда он опёрся на стену, и повела за собой. — Куда мы идём? — Драко осознал, что они прошли спуск в подземелья, только на втором этаже, когда она вывела его к движущимся лестницам. — Нужно взять кое-что, — Гермиона отвечала предельно холодно, с каждым шагом всё больше задыхаясь от усталости. — Ты не ребёнок, опирайся на перила! — она скинула его руку с себя и кивнула подбородком на каменные поручни. — Если я не веду тебя в больничное крыло, я обязана сделать так, чтобы к утру ты остался жив. Драко, держась за холодный камень, побрёл за ней вверх по передвигающейся лестнице. — Меня укачивает. — Почти пришли, — указав на портрет Полной дамы, ответила Гермиона. — Фу, какое уродство. — Прошу прощения?! — Полная Дама, разглядывавшая себя в зеркало, вздрогнула. — Сунортап, — громко произнесла Грейнджер, стараясь заглушить своим голосом сумбурные пояснения Драко. — Верно, — обиженная картина открыла проход, и они вошли в гостиную. — Сиди здесь, — добавила Гермиона шёпотом, потянув Малфоя за рукав к креслу, и поспешила к лестнице в башню. Драко мгновенно окутало тепло: камин был разожжённым, — в нос ударил запах дерева и книг; красный цвет раздражал глаза, и он опустился на потёртое мягкое красное кресло. Куча диванных подушек, столов, картин — всё рябило. Довольно долго он не мог сосредоточиться. По спине пробежали мурашки, когда Грейнджер неожиданно вернулась. Руки у неё были заняты кучей каких-то вещей: на аккуратно свёрнутом пледе стояла сумка, похожая на те, в которых хранят принадлежности для гигиены, а рядом покоилась толстая книга. — Пойдём, — выдохнула Гермиона. — Куда? — Ты собираешься тут торчать? Что же, так даже лучше… — Нет. Только не здесь! — Тогда вставай. Назад будет легче идти. — Ты не могла просто оставить меня в общежитии Слизерина? Обязательно надо было тащиться сюда? — Не могла. Потом ты бы меня не пустил. Они спустились в подземелье довольно быстро. У Драко уже не осталось сил говорить, поэтому все десять минут, что они потратили на путь к гостиной Слизерина, они провели в молчании, изредка прерывавшемся его тяжелым дыханием. — Ты знаешь, куда идти? — бросила Грейнджер через плечо, когда они оказались в тёмном коридоре. — Дурацкий вопрос. Подождав, когда он нагонит её, Гермиона пошла рядом, обеспокоенно поглядывая на бледнолицего Малфоя. — Люмос, — шепнула она. — Можно было обойтись и без этого, — недовольно прищурился Драко. Она фыркнула. Дойдя до входа в гостиную, Малфой поймал себя на мысли, что происходит нечто нереальное. Слишком далёкое от реальности. Невозможное. Однако озноб и слабость начали одолевать его, и он понял, что сам не дойдёт даже до своей комнаты. Покачнувшись и чуть было не упав, Драко снова закашлял, опираясь на холодную каменную стену. — Быстрее скажи пароль, — со страхом в глазах торопила Грейнджер. — Малфой! Он произнёс пароль так тихо, что ей показалось, будто никакого пароля и не было. Проход в стене открылся, и Гермиона, взяв Драко под локоть, откинув прошлые мысли, потянула его внутрь. Тут было холоднее, чем в любой другой части замка, она пожалела, что взяла лишь один плед. На стенах в слабом освещении зелёных огоньков на факелах, красовались гобелены, изображавшие различные «подвиги» слизеринцев, учившихся здесь раньше. Она вспомнила, как читала об этой гостиной в «Истории Хогвартса», но раньше и подумать не могла, что всё выглядит именно так. — Где твоя комната? — Направо, там спальни, — Драко снова попытался откашляться. — Тише, сейчас, — повернув направо, Гермиона увидела коридор, разделённый каменными колоннами. — До конца и налево. За окнами гостиной умиротворяюще плескалась вода, и этот звук удалялся по мере того, как они шли в глубь тёмных коридоров. — Это она? — Грейнджер кивнула на деревянную дверь в тупике. — Да. Он взял себя в руки и, опираясь на косяк, открыл её сам. Ввалившись в помещение и сразу рухнув на кровать, облокотился на балку, что служила опорой карнизу. Гермиона знала, что он жил один. Как-то раз она случайно подслушала разговор Паркинсон и Гринграсс в туалете. Девушки обсуждали его, восхваляя всё, начиная с его одиночной идеальной комнаты и заканчивая аккуратным кончиком носа. Именно поэтому она взялась проводить его. Ведь если бы с ним жил кто-то ещё, это было бы, как она думала, довольно неудобно и позорно даже для неё. «Грязнокровка». Почему-то это всплыло в голове, когда она поставила на прикроватную тумбочку томик книги «Колдомедицина: базовые заклинания», но, тут же отогнав эту мысль, Грейнджер раскрыла сумку. Заметив кучу пузырьков и каких-то пилюль, Драко выдохнул: — Что это ещё такое? — Аптечка. Не идём к мадам Помфри, значит, лечишься маггловским способом. — Грейнджер, — рассмеялся было он, но тут же смех перешёл в сухой кашель. Гермиона ткнула в его грудь палочкой, и одежда на нём мгновенно стала сухой и тёплой. — Так лучше, но тебе всё равно надо переодеться. Где у тебя пижама? — она подошла к деревянному шкафу. — За кого ты меня держишь? — вяло протянул Драко. Ему не хотелось расставаться с тёплой одеждой, но он машинально стал расстёгивать рубашку. — В смысле? — щёки Гермионы стали пунцовыми, и она была рада, что в комнате было довольно темно — ни света луны, ни солнца вода в озере не пропускала, а лишь меняла цвет в соответствии с временем суток — и она не видела его торса. — Тебе надо что-то надеть, — настаивала она. — Успокойся, — усмехнулся он, кидая рубашку на пол. — Раз решила поиграть в доктора, веди себя соответствующим образом. У меня нет пижамы. Никогда не видела мальчиков без одежды? Недовольно обернувшись, Гермиона встала как вкопанная. Свет палочки сделал кожу Драко светлее. Он сидел на краю кровати, еле перебирая пальцами на ремне в попытках расстегнуть его. Свет и тень играли на худом теле, глаза были закрыты, все движения были машинальными. — Извини. Конечно, не видела. Жаль, что это твой первый раз, — хрипло усмехнулся Драко. — Там на верхней полке есть штаны, они в бумажном пакете, найдёшь сразу. Новые, ждали тебя. — Выбирай выражения, — зло сказала Гермиона, вернувшись к поискам. Она кинула клетчатые штаны в сторону кровати и стала ждать, пока Драко переоденется. — Я же сказал «извини». — Ты переоделся? — Да. — Ложись, — Гермиона поправила подушку на его кровати и, когда он лёг, достала таблетки из аптечки. — Это надо выпить, сможешь сам? — протянув ему таблетку, она нашла стеклянный кубок в тумбочке и наполнила его водой. — Что это? — Это чтобы ты не умер. — А можно не пить? — Малфой! Драко в который раз закатил глаза. Ему начало казаться, что с каждой минутой он становился трезвее. Взяв таблетку, он стал её разглядывать. — Просто выпей. Станет лучше, правда. Выдохнув, Малфой положил красную капсулу на язык и запил, недоверчиво смотря на Гермиону. — Это жаропонижающее, — ответила она на его взгляд. — Теперь сироп, — в пустой кубок Грейнджер вылила фиолетовую тягучую жидкость из пластиковой бутылочки. — Как он поможет? — Зелье, Малфой. Так называется зелье от кашля у магглов! — Гермиона зло смотрела на него, держа кубок прямо перед лицом. Наконец он с недовольной гримасой выпил и его. Теперь Гермиона с чистой совестью собрала содержимое аптечки, что раскидала по тумбочке в поисках необходимого, и открыла книгу, лежавшую рядом. — Почитаешь на ночь? — издевательски спросил Малфой, накрываясь одеялом. — Ты невыносим, — выдохнула Гермиона. Она быстро нашла нужное заклинание, помогавшее ослабить кашель на некоторое время, и наставила палочку на горло Драко, что-то нашёптывая. — Ай, — Малфой схватился за шею, как только она убрала древко от кожи. — Что ты… Что ты сделала? — Это от боли в горле, — устало сказала она. — Надо же, — голос перестал быть хриплым. — Что теперь? — Спи, а я посижу здесь. — Грейнджер, ты знаешь, что у нашей гостиной почти семь веков не было посетителей из других факультетов? — Малфой смотрел в полог, сложив руки на груди. — Всё, что ты собираешься сделать — это посидеть? — Знаю, — соврала Гермиона. — А что ты предлагаешь? — Ничего. — Кстати, ещё знаю, что тебе было бы не очень, если бы я не нашла тебя сегодня, — перевела тему она. — Может, было бы и хорошо. — Зачем тогда попросил остаться? — Ты бы пошла к МакГонагалл, — он повернулся к ней. — Это единственное, что послужило причиной для твоей просьбы? — она, нахмурившись, прожигала в нём дыру взглядом. — Ты никогда… не говорила простыми предложениями? Почему нельзя было сказать «это всё, из-за чего ты просил меня остаться»? — Драко зажмурился, когда Гермиона слегка замахнулась, и в тот же момент в его бок пришёлся легкий удар. — Если для тебя то предложение было сложным, то твой интеллектуальный диапазон вряд ли больше, чем у Гойла, — недовольно сказала она. — Тебе лучше поспать. Она смотрела, как Драко перевернулся на другой бок, потянув за собой одеяло. Он уснул быстро; через секунду после того как отвернулся и забыл, что Гермиона Грейнджер, девушка, пережившая войну, ни разу не усомнившись в силе добра, сидела рядом и смотрела на него с сожалением и тревогой. Сидела рядом и корила себя за свою доброту, потому что не знала, правильно ли поступила. Она думала, что так и должно быть. Полагала, что ему нужна помощь. Понимала, что ему рано отказываться от жизни в восемнадцать лет, и ей было жаль, что им пришлось пережить всё, что они пережили. Она не знала наверняка, был ли Драко на войне, но она чувствовала, что был, и чувствовала, что не на её стороне. И ощущение, что сейчас, сидя здесь, помогая ему, она ошибалась, сливалось с сожалением и желанием отомстить за несправедливость. Гермиона была потеряна в реальности, ощущала себя уставшей, вымотанной и глупой. Ей было грустно, что он уснул. Она хотела говорить — слова заставляли её думать, а поиски ответов на его издёвки отвлекали от рефлексии. Как же утончённо чувство вины способно разнообразить пытку, нанизывая шарики сожаления на бесконечную нить, заставляя всю жизнь перебирать одни и те же чётки. Как он жалел в тот вечер, что не смог защитить тех людей, которых пытали у него на глазах. Как странно было осознавать, что человек, убить которого его заставляла Лестрейндж, сейчас сидел на его кровати с желанием помочь. Как мысль о том, что у него есть шанс всё исправить, опьяняла, как ослабляла узел грубой реальности на шее, позволяя снова дышать, снова быть собой, так ничему и не научив. Драко заснул с мыслями о свободе, забыв принять зелье от снов, но в эту ночь оно ему так и не понадобилось.***
Два дня назад Они трансгрессировали прямо в рабочий кабинет Левски, поскольку ей, как Министру, разрешалась аппарация в Министерство. Драко, державшийся за её локоть, опустил руку, перекладывая в неё палочку, в ожидании дальнейших действий Алекто. На циферблате его часов было три часа и пятнадцать минут утра, когда они оказались в подземельях, где располагался Отдел Тайн. Всё время, что они шли туда по пустому Министерству, Малфой не ослаблял хватки, которой держал палочку, и изредка ощупывал внутренний карман пиджака, где находилась палочка Алекто. Он слышал стук собственного сердца и был уверен, что Алекто рано или поздно воспользуется его растерянностью. Драко держал наготове палочку в руке и заклинание в голове. — Я знаю, что мне за это придётся ответить рано или поздно, — Левски шла, не оборачиваясь на него. — Знай, что любовь, основанная не на здравом смысле, обречена, — голос отталкивался от чёрных стен, эхом разносясь по подземельям. — Хотя любовь и здравый смысл — вещи противоположные для нас, правила так не считают. — Я заметил, что в нашем мире нет здравого смысла, так что это не имеет значения, — с трудом борясь с дрожью в голосе, ответил Драко. Сухо и холодно. — Это здесь, — женщина остановилась, поправляя чёрную мантию, и повернулась к нему. Её лицо было бледным и замученным, в глазах стояли слёзы, и Малфой с ужасом вдруг подумал о том, что он ничем не отличается от всех тех, кого ненавидит. Алекто смотрела на него в надежде, что он передумает. — Открывайте, — выдавил он. Министр, обречённо кивнув, когда волшебная палочка вновь оказалась приставлена к её виску, отворила тяжёлую металлическую дверь, и они попали в круглую комнату с множеством дверей. — Дилиджитис, — шепнула она, и все двери исчезли, кроме одной-единственной, чей замок в то же мгновение щёлкнул. — Это она. — Идите первой, — в его голове смешивалось множество мыслей. Он чувствовал, как они давят на череп, пытаясь вырваться — происходящее казалось настолько нереальным, настолько страшным, что от волнения его затошнило. В большой тёмной комнате без окон был лишь один источник света — красный луч, что спускался из центра потолка в центр пола. В луче плавала книга, которая мало отличалась от обычных учебников или справочников. Единственной её особенностью был маленький рубин в форме сердца на обложке. Малфой застыл, едва зайдя в комнату. В ней пахло не как в предыдущей. Запах роз перекликался с запахом дома, маня подойти ближе к книге. Драко сразу вспомнил амортенцию. — Лучше дышать через рот: это может свести с ума, — прокомментировала Алекто, увидев, как зачарованно Драко осматривает помещение. Она шептала что-то на латинском до тех пор, пока луч не исчез, а книга не опустилась на пол в полной темноте. — Люмос, — сказал Драко. — Вы можете колдовать без палочки? — он увидел, как она поднимает книгу, стряхивая с неё несуществующую пыль. — Нет, — Левски покачала головой, подойдя к нему. — Снимать щитовые чары здесь можно без палочки, потому что никто не знает, как это делать, кроме Министра, — грустно посмотрев на него, она добавила: — Это часть присяги. Они вышли из опустевшей комнаты. — Нокс, — Малфой убрал палочку в карман, когда они вышли в коридор, где света факелов было достаточно, чтобы всё разглядеть. Он остановился и с подозрением сказал: — Разве нет никакого, не знаю… никакой сигнализации? Вы просто взяли одну из самых «опасных» вещей в волшебном мире, и никто об этом не узнал? Алекто поджала губы и посмотрела на него: — Я имею право на это. В некоторых ситуациях… Когда нужно наказать человека. Ты вряд ли исключение, вот только люди до тебя отправлялись туда, не выходя из комнаты и не зная правил. Я знаю, что ты вряд ли вернёшься, но, по крайней мере, ты там выживешь. В отличие от них. Держи, — Алекто осторожно протянула ему книгу в кожаной коричневой обложке, заворожённо смотря на неё. Он не сводил глаз с Министра, когда брал книгу в руки. Обложка была тверда. Теплом грела ладонь и красотой притягивала взгляд. По шее прошёл холод после слов Алекто, но он не собирался отказываться. — Что дальше? — спросил Драко, разглядывая рубин в центре. — Дальше — правила, — обыденно сказала она. — Только прежде, чем я попрошу тебя указать место, где ты будешь её использовать и прежде, чем ты её заберешь, — она понизила тон до молящего шепота, — прошу, если со мной что-то случится до того, как ты исчезнешь из этого мира, — её рука опустилась на предплечье Драко, — спрячь её. — Что это значит? — Драко смотрел на Алекто в недоумении. — Что может случиться? — Малфой, — тяжёлый выдох, страшный шёпот: — Если ты думаешь, что дементоры — моих рук дело, ты неправ. Ты не единственный, кто думает, что я на стороне Волдеморта, и они могут прийти за мной точно также, как и ты пришёл сегодня. Ты должен воспользоваться ею в том месте, где она останется навсегда после этого. О нём должны знать только ты и я. В любом случае. Понимаешь? — Это и есть ваши правила? Левски слабо улыбнулась: — Это мои правила. Но у книги — свои. — А если я вернусь? — спросил он. — Ты не вернёшься. Они молча прошли несколько шагов. — Скажи, как ты выбрался из Хогвартса с такой защитой? — Министр вопросительно посмотрела на него снизу вверх. — Захотел посмотреть на мать, — холодно ответил он, возвращая Левски палочку. Алекто, поджав губы, отвела взгляд. — Благо, это ещё не запрещено.***
Два дня спустя Драко проснулся от непонятных звуков примерно в пять утра, и, едва он смог открыть глаза, в голову ударила боль. «Что?» Затылок налился свинцом, и Драко, пытаясь встать, рухнул обратно на подушку, ощущая дикую слабость. Тело резало болью, словно всю ночь его били кнутом, грудь болела, но при всём этом он дышал свободно. Не было боли в горле, не было озноба. — Помоги… — непонятный шёпот послышался откуда-то справа, и он, резко приподнявшись, увидел девушку, что полулежала-полусидела на кровати, положив ноги на кресло. — Чёрт, Грейнджер, — обессилев, выдохнул он, откидываясь обратно. Гермиона лежала на правом боку так, что Малфою было видно её лицо. По её щекам текли тонкие ручейки слёз. — Отпусти меня… Драко, помоги… Хватит… — с каждым словом она задыхалась всё больше, и у Малфоя сердце ушло в пятки. Он бежал от этого воспоминания каждый день после войны. От воспоминания о том, как оставил Грейнджер лежать на полу в Малфой-мэноре, о том, как позволил пытать человека, который не был ему незнакомцем — она была его однокурсницей, занозой, магглорождённой и девушкой, которую он так или иначе не мог не уважать за её силу. Именно тогда он понял, что не ненавидит её по-настоящему, что не смог бы убить никого из магглорождённых. Никого из живых. — Нет! Драко! Пожалуйста, останови её! — она чуть было не кричала. Он стащил плед с кресла и подскочил к спящей, не зная, что делать. — Это сон, — он сжал её плечо, тряс со всей силы. — Проснись! Грейнджер! Гермиона, всхлипывая, подскочила на месте, дрожа всем телом. Он наблюдал за тем, как она плачет, прижимая ладони к лицу. Найдя кубок на тумбочке, заваленной кучей каких-то вещей, наполнил его водой с помощью заклинания. — Выпей. Гермиона дрогнула от его голоса, тут же отползла на другую сторону кровати. — Н-не надо, — она сложила руки на груди и поджала под себя замёрзшие ноги. Драко, вскинув брови, вопросительно посмотрел на неё. — Я не хочу. — Невероятно упряма, — прошептал он. Взъерошенные волосы походили больше на гнездо, а нездоровый румянец на щеках говорил о том, что она не привыкла к холодам подземелий. — Грейнджер, для начала объясни, почему ты ещё здесь. В комнате было уже не так темно, на улице светало. Вода в озере стала изумрудно-зелёной, и этот цвет окрашивал и без того бледную кожу девушки. Гермиона подняла на Малфоя сонные, мокрые глаза. — Я уснула, — возвращаясь в реальность, ответила она с большей уверенностью. — Понятно, — Драко встал с кровати и поставил кубок с водой на тумбу. Он пытался вести себя нормально. Делать вид, что ничего не понимал и не слышал. Что это был только её кошмар. Но, едва отвернувшись, он зажмурился и попытался сглотнуть подступающий к горлу ком страха. — Я сейчас, — она встала с кровати, пошатываясь, — дежурство… я пойду… Не успела она сделать и шагу, как Малфой, схватив её за локоть, развернул и усадил обратно на кровать. — Что ты… — Пять утра, ты немного проспала. Он открыл верхний ящик тумбочки, отодвинув книгу в сторону, и вытащил оттуда знакомый Гермионе пузырёк. — Между гостиными семь этажей. И как бы мне ни хотелось, чтобы ты заблудилась, пока идёшь к своей, я не могу отпустить тебя в таком виде одну, — бросив склянку на кровать, он добавил: — Я в душ. Ты можешь остаться, но можешь уйти, если хочешь, чтобы миссис Норрис проводила тебя к башне. Но, по правде, я не хочу, чтобы меня исключили из-за тебя. — Как грубо, — нахмурившись, сонно помотала головой Гермиона. — Как будто исключат только тебя. Драко схватил с полки полотенце и обернулся: — Пока не начнётся тренировка по квиддичу, — Гермиона уже дремала, свернувшись на краю кровати клубком, — мне придётся тебя закрыть… Мерлин, что я творю. Он накинул на неё её же плед и вышел из комнаты. Он всё ещё думал о её сне, и ему не нравилось происходящее.