Б-52

– Ну что ты встал? – охранник с раздражением прикрикнул на Тсузуку, недовольно сверкая темными глазами. – Тебе кто-то разрешил? Стиснув зубы, парень крепче перехватил тяжелый котлован с отвратительно пахнущей жижей, от одного острого запаха которой слезились глаза и кружилась голова – ужин остальных заключенных. Несмотря на все издевательства, на все насмешки и почти круглосуточную изматывающую работу, Тсузуку был счастлив, что его кормили отдельно – пусть скудно, пусть есть все равно хотелось, но его кормили едой, а не помоями. Более того, ему даже выделили отдельную тесную комнату, напоминающую чулан, где вместо кровати были накиданы какие-то рваные одеяла и тряпки – тоже лучше, чем бетонный пол. О причинах таких перемен Тсузуку не задумывался или просто не хотел думать: он драил поместье с пяти утра и до часу ночи, в небольших перерывах носил еду остальным пленным, а потому к ночи просто валился в подобие кровати и выключался. Сейчас он нес котлован с обедом в подвал, но под свободной футболкой были спрятаны целых три куска хлеба – для Арю. Тсузуку крал еду с кухни тайно, под страхом очередного жуткого наказания, но оставить этого запуганного, несчастного ребенка он просто не мог: их встречи сократились до двух раз в день, во время завтрака и ужина, но каждый раз Арю бросался к решетке и смотрел на него так преданно, что парень чувствовал стыд за то, что не может для него ничего сделать. И сейчас, когда Тсузуку остановился в тусклом свете электрической лампы и поставил котлован на землю, остальные пленные сбежались к краю камеры, глядя на него бешеными лицами. В этих исхудавших, безумных существах Тсузуку с трудом узнавал людей, которых иногда встречал на улицах своего города – даже их глаза странно выкатились и воспалились, отчего-то напоминая Тсузуку коровьи. – Блядь! – тот парень, с которым он подрался в ванной, прижался лбом к решетке и выставил вперед кривой палец с кровавым огрызком вместо ногтя. – Подстилаешься под здешних тварей, трахаешься со всеми за еду, да? Охранник, следовавший за Тсузуку, равнодушно покосился в сторону клетки, после чего привалился к стене и уставился в телефон: парень заметил, что за ним вообще особенно не следили, лишь иногда покрикивали для вида. И дело было даже не в том, что на Тсузуку было все равно – просто было очевидно, что из этого дьявольского поместья не сбежать, даже если захочешь. Охрана была на каждом этаже, охрана была на входе, охрана была на улице. Да и даже если бы произошло чудо, что бы парень делал дальше – на первой же заснеженной дороге его бы схватили вновь и прикончили бы окончательно: именно поэтому пока Тсузуку занял выжидательную позицию, стараясь быть максимально незаметным. – Тсузуку! – Арю прошептал чужое имя, как молитву, одними губами, и тут же бросился к решетке, прижимаясь к ней лбом. – Ты пришел! – Тише, - парень шикнул и, пока остальные пленные жадно хлебали помои, убедился, что охранник по-прежнему не смотрит в их сторону, после чего передал Арю хлеб. – Ешь быстрее, чтобы никто не видел. Мальчик быстро расправился с едой, глядя на своего спасителя едва ли не с обожанием, а затем просто схватил запястье Тсузуку своими холодными пальцами – он ничего не хотел, просто так становилось спокойнее, так казалось, что рядом есть кто-то близкий. Вздохнув, Тсузуку осторожно погладил его по руке: Арю напоминал ему солнце, спрятанное за тяжелыми, свинцовыми тучами, и почему-то эти широкие, доверяющие глаза ранили Тсузуку даже больнее, чем все издевательства, с которыми он сталкивался каждый день. – Ты как? – парень вздохнул и рассеянно поправил волосы Арю, заправив светлую прядь за торчащее ухо. – Держишься? – Страшно, – честно признался парень, и его голос предательски задрожал. – Они водят нас к Юуки каждый день. Он делает какие-то уколы, кормит таблетками и… Арю резко замолчал и опустил голову – его пальцы задрожали, будто мальчик решил заплакать, но затем он распрямил плечи и сделал шаг назад, демонстрируя недоуменному Тсузуку короткий, сантиметров пять, шов в низу живота. – Я не помню, что было днем, очнулся уже с этим. Очень болит… Тсузуку напрягся, но виду старался не подавать, чтобы совсем не расстроить и без того запуганного Арю: шов выглядел совсем свежим, были даже заметны темные нитки, сдерживающие натянутую белую кожу. Новости Тсузуку совсем не понравились – он был уверен, что ничего хорошего этот мутный Юуки сделать не может, да и в таком состоянии Арю нужно лежать в кровати, а не ползать по холодному полу. Внутри все сжалось от какого-то нехорошего предчувствия: казалось, что о ребра разбиваются волны ледяного, бушующего океана. – Не волнуйся, – Тсузуку покачал головой, отгоняя это разрушающее ощущение, и осторожно погладил Арю по костлявому плечу. – Постарайся двигаться поменьше, все будет хорошо. – Эй, почему так долго? Что ты копаешься? Раздраженный окрик охранника вернул в реальность, и Тсузуку в последний раз посмотрел на напуганного Арю, стараясь этим взглядом передать ему хоть каплю спокойствия и уверенности, чтобы тот пережил еще одну тяжелую, беззвездную ночь. Покачав головой, Тсузуку быстро забрал пустой, вылизанный дочиста котлован и, тяжело вздохнув, развернулся к лестнице, напоследок шепнув: – Держись. *** Тсузуку обессиленно сжимал тряпку, водя ей по широкому пыльному подоконнику – работа была такая скучная и монотонная, что даже охранник, наблюдающий за ним в конце коридора, устав смотреть за одними и теми же движениями, уставился в окно. Коварство искусной пытки Тсузуку оценил – убирать это поместье было бессмысленно, потому что на следующий день слои тяжелой пыли снова покрывали все поверхности, да и не нужно было это никому – по коридорам, кроме охранников, не проходил ни один человек. Тсузуку казалось, что он ползает по бесконечным кругам ада: срываясь с одного, он больно ударялся о другой и вновь проходил пытку за пыткой, пока не пролетят все девять кругов – однако на последнем круге он не срывался в бездонную пропасть, а вновь возвращался на первый, чтобы снова проделать жуткий путь к финишной прямой. – Вот это встреча! Голос. Он осторожно коснулся Тсузуку сзади почти нежно, скользнул по его коже, а затем резко сжался на шее жесткой удавкой, впиваясь в кожу и перекрывая все пути кислорода. Но на этом хриплые нотки не остановились, а поползли дальше, проникая в глотку и раздирая все изнутри: сердце сжалось и забилось в бешеном ритме, как бомба. Задремавший охранник мигом выпрямился и приставил напряженную ладонь к виску, приветствуя неожиданного гостя, но Йо-ка, а гостем был именно он, в ответ на это только презрительно поморщился и хмыкнул. Он был в привычном алом костюме, шел уверенно, надменно, зная, что здесь все подчиняются ему, и в каждом шаге звучала опасность, тревога. Остановившись прямо напротив Тсузуку, он чуть улыбнулся, глядя на того сверху вниз, а затем подозвал охранника пальцем. Тсузуку неподвижно вжался в подоконник, жалея, что не может одним взглядом пробить стекло и выпасть вниз – лучше в сугробе со сломанным хребтом, чем рядом с этим безумием. – Почему я еще ни разу не видел его в своей комнате? – Йо-ка говорил тихо, но его хриплый голос разлился по коридору, как венозная кровь по герцам. – Считаешь, что я недостоин уборки? – Господин… Я… Не… Вы… – кажется, охранник разом забыл все существующие слова и сейчас пытался собраться с силами и подобрать хоть что-то. – Вы же сами приказывали не приближаться к вашей комнате. – Я передумал. Йо-ка хмыкнул и вдруг резко развернулся, знаком приказав идти за ним: Тсузуку переглянулся с оцепеневшим от страха охранником – пропасть между ними исчезла, теперь на пьедестале приговоренных к смерти, они стояли рядом. Хозяин поместья шел быстро, из-за чего Тсузуку едва поспевал за ним, и что-то в памяти болезненно шевелилось, вызывая потоки воспоминаний, как горькую рвоту – сознание пульсировало в лихорадке. Пульсировало синим цветом. Когда Йо-ка остановился перед широкой позолоченной дверью и полез в карман пиджака за ключами, Тсузуку сразу все вспомнил – его вели в самое сердце ада. Йо-ка приоткрыл дверь, но заходить внутрь не спешил: стоя у порога, он пропускал вперед гостей, чуть улыбаясь. Сглотнув, Тсузуку медленно вошел внутрь, растворяясь в королевском синем помешательстве – от волнения стены плыли перед глазами, и парень поспешил перевести взгляд на черный глянцевый пол, в котором виднелось его расплывчатое отражение. Тсузуку был в этой комнате второй раз, и каждый раз он чувствовал, что не просто балансирует на краю – нет, он качается на качелях над самой пропастью, раскачиваясь все сильнее. – Можешь начинать, пол должен блестеть, – Йо-ка махнул рукой, будто Тсузуку его совсем не интересовал, а затем обернулся к бледному темноволосому охраннику. – А ты иди. За мной. Тсузуку поспешил отойти в самый дальний угол, чтобы там, опустившись на колени, начать тереть и без того сверкающий пол: в этой комнате чувствовался весь Йо-ка, здесь был его дразнящий запах, вызывающий образ, замораживающий взгляд, а оттого голова чуть кружилась. Низко склонив голову, Тсузуку сжимал тряпку до побеления костяшек, однако его взгляд был устремлен в другой угол комнаты: там Йо-ка, как собаку ведя охранника за собой, подошел к широкому шкафу с зеркальными дверцами. На секунду Тсузуку почувствовал, как в зеркальном отражении его взгляд сталкивается с взглядом Йо-ки, и на лице хозяина поместья расцветает лукавая, играющая улыбка. Мужчина открывает дверцы и ищет что-то на самом дне шкафа, а затем достает длинный вытянутый предмет – самурайский меч в чехле, Тсузуку видел такие в музеях. – На колени. Голос Йо-ки звучал жестко, так, что не возникало даже секундного сомнения – сам хозяин поместья сел на кровать, а трясущийся охранник замер перед ним. Тсузуку наблюдал за этой драмой из своего угла, мечтая лишь о том, чтобы это все быстрее закончилось, потому что ни одна его встреча с эти человеком не заканчивалось хорошо – а вокруг было только это синее помешательство, растворяющее рассудок и въедающееся в вены. Йо-ка одним резким движением вытащил меч из чехла с легким металлическим лязгом и задумчиво уставился на острие, облизывая губы. Тсузуку не мог не признать, что меч ему идет, он как бы был продолжением этого безумства, он не дополнял картину, он был ее частью – на секунду Йо-ка напомнил парню спокойного самурая. А затем мужчина опустил меч вниз, и тот легко, словно картонку, вспорол грудь охранника идеально ровно, от правого плеча до левого бедра, из-за чего тело нелепо наклонилось и завалилось на пол – мгновенная смерть. Тсузуку вздрогнул: в комнате было абсолютно тихо, даже с улицы не доносились никакие звуки, и только Йо-ка без каких-либо эмоций смотрел на окровавленное лезвие в своих длинных пальцах – кровь с него капала на постельное белье и расцветала веселыми пятнами, будто облака на закате. Тсузуку трясло мелкой дрожью: это начиналось в кончиках побелевших пальцев и переходило во всю телу, из-за чего казалось, что парня все это время бьет током. – Здесь пол испачкался, – Йо-ка подпер голову окровавленной рукой и задумчиво вздохнул. – Вытри. Казалось, что нервы были на пределе и вот-вот с треском разорвутся, и сознание Тсузуку не будет сдерживать уже ничего: но умереть так же, как этот охранник минуту назад, он не хотел, а потому послушно подполз к кровати. Чужая кровь лилась быстро, и лужа образовалась приличная – Тсузуку истерично двигал руками, но алые подтеки не исчезали, а только становились все больше: вот они уже на его пальцах, а вот попали на футболку. Парень все быстрее начинал махать тряпкой, на крови становилось так много, что он уже сидел в центре лужи – Тсузуку вдруг понял, что это театральное представление было идеальным описанием его жизни. Йо-ка в это время за ним внимательно наблюдал: закинув ногу на ногу, он спокойно поинтересовался: – Что, даже не плюнешь мне в лицо? Тсузуку медленно поднял голову – брызги крови попали даже на его лицо. Йо-ка выглядел абсолютно безмятежно, почти расслабленно, и в его глазах, что сейчас отливали цветом мутного кварца, не было ни капли любопытства, только насмешка. – Да пошел ты, – внутри Тсузуку все взрывалось, клокотало, бурлило, но слова срывались с его губ обрывистым шепотом, как в припадке. – Ублюдок. – Люди вечно придумывают себе какие-то идеалы, – Йо-ка пожал острыми плечами, с сожалением отметив, что на рубашку тоже попали капли чужой крови. – Стремятся к ним, забывают обо всем на свете, бросают всех близких, чтобы потом остаться ни с чем. Кто определяет эти идеалы? Кто определяет, что хорошо, а что плохо? Неожиданно мужчина наклонился, и его тонкие пальцы легли на идеально ровную рану на груди мертвого охранника: еще теплая кожа податливо разошлась под давлением, и кровь полилась с новой силой. Тсузуку видел, как Йо-ка, сосредоточившись, пихает руку все глубже, и чужая кожа вздувается и рвется дальше, как ткань – тело парня затрясло в рвотных позывах. Пальцы хозяина поместья уперлись во что-то крупное и склизкое, и тот довольно хмыкнул: через секунду в Тсузуку прилетело нечто большое и темно-красное, почти коричневое, с какой-то белесой пленкой сбоку. Парень понял, что это была чужая печень. – Опять мусор, Тсузуку, ты плохо работаешь, – в голосе Йо-ки было дьявольское, граничащее с кричащим безумством веселье, и его лицо исказила кривоватая улыбка. – Убери. Тело почти ломалось от дрожи, Тсузуку хотелось кричать, рыдать, едва ли не биться в конвульсиях, но внутри все заледенело, и он только на автомате, борясь с рвотой, швырнул печень на тряпку и продолжил размазывать кровавые разводы. Горло душили слезы, но парень просто не мог заплакать, просто физически не мог, будто даже его тело ему уже не подчинялось. – Знаешь, не всегда все идет так, как нам хочется, иногда судьба вклинивается в нашу жизнь. И приходится подчиняться, с чем-то мириться, где-то сдаваться. Люди постоянно ошибаются, постоянно падают, но в этом же нет ничего страшного, да? – Йо-ка неторопливо пихал руку дальше, его пиджак до локтя насквозь промок в крови. – Лови! Инстинктивно Тсузуку пригнулся, когда ему в лицо прилетело что-то округлое, влажное, темное в красноватых прожилках и с торчащей трубкой – человеческое сердце. Картинка перед глазами снова начала рассыпаться на осколки, Тсузуку чувствовал эти осколки на своем языке, чувствовал, как он медленно сходит с ума, а с ним продолжают играть в затянувшуюся пытку. Они с Йо-кой играли в карты на грани агонии, Йо-ка хохотал и выходил в дамки, оставляя Тсузуку в дураках – и плевать, что в картах нет дамок, Йо-ка играет по своим правилам. – Судьба не предсказуема, мы даже не можем сказать, что будет завтра, как все обернется. Ты помнишь себя хотя бы год назад? Как ты представлял себе нынешний момент, каким видел себя? – Йо-ка наклонился чуть ниже и вытянул наружу грязно-розовые ленты в кровавых ошметках, что податливо сгибались в его пальцах: уродство на грани изыска. – Тсузуку, не молчи, говори со мной. Мужчина все тянул на себя чужие кишки, те складывались на его коленях, пачкали все в крови и какой-то слизи, а Йо-ка все тянул и тянул, пока не раздался глухой щелчок, и целый моток кишок не повис в руках хозяина поместья – тот кинул их в сторону Тсузуку. Вязкие, чуть теплые, кишки обернулись вокруг шеи парня, как изящный шарф. Йо-ка все что-то говорил и говорил, его губы складывались в издевательскую улыбку, но глаза оставались холодными, непроницательными, как айсберг, о который разбиваются корабли. Сидя в лужи крови, среди разбросанных органов, рядом с выпотрошенным телом, Тсузуку трясся, ощущая, как кровь стекает по его лицу, затекает в рот, скользит по шее и оплетает пальцы, гранича с безумием. Его переполняло отчаяние, он давился слезами, но они никак не могли выбраться наружу, они были замурованы где-то внутри, а потому голова Тсузуку раскалывалась от боли, а сердце билось у самого горла, норовя вырваться вместе с рвотой. Парню казалось, что чужие кишки на его шее сейчас сожмутся, сдавят ее, и он упадет на черный глянцевый пол и захлебнется в крови. – Что здесь… Твою мать! Рёга в ужасе замер на пороге комнаты, оглядывая ее с непониманием, медленно переходящим в отвращение: сначала мужчина даже не разобрался, что происходит, кому принадлежит кровь, что это за ошметки на полу – окровавленный Йо-ка, сидя на кровати, смотрел на него спокойно, а трясущийся Тсузуку вдруг закатил глаза и, теряя сознание, медленно сполз вниз. Рёга зажмурился, надеясь скорее на то, что все это исчезнет, чем на то, что он сможет что-то понять – несколько минут назад ему доложили, что господин ждет его в своей комнате, и мужчина бросился в логово синего безумия, где бывал так редко, однако вместо одурманивающего синего впечатался в кровавые разводы. Кусая губы, Рёга медленно пытался навести хоть какое-то подобие порядка, хотя в его голове творился такой бардак, что в какие-то мгновения мужчина просто забывал, кто он и что вообще здесь делает. Йо-ка просто сидел на кровати и наблюдал за ним с невозмутимым спокойствием, чуть постукивая окровавленными пальцами по колену. На автомате Рёга выволок Тсузуку в коридор, даже не ощущая его веса, передал тело какому-то охраннику, что посмотрел на него с непередаваемым ужасом, после чего вернулся в комнату – предстояло самое сложное. Мужчина подошел к Йо-ке осторожно, со спины, будто желая, чтобы его не заметили: по полу разбросаны внутренние органы, кровь размазана по черной плитке – Рёга морщился от отвращения: за время войны повидать пришлось многое, но сегодня внутри него точно что-то оборвалось. – Господин, что это? Рёга замер прямо напротив хозяина поместья и осторожно заглянул в его лицо, невольно вздрогнут от узора из алых капель на прямой переносице – Йо-ка напомнил ему орла, только-только растерзавшего добычу. В крови было все – стены, одежда мужчины, постельное белье, и Рёге казалось, что он даже чувствует запах крови, тяжелый, отравляющий, разлагающий сознание. Прямо под ногами лежит выпотрошенный труп, его взгляд остекленел, а раскинутые руки замерли в сантиметре от ножки кровати, будто при смерти он искал, за что бы ухватиться. – У тебя сигареты с собой? – вместо ответа на вопрос Йо-ка мрачно скинул пиджак и обтер пальцы о черное одеяло, оставляя на нем кровавые отпечатки. Рёга молча вытащил из кармана пачку сигарет, подождал, пока господин вытащит одну и обхватит кончиком остро очерченных губ, после чего щелкнул зажигалкой. Йо-ка глубоко втянул ядовитый дым, глядя в никуда, а затем медленно выдохнул его, внимательно наблюдая, как дым медленно рассеивается в воздухе. Видимо, о сигарете мужчина забыл, потому что она продолжала тлеть в его руках, пепел сыпался прямо в кровавую лужу, но Йо-ка продолжал молчать. – Господин, – Рёга решил снова напомнить о своем присутствии. – Нужно все это убрать, нужно… – Уходи, – Йо-ка неопределенно махнул рукой и бросил истлевшую сигарету прямо в выпотрошенный живот трупа, затушив ее ногой, отчего под его ботинком что-то щелкнуло. – Я разберусь. – Но… – Рёга, уходи! Голос: когда господин говорил так – низко, хрипло, нужно было немедленно исполнять его приказ, чтобы не порезаться о грани его раздражения самому. Рёга в последний раз взглянул в отточенный профиль Йо-ки, скользнул по горбинке на носу, хмурым бровям и кивнул, направившись к двери. Уже на самом пороге он обернулся, в последний раз покосившись на господина: тот по-прежнему сидел, не шевелясь, и смотрел в стену, почти не моргая. От картины секундной давности его образ отличало только одно: на губах Йо-ки застыла слабая, едва различимая улыбка, придающая его лицу насмешливое, почти веселое выражение.