Б-52

Йо-ка неподвижно лежал на кровати и дышал тяжело, судорожно вздымая грудь и иногда пропуская особенно болезненные вдохи, отчего сердце начинало биться быстрее, а перед глазами плыли темные круги. Постельное белье, глянцевый пол, стены цвета темного ириса – все вокруг было идеально чистым, и ничего не напоминало о той кровавой смертной казни, накрывшей эту комнату алой волной час назад. Йо-ка устало прикрыл тяжелые веки и с какой-то отчаянной насмешкой подумал о том, что обязательно бы повесился, если бы, конечно, хватило сил встать с кровати – самый страшный ад сейчас творился в его раскалывающейся голове. Йо-ка ощущал, как в его теле что-то ломается, а в открытой ране под ребрами торчит осколок мины – в осколке отражаются острые скулы Тсузуку. Голова кружилось, словно Йо-ку сутки раскачивали на карусели, а потом распяли на этом же цветастом аттракционе, предпочтя полосатых лошадок в огоньках Голгофе* и кресту. Образ Тсузуку, сидящего на коленях среди кровавого месива и разбросанных органов, не выходил из головы, он вновь и вновь цеплялся за сознание, и Йо-ка, лежа на спине, смотрел в потолок, сжимая виски пальцами. Так мало воздуха, так мало сил, чтобы все это терпеть. – Господин? За шелестящим звуком последовал скрип двери, и через секунды в комнату впорхнул Юуки – полы его белого халата в темноте напомнили Йо-ке протертые крылья моли. В руках Юуки был небольшой чемоданчик, который тот ловко разложил на своих коленях, устроившись у изголовья кровати Йо-ки. Владелец поместья с апатией закатал рукав рубашки и позволил пальцам в резиновой перчатке коснуться его кожи, растянуть ее, протереть ватой – комнату наполнил резкий запах спирта. – Пахнет кровью, – тихо заметил Юуки, равнодушно глядя перед собой. – Сильно. Повернуть голову сил не было, и Йо-ка только покосился в сторону этого безликого человека: в лице Юуки ничего не поменялось, не дрогнул ни один нерв, не двинулся стеклянный взгляд. Хозяин поместья не представлял, как мужчина учуял запах крови, ведь комната была вылизана до зеркального блеска, отчего воздух наполнился резкой вонью моющих средств. Однако, кажется, Юуки уже забыл о своем замечании – он спокойно воткнул шприц в плечо Йо-ки: тот воспринял колющую боль как нечто должное, потому что внутри все дробилось на части гораздо больнее. Мужчине казалось, что если он сейчас упадет с кровати, цепляясь за простыни, то улетит в бездну прямо с этой простыней, и холодные пальцы Юуки его точно не спасут. – Как там твоя работа? – слова в горле Йо-ки мешались с тошнотой. – Продвигается? – Я вывел новый штамм, – Юуки аккуратно вернул шприц в чемоданчик. – Он более агрессивный, чем предыдущие, отталкиваться нужно от него. Хозяин поместья нашел в себе силы, чтобы повернуть голову и внимательно посмотреть на мужчину, и тот, ожидая этого взгляда, чуть кивнул. Йо-ка никогда не говорил никому, даже Таканори, о главной задаче Юуки в этом поместье – талантливый медик и пустой человек в одном лице должен был разработать новый вид вируса, новое смертельное оружие, которое значительно бы ускорило процесса захвата страны. Сама мысль о такой мощной бомбе медленного действия, о той власти, которую она может принести, будоражила Йо-ку, вызывало чувство тянущего удовольствия. Но сейчас обилие синего резало глаза, и даже волосы Юуки в свете этих ламп казались синеватыми – Йо-ку всегда раздражало, что он никак не мог подобрать нужное слово для описания цвета волос Юуки, а потому сейчас его мозг воспалился снова, пытаясь решить эту головоломку. Заметив, что мужчина начал собираться, хозяин поместья тихо позвал его: – Мне просто отвратительно. Дай мне таблетку. Впервые в глазах Юуки сверкнуло что-то, похожее на осмысленные чувства, а не на запрограммированные действия: замешкавшись, он не спешил вставать с чужой кровати, но и чемоданчик не открывал, хотя пальцы держал на замке. Чуть подумав, Юуки произнес: – Господин, я думаю, что вам лучше не злоупотреблять этими таблетками. Они вызывают привыкание и… – Блять, ты здесь не для того, чтобы думать, – Йо-ка поморщился, но затем его взгляд остекленел, а в голосе снова появились нотки холодной, не терпящей пререканий власти. – Юуки, дай мне Ксанакс*. Мне нужен Ксанакс. – Как скажете. Отработанным движением Юуки достал таблетки, но Йо-ка вырвал у него из рук пачку и вытащил сразу три белые вытянутые ампулы, после чего опустошил половину услужливо поданной бутылки с водой. Убедившись, что он больше не нужен, Юуки чуть поклонился и поспешил покинуть комнату, оставив Йо-ку лежать на кровати и давиться собственными мыслями, пока таблетки не начнут действовать. *** Привалившись к стене, Тсузуку зажмурился и досчитал до десяти, но дрожь во всем теле никак не проходила, хотя с момента кровавого безумия прошел целый день: теперь ночное небо опасливо заглядывало в окна мрачного поместья, будто не решаясь зажечь даже звезды. Тсузуку никак не мог успокоиться, и если внешне он выглядел нормально, но внутри него все тряслось, все взрывалось, а хриплый голос Йо-ки все говорил и говорил – парень даже не мог различить слов и только тонул в тембре. Тсузуку тошнило, Тсузуку хотелось скорее забыть все, что он увидел, вычистить память и тело дочиста, чтобы избавиться от следов еще теплых, мягких внутренних органов. И пусть он помылся, переоделся, пусть ему дали еще одни джинсы и футболку, от этого ощущения липкой крови на пальцах, лице, в волосах избавиться никак не получалось. – Быстрее! Что вы стоите? Тсузуку по инерции схватился за тряпку, о которой он совсем забыл, но затем понял, что злобный голос относился не к нему – еще один охранник в черной форме гнал пленных по коридору, прикрикивая на них каждую минуту. Волосы парней были влажными, на коже застыли капли воды, и Тсузуку понял, что их вели в камеру после душа – возможность мыться в одиночестве была еще одной его привилегией, которой он был несказанно рад: так удавалось избегать чувство жгучего позора. Толпу пленных повели мимо него, и Тсузуку разглядел щуплого Арю, что даже из толпы уставился на него своими огромными глазами, будто умоляя о помощи. Охранник смотрел в их сторону, поэтому Тсузуку не сумел даже выдавить из себя липовую успокаивающую улыбку: кажется, что даже с утра Арю похудел, стал еще тоньше. Не выдержав этой угнетающей, давящей картины, Тсузуку отвернулся и в сотый раз начал протирать подоконник – пленные только-только прошли мимо него, как вдруг раздался испуганный крик и звон цепей. Тсузуку резко обернулся: молодой парень, шедший рядом с Арю, вдруг упал на пол, а остальные заключенные почему-то начали с криком разбегаться от него – цепи на ногах не давали двигаться быстро, и те неловко падали следом, однако продолжали ползти. Сначала Тсузуку не понял, что именно произошло и почему даже охранник стоит в оцепенении, но затем он разглядел, и его живот снова скрутила болезненная судорога. Худой парень с короткой стрижкой, растянувшийся в центре коридора, выл от боли, а на его животе разошелся длинный шов, из которого сейчас бешено хлестала кровь. Парень кричал, царапал пол, и с его губ потекла желтоватая пена, смешанная с кровью. Он бился в диких конвульсиях, махал руками и задыхался, отчего рана на его животе становилась все шире: нитки лопались одна за другой, и парень в ужасе трогал свой живот, будто пытаясь затянуть страшную рану. – Что… На шум откуда-то прибежал Рёга и еще три охранника, и если обычно в глазах мужчины сверкали искры, то теперь в них бушевал настоящий костер, и Тсузуку даже вжался в стену, чтобы случайно не надышаться дыма. Рёга с отвращением наблюдал за чужими конвульсиями и криками остальных пленных, пытаясь решить, что происходит и как справляться с этим безумием, а Тсузуку только смотрел на фонтан крови, ощущая, как руки и ноги медленно слабеют. Наконец Рёга только двинулся к груде тел, как из-за угла вдруг появился Юуки: казалось, что с его появлением в коридоре стало на несколько градусов холоднее. На фоне всеобщего безумия он выглядел спокойно, даже немного сонно: неторопливо шагая, он приблизился к парню, чья агония уже начала затихать, и присел на корточки, изучая зияющую в его животе рану. – Объяснишь, что здесь происходит? – Рёга подлетел к Юуки безумным вихрем, он навис над ним, как шаровая молния, намереваясь рухнуть вниз в любой момент. – Что ты здесь творишь? Юуки медленно выпрямился, развернувшись к мужчине: стоя напротив, они смотрели друг другу в глаза и молчали, приблизившись настолько, что даже их дыхания – рваное и, напротив, едва различимое, – смешались. Рёга был выше, он смотрел на Юуки сверху вниз, с яростью, будто желая разорвать его прямо на месте, а тот спокойно, почти невозмутимо. – Отнесите тело в мой кабинет. Резко развернувшись, отчего края белого халата чуть трепыхнулись, Юуки сделал знак двум охранникам, после чего равнодушно направился к лестнице, обходя сидящих на полу пленных – это было лишним, потому что те сами расползались от него в стороны. Испуганно глядя на разъяренного Рёгу, будто боясь, что тот сейчас взорвется на месте, указанные мужчины брезгливо подхватили тело парня и неловко потащили его дальше. Рёга еще немного постоял, будто собираясь с мыслями: Тсузуку видел, что в его глазах бушуют настоящие вихри, сейчас мужчина был зол, он давился яростью, и это ему шло, это было в его сущности – эта пылающая, почти животная дикость. – Что ты встал? – Рёга рыкнул на оставшегося охранника, отчего тот даже сжался, пятясь назад. – Веди пленных в камеру! Не дожидаясь ответа, Рёга круто развернулся и пулей пронесся мимо Тсузуку, едва ли не взлетая вверх по лестнице, перескакивая сразу через несколько ступеней. *** Рёгу пугала собственная наглость, та вольность, которую он допускал, но внутри него бушевала настоящая ярость, он просто не мог молчать, не мог сдерживать себя – и вот он снова перед позолоченной дверью господина. Два раза за день: иногда он не бывал в комнате господина месяцами, но сегодня поместье давилось безумием, сегодня оно тонуло в крови, и Рёга знал, что ему срочно нужно поговорить с главным кукловодом этого парада. Постучав, мужчина не услышал ответа и, выждав еще секунду, приоткрыл дверь. – Господин? На секунду Рёга задержал дыхание, вспомнив о том, что творилось в этой комнате днем, но теперь здесь было чисто, холодно, пусто: как в морге – отчего-то именно это сравнение завертелось в голове. Сам Йо-ка, сгорбившись и оперевшись о колени, сидел на краю кровати и смотрел в пол, не шевелясь и, кажется, почти не дыша – окно было открыто нараспашку, из-за чего холодный декабрьский ветер врывался в комнату и весело трепал волосы Йо-ки, играя с пепельными прядями. Только когда Рёга захлопнул окно с резким грохотом и замер напротив него, хозяин поместья поднял голову и сощурился, будто пытаясь понять, кто стоит перед ним. Глаза Йо-ки потемнели и болезненно реагировали на синеватый свет ламп, отчего тот морщился и хмурил брови, а его кожа казалось особенно бледной и тонкой, почти бумажной. – Господин, вы в порядке? – Рёга осторожно коснулся чужого плеча, но Йо-ка, кажется, даже не заметил этого прикосновения. – Вы меня слышите? – Рёга? – хозяина поместья шатнуло, и он потряс головой, будто прогоняя остатки сна. – Зачем ты здесь? – Господин, – на месте ярости пришло недоумение, смешанное с волнением из-за этого странного вида, – Я не знаю, что творит Юуки, но только что… Рёга говорил быстро, громко, активно жестикулируя, но Йо-ка будто находился в другой вселенной, и слова долетали до него только спустя тысячу лет: он сонно водил головой вслед за руками Рёги, и почему-то эти движения его рассмешили, напомнив птиц, разлетающихся при взрыве. Мужчина что-то спрашивает, что-то говорит, трогает его за плечи, садится на колени и заглядывает в лицо – в сознании Йо-ки все смешивалось, все наплывало одно на другое, сталкивалось, ломалось, и он только закрыл лицо ладонями, прячась от этого света, что раздирал глаза до крови. – Уходи, – хозяин поместья отнял руки от лица, и его зрачки сразу же расширились, пульсируя, как взрывающиеся звезды. – Я хочу спать. – Йо-ка… – Рёга сам не понял, в какой момент это чарующее имя сорвалось вместо привычного «господин», но затем на полу он увидел вскрытую упаковку таблеток. – Юуки снова давал вам эту дрянь? Господин? – Уходи, – устав сидеть, Йо-ка рухнул на кровать и облизал пересохшие губы, ощущая, как где-то внутри все леденеет, замирает и останавливается. – Рёга, уходи, пожалуйста. Мне так плохо. Это приказ. Рёга стоял в замешательстве, он не мог смотреть на эти мучения, не мог смотреть, как Йо-ка, его Йо-ка, корчится от боли, как он морщится и утыкается лицом в подушку, сжимая ее до хруста в длинных пальцах. Хотелось обнять его, прижать к себе, защитить от всех бед, просто быть рядом, просто не дать замерзнуть окончательно, но между ними была стена, стена придуманная ими же и совсем непреступная – Рёга изучил каждый кирпич и не нашел ни одной лазейки. Что-то внутри задыхалось в агонии и требовало остаться, но мужчина не мог не подчиниться приказу, не мог диктовать свои условия, ведь господин здесь был только один: свои правила он писал кровью. – Зовите, если что. Голос Рёги звучал сухо, будто он вот-вот обломится, но мужчина с возможным спокойствием поднялся с колен и направился к выходу из комнаты – Йо-ка никак не отреагировал. Мужчине казалось, что он ощущает все судороги хозяина поместья на себе, он пропускает его хриплый шепот через свою грудную клетку, и тот застревает в легких, сжимая их до предела. У порога Рёга замешкался еще немного, подумав, что будет, если он все-таки нарушит правила – а если он возьмет и останется здесь, уложит Йо-ку на свои колени, будет следить за его сбивчивым дыханием, держать трясущиеся плечи. Если он хоть раз переступит через эту невидимую линию, если он попробует перемахнуть через эту стену? В таком случае ему один за другим вывернут все пальцы и оставят умирать на дне сломанных идеалов под ледяным проливным дождем. *** Тсузуку замер у окна и просто считал про себя минуты, молясь, чтобы заветный час, когда его отпустят и он сможет скорее провалиться в заветный сон, мелькнет на массивных настенных часах. Оставалось сорок минут. Его тело до сих пор трясло: все вокруг просто потеряло свои цвета, как будто кто-то закрыл шторы, и он Тсузуку, остался наедине с непроглядной темнотой. Перед глазами стояли потоки крови, но в сознании все смешалось настолько, что парень уже не помнил, что и в какой последовательности происходило – помнишь лишь свой ужас, отвращение, панику. Тогда его переполняли чувства, хотелось кричать, рыдать, но тело не подчинялось, а теперь Тсузуку казалось, что он был выпит, сожжен дотла, искалечен: внутри затаилась пустота. – Поплачь, и станет легче. Тсузуку подскочил и обернулся, но Рёга уже замер прямо за его спиной, глядя на него с привычным интересом, хотя и очень устало. Мужчина сутулился, под его глазами залегли темные круги, но это не убавило живости его лица, только сделало его чуть серьезнее, будто кто-то резко выключил дневной свет и включил мягкую прикроватную лампу. Даже сейчас Рёга излучал энергию, привнес в себе какой-то внутренний импульс, отчего даже свечи в мрачном коридоре засветились чуть ярче, а декабрьский снег за окном заискрился. – Даю тебе минуту, чтобы исчезнуть, и тогда проблем не будет. Рёга прикрикнул на застывшего охранника, но повторять второй раз не пришлось – кажется, стрелка часов даже не двинулась, а тот уже рванул за угол, не желая сталкиваться взглядом с Рёгой. Невесело усмехнувшись, мужчина присел на подоконник и достал из кармана пачку сигарет, после чего неспешно закурил, внимательно глядя на Тсузуку своими яркими глазами – тот не остался в ответе и тоже уставился на неожиданного спутника, испугавшись своей дерзости. Парень наблюдал за крошечным огоньком на конце сигареты и вдруг подумал, что отдал бы все на свете, только бы истлеть пеплом на конце этой сигареты и больше никогда не проживать день за днем. – Не куришь? – заметив, как пристально Тсузуку смотрит на дым, Рёга протянул ему пачку, но, получив отрицательный ответ, спрятал ее в карман. – Серьезно, поплачь и станет легче. – Не получается, – честно признался парень, случайно заметив, как близко чужая рука на подоконнике лежит рядом с его пальцами. – Внутри как будто вакуум, ничего не чувствую. – Это плохо, – Рёга цокнул языком и привалился спиной к холодному стеклу, продолжая без стеснения разглядывать пленного. – Денек выдался жестким. – Можно подумать, что вы этим удивлены, – такой пристальное внимание пугало, и Тсузуку беспорядочно шарил взглядом по коридору, хотя зрачки вновь и вновь стремились к чужим пухлым губам, что даже сейчас чуть усмехались. – Каждый день убиваете пачками. – Одно дело, когда убиваешь сам: ты стреляешь человеку в грудную клетку, ты знаешь, что сейчас он упадет, ты знаешь, в какой момент хлынет кровь, в какой момент он вздрогнет в последний раз. А вот когда вокруг тебя раскидывают органы или вдруг человек падает с фонтаном крови из желудка, становится немного не по себе, – Рёга задумался так сильно, что не заметил, как сигареты в его пальцах истлела, отчего он просто кинул ее на пол, затушив ногой, а затем вдруг резко посмотрел на Тсузуку вновь. – Ты когда-нибудь убивал? – Нет. – Не куришь, никогда не убивал… – Рёга склонил голову набок, глядя в подозрительные глаза Тсузуку, а затем в его улыбке снова появилось что-то озорное, лукавое. – Да ты просто паинька. Не удержавшись, Тсузуку хмыкнул, поспешив опустить голову, чтобы эта его секундная слабость не бросилась в глаза: он был опустошенным, усталым, но этот человек будто становился дополнительным источником питания, как бенгальский огонь, он искрился сам и распространял пылающие огоньки вокруг. Тсузуку вспомнил, как хотел с ним увидеться, как искал в темноте его светящиеся глаза, как пытался различить этот уверенный голос, но теперь, когда Рёга был совсем рядом, предельно близко, все мысли вдруг вылетели из головы, и Тсузуку понял, что хотел лишь увидеть мужчину, а что делать дальше, что ему говорить, он не придумал. Однако, если бы ему сказали, что Рёга уходит прямо сейчас, то Тсузуку не сумел бы перенести и эту потерю, просто не смог бы отпустить этого человека: парень даже не понимал, что с ним происходит, откуда берется это притяжение – казалось, что он просто знает его всю жизнь. – Вы меня спасли, – вдруг тихо выпалил Тсузуку, будто не зная, как управлять собственным голосом и почему вообще сейчас он говорит. Рёга резко замер, ожидая продолжения, но его все не следовало, и мужчина просто продолжил внимательно изучать Тсузуку, отмечать каждую его деталь, будто через десять секунд тот исчезнет навсегда, а Рёге придется по памяти рисовать его портрет с закрытыми глазами – рисовать собственной кровью. Волосы Тсузуку откинул назад, чтобы те не лезли в глаза, его брови постоянно были нахмурены, отчего между ними залегала складка, придающая ему какую-то вздернутость, воинственность, и даже распухшая от удара Йо-ки переносица не портила вид, только чуть размывала острые черты лица – Тсузуку напоминал взъерошенного воробья, и это сравнение веселило Рёгу. Из-под ворота футболки парня виднелись вычерченные в коже острия ножниц: в ночном полумраке они казались настолько реальными, будто стоит Тсузуку захотеть, и те щелкнут, перерезая ему все пути к спасению. Рёга чувствовал, что его интерес к этому человеку неправильный, даже опасный – так Рёга бы чувствовал себя, прогуливаясь по заснеженным горам, когда сверху мчится многотонная лавина. И все-таки он не мог отвернуться, не мог уйти, не мог перестать обращать внимание даже на самые мелкие детали – например, если долго смотреть Тсузуку в глаза, тот начинал кусать губы и отворачиваться. – А ты недоволен? – вскользь поинтересовался Рёга, чуть шевеля пальцами руки, которую пока прятал от чужих взглядов: двигаться по-прежнему было больно. – Мне из-за тебя влетело, кстати. – Лучше умереть на заводе, чем находиться в одних стенах с этим ублюдком, – Тсузуку снова отвел взгляд, изучая чужие ключицы, виднеющиеся из расстегнутой у горла белой рубашки. – Он неадекватен, он просто псих, чудовище. – Йо-ка – сложный человек, – Рёга грустно усмехнулся, прижимаясь разгоряченной щекой к холодному стеклу. – Он мало кого к себе подпускает, как бы держится за стеной от всего остального мира. У него свои понятия об идеалах, свое видение того, как должно быть, и он движется к этому, не слушая никого. – Высокомерный, самолюбивый урод, – процедил Тсузуку, невольно вспоминая два холодных, равнодушных глаза, выворачивающих его душу наизнанку. – Прячет свою пустоту за красивыми словами. Рёга нахмурился, понимая, что парень играет с огнем, что он ходит по острию лезвия, но почему-то там, где другие срывались, где они резали руки и падали вниз, растворяясь в собственных криках, дерзость Тсузуку только вспыхивала – он падал в стеклянные парадигмы, резался осколками, но не давился стеклом, а молча истекал кровью, не позволяя никому приблизиться к себе. Может, Тсузуку чем-то напоминал ему молодого Йо-ку, того Йо-ку, с которым он допоздна засиживался во дворах, с которым пробовал первое дешевое вино, с которым говорил обо всем на свете и даже больше – Йо-ка и Тсузуку делили одну дерзость на двоих, одну уверенность, одну надменность, но первый был более сдержанным, холодным, а второй вспыльчивым, опрометчивым. Рёга уже хотел что-то ответить, как вдруг телефон в его кармане зазвенел – в глубокой ночной тишине поместья в этом звонке было что-то тревожное, предостерегающее, чужое: из любопытства Тсузуку успел изогнуться и увидеть на экране ничего не говорящее имя: Таканори. Судя по лицу Рёги, ему этот звонок очень не понравился, потому что в чертах его лица сразу появилось что-то напряженное, почти злое – коснувшись плеча Тсузуку, тот толкнул его вперед, сказав, чтобы тот шел спать. Парень чуть замешкался, понимая, что что-то неясное, где-то на бессознательном уровне хочет остаться здесь, хочет еще немного побыть с Рёгой, но тот уже соскочил с подоконника и направился в противоположную сторону, прижимая телефон прямо к уху. Медленно переставляя уставшие ноги, Тсузуку спускался вниз, ощущая себя так, что не хотелось ни идти, ни спать, ни даже дышать: все чувства смешались в какой-то пестрый комок, и парень уже не мог различить, что есть что. На плече даже сквозь футболку еще ощущались горячие пальцы Рёги, слышался его голос, почти физически чувствовался взгляд горящих глаз, но эти образы то и дело смещались прямым носом, пепельными волосами, синим безумием, что сейчас чуть притупилось до выцветшего голубого, но все равно обжигало ледяным холодом. А затем до Тсузуку вдруг дошло. Телефон. Он и его сестра связывались с родителями по телефону, это была последняя ниточка, последняя возможность услышать родные голоса – возможно, мама до сих пор набирает знакомый номер и сходит с ума от долгих гудков, пока телефон лежит в пустом доме. Нужно во что бы то ни стало попасть в город, нужно достать телефон, нужно придумать хоть что-то, чтобы, даже находясь в центре круговорота бешеной ледяной воды в пробитой лодке, грести в сторону берега. Тсузуку не знал, что преподнести в дар коварной судьбе, что еще ему отдать, если ничего не осталось, только бы добыть желанный телефон. Но очень скоро судьба сама подарила ему такой шанс.