Б-52

Йо-ка быстро шагал по путаным коридорам поместья, чуть морщась от слишком яркого света – сегодня небо лениво давилось мелким снегом, отчего стало пепельно-серого цвета и слилось с грудами сугробов на земле: казалось, что весь мир был стерт, а за пределами мрачных стен поместья не существует ничего. С момента кровавого кошмара прошло несколько дней, и Йо-ка чувствовал себя на удивление свежо, даже бодро – уже давно в мыслях не было такой четкости, ясности, чем мужчина умело пользовался: за это время удалось пробить оборону на Хоккайдо и захватить остров полностью. За эти несколько дней Йо-ка ни разу не виделся с Тсузуку, хотя думал о нем достаточно часто и в мыслях не было ни раздражения, ни злости, ни интереса – они были лишены какого-либо окраса, образ Тсузуку просто возникал в его сознании и никак не желал уходить, становясь последней мыслью перед сном. Воздух в поместье все равно был тяжелым, спертым, и Йо-ка вдруг понял, что больше не может терпеть одинаковые серые стены, таращащиеся на него едва ли не с подозрением: хотелось вдохнуть свежий морозный воздух, пройтись по скрипящему снегу, посмотреть на заледеневшие деревья. Идея настолько понравилась Йо-ке, что он ускорил шаг и вышел на лестницу, торопясь наверх, к своему кабинету: под витражом он вдруг остановился, глядя на узор, образовавшийся на полу от цветастых стекол. Мужчина сделал шаг вперед, отчего алый луч света дрогнул и замер на его щеке, как кровавая слеза: Йо-ка рассеянно коснулся лица холодными пальцами, будто не ожидая нащупать собственную кожу. Тряхнув головой, он сбросил с себя это странное оцепенение и, перешагивая сразу через несколько ступеней, снова принялся подниматься вверх – отчего-то эта заминка под витражом его смутила. – Собираюсь прогуляться. Не хочешь со мной? Йо-ка ворвался в кабинет неожиданно, громко захлопнув за собой дверь, отчего сидящий за его столом Рёга резко поднял голову, продолжая сжимать в руках какие-то документы. Сначала он долго смотрел на господина, не ожидая увидеть его в таком бодром расположении духа, и только потом вспомнил о его необычном предложении – просто так они не гуляли с самого начала войны, ведь каждый день Йо-ка был занят, каждую минуту он о чем-то думал и раздраженно смотрел в никуда, сжимая виски тонкими пальцами. Последние несколько дней они общались как обычно: Йо-ка не привык как-то оправдывать свои поступки, подбирать какие-то слова, что-то объяснять – новый день он считал новой жизнью и перелистывал еще одну страницу блокнота. – Буду рад, – честно признался Рёга, откладывая документы в сторону. – Я немного подкорректировал расстановку подразделений вокруг Токио, посмотрите потом. Вдруг сочтете что-то полезным. – Ты солнце, – Йо-ка остановился прямо напротив стола, за которым сидел мужчина, и весело ему подмигнул, сгребая все бумаги в сторону. – Без тебя никуда. Встретимся у главного входа через пятнадцать минут, идет? Не дожидаясь ответа, хозяин поместья вылетел из кабинета так же быстро, как и ворвался в него, оставив Рёгу в легком недоумении – тот еще какое-то время смотрел на захлопнувшуюся дверь и только потом хмыкнул, удивляясь, как легко Йо-ка переходит от трагической симфонии к легким пейзажам – да, он сочетает в себе все виды искусства и даже больше. Вспомнив, что время ограниченно, мужчина поспешно встал и направился в комнату за курткой: морозы продолжали держаться, что было несвойственно для этого времени – будто Йо-ка подчинил себе даже погоду. Торопливо шагая по коридору, Рёга думал о том, что не встречал Тсузуку уже два дня подряд – тот ночной разговор все никак не выходил из головы: мужчина прокручивал его раз за разом, понимая, что помнит каждое слово, срывающееся с дрожащих от пережитого кошмара губ. Эта странная тяга к едва знакомому подростку чуть напрягала, Рёга не мог объяснить свое странное желание увидеть его снова, поговорить еще немного, хоть о чем-то. И больше всего его пугало то, что в мыслях Тсузуку всегда был рядом с Йо-кой, их образы шли неотделимо друг от друга, они будто заняли все сознание Рёги и давили на глазницы изнутри. – Рёга, ровно пятнадцать минут, – Йо-ка уже стоял у высоких дверей в свободном пальто и намотанном на шею шарфе и, увидев мужчину, чуть хмыкнул. – Как ты это делаешь? – С вами ошибаться нельзя, – Рёга тоже улыбнулся, отмечая, что этот зимний вид делает его господина если не уютным, то хотя бы более доступным, близким. – Опасно. Хозяин поместья шутливо пожал плечами и первым распахнул широкие двери, пытая легкие холодным зимним воздухом – мелкий снег продолжал идти, любопытно касаясь кожи и растворяясь на черном пальто, и Йо-ка рассеянно оглядел белые бесконечности вокруг, будто оказался на улице впервые. Стоя рядом с ним, Рёга думал о том, что ветра на удивление не было, и холод был не обжигающий, терзающий, а какой-то умиротворенный, с нотками выдержанного спокойствия – почти элегантный. – Я думал, мы пойдем пешком, – заметил Рёга, когда господин направился не к протоптанной тропинке, а через сугробы начал пробираться к собственной машине. – Хочу отъехать чуть дальше, – спокойно пояснил Йо-ка, пряча руки в карманы объемного пальто. – Тошнит от этих стен. Рёга не стал ничего отвечать, только кивнул и последовал за мужчиной, стараясь наступать прямо в его следы, будто это что-то значило: на улице было на удивление тихо, не слышно было даже птиц, и если бы не несколько охранников у входа, то можно было бы решить, что во всем мире они с Йо-кой остались вдвоем. Этот морозный воздух, слепящая пустота вокруг и абсолютное отсутствие звуков создавали какую-то особенную, странную атмосферу, отчего начинало казаться, что все это не реальность, а тщательно продуманный сон. Пока Рёга терялся в странных ассоциациях, Йо-ка уже спокойно разблокировал двери черного бронированного BMW и сел на водительское место – мужчина устроился рядом, привыкая к давно забытому положению: обычно они вдвоем ехали на задних сидениях с водителем, либо за рулем сидел сам Рёга, пока господин на соседнем месте снова разбирался в каких-то бумагах. Сегодня Йо-ка захотел вести сам. В салоне была тепло, слабо пахло его парфюмом и кожей, которой были обиты сидения, и Рёга откинулся на спинку кресла, позволяя себе утонуть в этой атмосфере напускного спокойствия. Отработанными движениями Йо-ка завел машину, и та плавно выехала на широкую дорогу, уносясь все дальше от поместья в белую пустоту. По сторонам мелькали высокие сугробы, деревья, запорошенные снегом и пригнувшиеся под его тяжестью так низко, будто и они тоже кланялись ледяному диктатору. Все вокруг было настолько одинаковым, так сливалось друг с другом, но Рёге все равно нравилось следить за этим сонным пейзажем, зная, что сам он огорожен от этого холода салоном дорогого автомобиля: снаружи безликая зима, а рядом с ним опасный айсберг, столкнуться с которым можно в любой момент. Йо-ка сжимал руль уверенно, ловко выворачивая его в нужную сторону, и Рёга, не удержавшись, отвернулся от окна и буквально вцепился взглядом в эти бледные длинные пальцы, тыльные стороны ладоней, прорезанные синеватыми венами – сейчас они напомнили Рёге лучи света, исходящие от маяка в ночи. Мужчина не мог не признать, что профиль Йо-ки был идеален, безупречен, начиная спокойным взглядом и заканчивая выпирающей горбинкой на носу – контраст этого глянцевого совершенства и той легкой небрежностью, которая застыла в усмешке диктатора и передавалась в его едва уловимые движения, которыми он крутил руль. Йо-ка сосредоточенно молчал, но Рёга знал, что молчит тот не просто так, он молчит о чем-то своем, известном только ему – в его тишине было что-то изящное, пленительное. – Холод захватывает сознание, освобождает мысли, – вдруг произнес Йо-ка, не отрывая взгляда от пустой дороги. – Но я просто ненавижу зиму, ненавижу снег. – Я помню, – Рёга чуть улыбнулся, вспоминая, как в детстве зимой не мог вытянуть этого человека на улицу даже на час. – Любить холод и ненавидеть зиму: вы отличились даже тут. – Летний холод мне нравится гораздо больше, – задумчиво продолжил мужчина, постукивая по рулю указательным пальцем. – Когда на небе собираются тучи, но дождя еще нет, дует ветер, а руки приятно мерзнут, как будто кровь внутри превращается в лед. Кстати, скоро Рождество. – Напрашиваетесь на подарок? – Рёга даже не удивился, когда господин в очередной раз перескочил с темы на тему без предупреждения. Не удержавшись, Йо-ка все-таки сбросил ледяную маску и расхохотался, склонив голову набок, после чего весело обернулся к Рёге: он просто обожал, когда тот смешил его из ничего, просто одной невзначай брошенной фразой вызывал у него взрыв хохота, заставляя забывать об образе снежного короля. А Рёга обожал, когда Йо-ка смеялся – тот делал этой крайне редко, но искренне, ярко, так, что в уголках рта залегали морщинки, а в глаз появлялись едва заметные слезинки. Чуть успокоившись, Йо-ка снова отвернулся к дороге, лишь иногда посмеиваясь, но от внимания сидящего рядом мужчины не укрылось, что в его тяжелом взгляде все равно появились отголоски каких-то смутных мыслей, отчего хозяин поместья все чаще хмурился. Рёга знал, что все это было не просто так: не просто так Йо-ка захотел сбежать от мрачного поместья, не просто так вырвался в царство ледяной зимы, проносясь мимо белоснежных сугробов на своем вызывающе черном автомобиле. Йо-ку точно что-то терзало, что-то не давало ему спокойствия, мешало проваливаться в сон и царапало сознание сразу при пробуждении. Мужчина бежал от этого мутного чего-то, уносился прочь, но оторваться от погони не получалось: тревога засела в сознании. Когда Рёга снова повернулся к лобовому стеклу, его сердце пропустило сразу несколько ударов: деревья вот-вот останутся позади, а впереди уже развернулась бесконечная белая пропасть – дело было не в сугробах, именно здесь обрывалось царство Йо-ки. Обрывалось в буквальном смысле. В детстве они гуляли у этого края земли очень часто, с любопытством заглядывали вниз, скидывали с пугающей высоты всякий мусор, но сейчас Йо-ка уверенно несся прямо к замершей в ожидании пропасти. Нажал на тормоза мужчина так же резко, как и ворвался в кабинет около получаса назад: автомобиль по инерции пронесло вперед, и хотя до обрыва оставалось еще приличное расстояние, Рёга все равно почувствовал в этом жесте что-то зловещее, холодное. После продолжительной паузы сердце забилось в утроенном ритме. – Приехали, – коротко сообщил Йо-ка так спокойно, будто от падения в никуда их не отделяла полоса в три-четыре метра. – Отлично, – сердце все еще дробило грудную клетку, но Рёга даже не повел бровью, зная, что перед хищниками нельзя показывать свою слабость: глаза в глаза нужно смотреть до конца. Казалось, что здесь было чуть холоднее, чем у стен поместья: с губ при каждом слове срывались облачка пара, а пальцы мерзли, отчего приходилось постоянно прятать их в карманы. Зловещее здание, похожее на замок, было видно даже отсюда – взгромоздившись на заснеженный холм, оно вырисовывалось на фоне слепящее белого неба, как подбитый черный ворон с ничего не выражающими глазами-бусинами. Отсюда можно было даже различить мрачные стекла: возникало ощущение, что поместье неотрывно следит за каждым, кто однажды осмелился перешагнуть порог этой непреступной крепости. Йо-ка немного походил по снегу, чуть скрипящему под тяжелыми ботинками, почему-то глядя в небо, понаблюдал за паром, что срывался с его губ при каждом вдохе, а затем вдруг направился к машине. Рёга все это время пристально следил за господином и молчал: иногда казалось, что нужно сказать хоть что-то, начать разговор, но мужчина знал, что следует просто дать Йо-ке побыть наедине с растворяющей тишиной, он сам заговорит, когда захочет. Продолжая прятать одну руку в кармане, хозяин поместья открыл багажник и принялся там что-то искать, лишь подогревая чужое любопытство своим сосредоточенным видом. – Серьезно? – когда господин извлек на свет три бутылки, две рюмки и нож, Рёга не удержался, но так и не решил, чего же добавить в свой голос: осуждение или удивление. – Сейчас? – Только не говори, что ты откажешься, – Йо-ка уже осторожно наливал кофейный ликер по лезвию ножа, а потому не мог повернуться к своему спутнику, чтобы пронзить того раздраженным взглядом. – Не откажусь, – вдруг тихо усмехнулся Рёга, становясь рядом с господином так, чтобы их локти чуть касались: через куртку это прикосновение не ощущалось, но почему-то казалось значимым. Двое мужчин стояли рядом, облокотившись о багажник: с одной стороны к ним подбиралась затаившаяся пропасть, а с другой давил искалеченный снегом лес, но здесь, на этом небольшом участке земли, действовали другие законы: их написал Йо-ка, а потому они дробили все правила вселенной. Первый глоток Б-52 буквально обжег Рёгу изнутри, опалил его горло и бешено рухнул вниз, бушуя в желудке – через обманчивую сладость отчетливо пробивались вызывающие нотки алкоголя, и этот странный дуэт то кружился в нежном вальсе, то переходил к развратному танго. Вокруг все еще царил зимний холод, но внутри уже разгорался костер: стоило Рёге расправиться с первой рюмкой, как Йо-ка сразу же наполнил ее еще раз, чуть щурясь. Какое-то время мужчины все еще стояли в полной тишине, прерываемой лишь стуком бутылок о поверхность багажника: они стояли так близко, что Рёга мог даже различить каждую снежинку, оседающую на ресницах господина. – Странный напиток, – Йо-ка вдруг заговорил, так же резко, как и пару минут назад чуть не расправился с машиной. – Почему он так подчиняет, почему так манит, сводит с ума? Именно три слоя вместе, они сливаются в шедевр, великое произведение искусства, они могут взорвать Лувр и заменить чертову Мону Лизу на обломках. Почему? – Потому что вместе, – тихо отозвался Рёга, касаясь напитка губами, но не позволяя ему проникнуть дальше. – Есть такие… явления, которые не могут существовать по отдельности. Йо-ка задумчиво посмотрел на мужчину, вертя в пальцах пустую рюмку: его взгляд пока еще был осмысленным, серьезным, но щеки уже начали покрываться привычным румянцем, а движения из резких превратились в более плавные, лишились своих режущих очертаний. Рёга ощущал этого человека совсем рядом, чувствовал на своей щеке его дыхание, отравленное алкоголем – самому себе мужчина казался странником, страдающим от нехватки воды в самом центре моря: его корабль столкнулся с айсбергом и медленно тонул, а помощи ждать было неоткуда. – Тошно от всего, – вдруг заметил Йо-ка, чуть трясущейся рукой добавляя завершающий апельсиновый слой в свою рюмку. – Постоянно приходится притворяться, играть какие-то роли, следовать правилам. Даже если пишешь правила сам, в итоге хочется сжечь все к чертям. Даже самого себя. – О чем вы? Йо-ка невесело усмехнулся и одним движением опустошил свою рюмку, после чего посмотрел на мужчину так, будто до этого они виделись лишь раз, а потому сейчас он пытается вспомнить чужое имя. За столько времени Рёга уже успел привыкнуть к тому, что господин всегда говорит загадками, всегда прячет самое сокровенное за снежными завалами, но делает это не из желания подчеркнуть собственную ценность: Йо-ка просто не умеет говорить о том, что чувствует. Умножая в голове холодный воздух, ведь вокруг больше ничего не было, Рёга просто готовился к ответу, надеясь, что у него выйдет различить все тоны и полутоны. – Тебе когда-нибудь казалось, что ты должен что-то сделать? Пусть это кажется безумным, почти не выполнимым, рушащим все устои, но ты понимаешь, что ты просто обязан? ¬– Йо-ка посмотрел на полупустую бутылку и чуть двинул ее, наблюдая, как жидкость плавно переливается на дне, сталкиваясь со стеклом. – Но ты не можешь себе в этом признаться, боишься услышать правду. Бывало? Рёга напрягся и в этот раз почему-то не смог поднять голову, чтобы в сотый раз столкнуться с взглядом господина и увидеть в чужих глазах пену Северного Ледовитого океана. Он привык к тому, что периодически Йо-ка начинал какие-то психологические беседы, задумывался о том, о чем в обычное вредя даже не вспоминал – особенно часто это бывало, когда лет в семнадцать они сидели на крыше школы и встречали закаты, стекающие по кирпичным стенам в никуда. Но сейчас слова Йо-ки задели слишком сильно, они буквально ударили его под дых, отчего дышать становилось совсем больно: да, он боялся себе признаться. Боялся признаться, что Йо-ка стал его личным наркотиком, его дозой – он стал таким зависимым, что был согласен даже на какую-то малость этого человека, на его взгляд или короткую фразу. Это была больная, фанатическая любовь, и он не мог ничего с ней поделать, как не мог и переступить черту и просто коснуться губ, которые столько раз видел так близко – что-то держало его на месте. Но в чем же не мог признаться Йо-ка? Почему тоже говорит об этом? – Думаю, у каждого в жизни такое бывало, – даже сейчас Рёга не позволил внутреннему стержню дрогнуть, даже сейчас, стоя на краю обрыва под падающим снегом, он слабо улыбался. – Всех нас держат какие-то рамки, все мы боимся себе в чем-то признаться. – И когда-нибудь это может убить, – Йо-ка усмехнулся и потянулся к бутылке с кофейным ликером, но его рука вдруг повисла в воздухе, позволяя снежинкам любопытно садиться на пальцы. – Рёга, я чертовски пьян, а ни одна бутылка не закончилась. Кажется, я старею. – Господин, вам тридцать два, не шестьдесят, – не удержавшись, мужчина чуть рассмеялся, ощущая, что и ему ровно стоять на ногах прямо становится все тяжелее, как и связывать предложения из плавающих в голове слов. – Не будьте пессимистом. – По ощущениям все девяносто. Еще какое-то время мужчины стояли в тишине, лишь изредка поглядывая друг на друга, будто ожидая, что кто-то продолжит разговор, скажет что-то, что поднимет шторм на сонном море, но каждый из них молчал – мыслей были целые вселенные, но для имеющегося количества слов и стоящей рядом рюмки было много. Рёга чувствовал себя странно, будто кто-то столкнул его с обрыва – летя вниз, он захлебывался холодным воздухом и ждал болезненного падения, но пропасть все не заканчивалась: под ногами была только бесконечная пустота. Йо-ка был рядом: он мог с ним поговорить, задать любой вопрос, даже коснуться и объяснить это тем, что на щеке господина застыла снежинка – но по факту Йо-ка был и оставался за пределами битого стекла. – Отойди. Не сразу вернувшись в реальность после непрекращающегося падения, Рёга рассеянно сделал несколько шагов назад, но господин недовольно мотнул головой, показывая, что встать нужно еще дальше – в выражении лица Йо-ки проявилось что-то дьявольское, надменное: так смотрит человек, один взмах руки которого способен стереть с лица земли города. Рёга с напряжением вглядывался в то, как хозяин поместья нетвердой походкой направляется к водительскому месту, открывает дверь автомобиля, чуть заваливается набок, цепляясь за ручку, и начинает что-то делать внутри. Запоздало Рёга осознал, что все-таки безумно замерз, хотя внутри и бушевало алкогольное пламя, а еще, наверное, стоит подойти к Йо-ке и понять, что он там делает, но сознание терялось в клубах дыма, и Рёга понял, что не может сделать ни шагу. Неожиданно Йо-ка буквально отбежал от машины, опасно балансируя руками, чтобы не свалиться в сугроб: его шарф сбился, отчего один конец болтался значительно длиннее другого, пальто было расстегнуто, а щеки и кончик носа покрыл румянец – значительные куски выпадали из сознания, будто кто-то искромсал тупыми ножницами киноленту, и Рёга даже не понял, в какой момент Йо-ка оказался рядом с ним. А в следующую секунду черная BMW медленно двинулась с места, как окровавленная жертва, уползающая с поля боля – машина только начала набирать скорость, только вошла в кураж, демонстрируя всю свою мощь, как вдруг земля под колесами резко исчезла: как в замедленной съемке, автомобиль провисел в воздухе, а затем грузно рухнул вниз, борясь с сопротивляющимся холодным воздухом. Только что Йо-ка сбросил с обрыва собственную машину. Стоя рядом с Рёгой, он спокойно смотрел на край пропасти, сопротивляясь слепящей белизне пустого неба: он знал, что автомобиль уже должен достичь земли – изломанным пятном он будет портить чистоту снега и истекать бензином, словно кровью. А потом что-то воспламенится, в этом Йо-ка был точно уверен: пламя въестся в черный корпус, будет терзать кожаную обивку кресел и танцевать на оставленных в салоне бутылках – снег вокруг растает, но за секунду до исчезновения он тоже вспыхнет, и это станет противостоянием двух стихий, воскрешением из ниоткуда. Полыхающий снег окружит смертельно раненый автомобиль, он станет последним зрителем торжественной смерти груды черного металла – полыхающий снег будет везде, он станет символом нового рассвета. – К Рождеству над Токио должен развеваться мой флаг, – голос Йо-ки отдавал металлическим блеском, и даже на дне его ледяных глаз можно было различить языки пламени. – Позвони в поместье, прикажи пригнать новую машину.