Б-52

Лежа на животе, Йо-ка прижимался лбом к подушке, молясь о том, чтобы скорее провалиться в беспокойный сон. Тело раздирало на клочья, будто в каждый его сантиметр кто-то медленно вводил длинные невидимые иголки – от этого даже дышать было больно, и Йо-ка захватывал воздух короткими урывками. Каждый день он выжимал из себя все силы, чтобы к ночи провалиться в болезненный сон мгновенно, но иногда судьба дразнила его – в таких случаях он лежал в темноте и корчился от отвращения к себе. Йо-ке было мерзко даже от ощущения самого себя, от этой безысходности: от людей можно убегать бесконечно долго, от себя не убежишь никогда – хотелось перестать осознавать самого себя, перестать чувствовать, перестать думать. Забывшись, Йо-ка вдохнул чуть глубже и тут же поморщился от боли, поворачивая голову набок, в сторону окна – вокруг было темно, комната стала мутной, расплывчатой, а черное небо за окном было настолько неразличимо, что казалось, будто сразу за стеклом мир обрывается. Апатия остывала в венах, и Йо-ка чувствовал, как руки и ноги начинают неметь – он медленно терял все, и это все уносилось все дальше, проскальзывая между его дрожащими бесчувственными пальцами. Грудная клетка сжималась, как тиски, и боль вспыхивала очагами, отчего по всему телу разгорались пожары, но вместе с этим Йо-ка дрожал от холода в абсолютной тишине. Мужчина рывком сел на кровати, закрыл лицо руками, посидел так какое-то время, затем снова осмотрелся – конечно, ничего не изменилось. Йо-ка ощущал себя самым последним человеком на земле, и от этого хотелось кричать, хотелось выть и бросаться на стены, бить стекла, моля о помощи – он только сидел на кровати, сдавленно оглядываясь. Даже воздух стал чужим, ядовитым, и Йо-ка непроизвольно вцепился в собственное запястье, чтобы убедиться, что хотя бы он все еще здесь: реальный и осязаемый. Медленно, будто оледенев, мужчина посмотрел на свои руки, на автомате коснулся ногтем основания ладони, повел палец выше, к локтю, давя все сильнее – можно было взять лезвие, и тогда чувства станут острее. Боль помогает доказать реальность, поставить знак равенства между воспаленными мыслями и холодным воздухом – Йо-ка сжал запястье еще сильнее, отчего на бледной коже проступили красноватые отметины: поцелуи одиночества. Немного тошнило, и хозяин поместья снова упал на кровать – не было никаких выходов, все двери захлопывались, одна за другой, и он просто бегал по коридорам, врезаясь в тупики и в кровь разбивая ладони: эта боль почему-то не чувствовалась. Йо-ка так привык к этому одиночеству, что почти не ощущал, как остро заточенные гвозди все глубже входят в его тело – невыносимо становилось только по ночам, когда его криков не слышал никто. Тревога нарастала, она заполняла собой все пространство, раскрашивая его серым, а Йо-ка только с безразличием наблюдал за этим со своей кровати, ожидая, когда же грудная клетка не выдержит этого давления и хрустнет, пробив сердце осколками костей. Снова сел Йо-ка неожиданно, и голова отозвалась легкой болью, отчего пришлось немного подождать – мужчина быстро натянул узкий черный свитер, джинсы и почти выбросился из собственной комнаты, попав в новую клетку: весь его мир был ограничен решеткой, просто иногда идти до нее было довольно долго, ведь так создавалась иллюзия призрачной свободы. Свечи в коридорах не горели, окна почему-то были открыты, а оттого по длинным одинаковым коридорам гулял безликий сквозняк – он коснулся пальцев Йо-ки, но тут же отстранился и исчез. И здесь мужчина остался один. Поместье наблюдало за ним с подчеркнутым равнодушием, но внимание мужчины настолько притупилось, что он не чувствовал этого взгляда – или чувствовал, но усиленно не хотел замечать. Йо-ка не хотел быть один, просто не мог вынести этой пытки – он был в окружении самого себя, он сдавался, махал белым флагом, кричал, но кошмар не заканчивался. И даже сейчас ему было некуда бежать, в огромном поместье не спал только он, только он мучился от безумия, увязал в тягучем времени и вспоминал, как же просто было раньше. Решение пришло мгновенно, и Йо-ка уверенно зашагал вперед, боясь, что силы закончатся так же резко, как и появились, и он просто рухнет на холодный пол – один человек сейчас точно не спит. Стены вокруг слились в одинаковую серую массу, а Йо-ка уверенно шагал вперед, зачем-то держа осанку прямо, как на параде: то ли дышать таким образом было не так больно, то ли это напускное величие просто веселило. Когда хозяин поместья постучался в дверь кабинета Юуки, тот открыл почти мгновенно, будто только и ждал этого ночного визита: быстро осмотрев мужчину, тот отступил в сторону, пропуская его внутрь. Йо-ка выглядел сонным, взъерошенным – кожа под глазами была настолько тонкой, что виден был весь узор из фиолетовых вен, губы пересохли: даже узкий черный свитер подчеркивал то, как осунулся мужчина. Тот в свою очередь тоже осмотрел Юуки – не из любопытства, а скорее в ответ: Юуки казался абсолютно обычным, он вообще не менялся в любое время суток. В кабинете было холодно, непривычно светло и очень чисто – как в морге. Йо-ка бывал здесь не часто, а потому сейчас он задумчиво осматривал ряды ламп, слепящих пронзительно-белым светом, письменный стол, на котором лежала лишь ручка и листок бумаги: если бы не присутствие Юуки, можно было бы решить, что комната давно пустует. Эта стерильная чистота отталкивала, создавала впечатление какой-то искусственности, нереальности, и Йо-ка даже коснулся спинки чужого стула, чтобы не потерять связь с настоящим миром: Юуки уже перестал обращать на него внимание. На операционном столе хозяин поместья заметил молодого парня – в свете жутких ламп он казался совсем белым, и только мигающие аппараты вокруг размеренно гудели и переглядывались цветными кнопками. Кажется, парень дышал, но давалось ему это с трудом, потому что на его лбу проступила испарина. – Новый штамм вируса, – спокойно пояснил Юуки, проверяя показания каких-то приборов. – Наиболее удачный, его внутренние органы уже начали гнить. Он не доживет до утра. «Счастливый» – на автомате подумал Йо-ка, наблюдая, как парень на операционном столе тревожно ворочаются, отчего приборы вокруг начинают гудеть напряженнее. Юуки говорит что-то еще, бросается каким-то терминами, называет сроки, рассказывает о противоядии, а хозяин поместья только смотрит, как белый халат медленно покачивается в такт его движению, и почему-то этот факт его очень веселит. – Холодно, – наконец выдал Йо-ка, тяжело опускаясь на чужой стул и непроизвольно начиная вертеть в непослушных пальцах оставленную ручку. – Как в морге. – Сейчас проверим давление, – среагировал Юуки мгновенно. Пока хозяин поместья растворялся в монотонном гудении аппаратов, мужчина ловко сновал по кабинету, услужливо обматывал его руку липучкой, настраивал прибор, затем долго что-то поправлял и зажимал грушу тонометра, хмуря брови за прозрачными очками в тонкой оправе. Йо-ка все это время думал, что пахнет Юуки очень странно – лекарствами, какими-то цветами и почему-то дождем. – Очень низкое давление, – Юуки задумался, с сомнением оглядывая сидящего перед ним мужчину, после чего протянул ему круглую таблетку и стакан воды. – Выпейте, должно помочь. – Не смеши, – Йо-ка тяжело усмехнулся и отшвырнул таблетку в сторону, подперев голову рукой. – Дай мне Ксанакс. Мужчина замялся, но длилось это лишь мгновение – через секунду он уже отдал хозяину поместья целую упаковку из кармана халата, будто подготовил ее заранее, и опустился на соседний стул, продолжая заполнять листок с показаниями. Йо-ка заглотил две таблетки, подержал их на языке и запил залпом ледяной воды – реальность перестала шататься, но периодически пробегала волной: Ксанакс не действует так быстро, это просто самовнушение. Какое-то время мужчина наблюдал за Юуки: смотрел, как тот исписывает листок рядами ровных иероглифов, будто различает невидимые для остальных поля, поправляет очки согнутым указательным пальцем, заправляет за ухо обесцвеченные волосы. – По-моему, с каждым днем все становится только хуже. Йо-ка быстро произнес фразу и почему-то посмотрел в сторону единственного в кабинете окна – контраст черного неба и белых ламп резанул по зрачку, отчего мужчина поморщился. Юуки продолжил водить ручкой по бумаге, даже не меняясь в лице: конечно, чтобы вести с ним полноценный диалог, нужно задавать конкретные вопросы – еще лучше, если ответить на них можно будет «да» или «нет». – Ты не скучаешь по тому, что было? – язык заплетался, а зловещее слово «прошлое» Йо-ка говорить очень не хотел. – Нет, – Юуки спокойно прикрепил к листу какую-то справку, скрепкой вымеряя расстояние до миллиметра. – Тебе не хочется ничего вернуть? – боль начала отпускать, и Йо-ка рискнул не только вдохнуть холодный воздух полной грудью, но и задать второй вопрос. – Почувствовать себя тем, каким ты был раньше? – Нет, – Юуки поставил на листе свою подпись, разгладил на халате невидимые складки, а затем, вспомнив, что вопросов было несколько, повторил еще раз. – Нет. Во время ответов голос мужчины даже не менялся, и хозяин поместья невольно усмехнулся – это хладнокровие вызывало зависть. Йо-ка чувствовал себя гораздо спокойнее, прошла эта режущая боль, но чувство тянущей безысходности осталось: он по-прежнему не знал, куда идти, он по-прежнему был в тупике и не мог даже закричать, потому что уже давно сорвал голос – в сознание вдруг ворвалось тиканье часов, и мужчина заметил ненавистный круг с цифрами на стене. Пред глазами четко нарисовалась картина: он разбивает стекло, вытаскивает эту отвратительную минутную стрелку и втыкает в собственное запястье, разрезая кожу до середины локтя – кровь будет течь медленно и лениво, будет переплетаться с его выпирающими венами и капать на пол. Йо-ка представлял это раз за разом, кончик стрелки протыкал его запястье, кровь все текла, а Юуки монотонно заполнял документы, неодобрительно поглядывая на узор из алых капель на полу – стерильность нарушена. – Господин, вы в порядке? Если бы Юуки мог выражать беспокойство, то в его голосе оно, несомненно, бы прозвучало – мужчина внимательно смотрел на бледное лицо Йо-ки, удивляясь, какими же черными были его глаза без ртутных линз. Хозяин поместья встрепенулся и посмотрел на свои руки с каким-то разочарованием, после чего вздохнул и попрощался с Юуки, быстро выскользнув за дверь – после ослепляющего света темные коридоры выглядели еще более угнетающе. Йо-ка медленно двинулся в сторону собственной комнаты, зная, что теперь-то точно уснет и не увидит ни одного сна – это спасало, потому что сны зачастую приносили больше боли, чем минутные стрелки. Во снах он смеялся, видел четкий путь, чувствовал гораздо острее, ярче и ждал завтрашний день: теперь он только с ужасом думал, что ждет его через час. В комнате, прежде чем лечь на кровать, Йо-ка долго всматривался в зеркальные стены шкафа – так долго, что уже перестал различать, где собственное отражение, а где все остальное. Мысли, не успев задержаться в голове, уносились прочь, и мужчина вдруг улыбнулся: он снова проиграл, ведь до рассвета осталось совсем немного, а верную дорогу он так и не нашел. Стянув свитер, Йо-ка рухнул на кровать, проваливаясь в плотный сон, но перед этим, глядя в потолок, он чувствовал, как его сердце болезненно сжимается от осознания того, что прошлое вернуть действительно не получится никогда – только хранить его в памяти, воспаляя воспоминания раз за разом.