Б-52

Рёга перевернулся на бок, сильнее закутываясь в одеяло – в комнате неожиданно похолодало, будто кто-то наспех открыл окно, впустив сюда надменное дыхание зимы: сон не желал отступать, и мужчина ворочался с закрытыми глазами, ощущая нарастающую тревогу. Вокруг было еще темно, потому что утро было тяжелым, зимним, и небо тоже никак не хотело пробуждаться, хотя его непроглядная чернота уже сменилась сизым синим. Наконец Рёга не выдержал и, щурясь, открыл глаза, не отрывая голову от подушки: очертания комнаты еще расплывались после крепкого сна, но одно он различил очень четко: прямо перед его кроватью стоял Йо-ка. Несмотря на ранний час, хозяин поместья уже был в темных брюках и идеально выглаженной белой рубашке, пепельные волосы аккуратно уложены: во всем виде Йо-ки было что-то ликующее – в прямой осанке, вздернутом остром подбородке, довольной улыбке на чуть приоткрытых губах. Как он передвигается так бесшумно – в голове Рёги крутился только один вопрос. – Господин? – мужчина попытался нащупать телефон, чтобы проверить время, но руки не слушались, и он непроизвольно зевнул. – Сколько времени? Что-то случилось? Неожиданно Йо-ка прикусил губу с плохо скрытым лукавством и за какую-то долю секунды переместился, оказавшись на краю кровати Рёги: сидя на смятом одеяле, хозяин поместья улыбался, и в его улыбке было что-то властное, завораживающее – это что-то ему определенно шло. Рёга непонимающе смотрел на мужчину, заметив, что сегодня только один его глаз скрывала мутная ледяная линза – второй оставался непривычно черным, настоящим: от этого казалось, что он видит сразу два Йо-ки одновременно, отчего голова начинала кружиться. А еще Рёга видел, что глаза господина покрылись красными прожилками – верный признак бессонницы. – Токио наш, – Йо-ка прошептал это одними губами, будто боясь, что стены подслушают его тайну. – Позвонили с фронта около четырех утра, линия обороны рухнула. Наша армия на улицах города. Хозяин поместья еще говорил, маняще улыбаясь, а Рёга все никак не мог поверить его словам, не мог поверить, что то, что лишь маячило на горизонте в виде призрачных целей, теперь блеснуло неожиданно близко – так близко, что даже опаляло. Мужчина быстро сел, но Йо-ка вдруг положил холодные ладони на его обнаженные плечи и, не переставая буквально светиться восторгом, мягко толкнул Рёгу обратно в кровать, заваливаясь следом. Для двоих человек поверхность была слишком узкая, и хозяину комнаты пришлось лечь почти на бок, чтобы утренний гость уместился рядом – даже так они лежали непривычно близко, щека к щеке: так, что Рёга даже чувствовал колебание чужих ресниц. – Ходите по пыльным коридорам, а потом лезете в мою чистую кровать, – ощущая, как Йо-ка устраивается на его плече, мужчина не удержался и хмыкнул, понимая, что не может разобрать, где сон переливается в реальность. – Солнце, – Йо-ка улыбнулся неожиданно весело: хотелось даже рассмеяться, но для смеха утро было еще слишком ранним, слишком тихим. Рёга сонно зажмурился, чуть приобнимая господина за узкие плечи – «Солнце»: он уже и не помнил, когда и почему в моменты максимального счастья Йо-ка стал называть его именно так, но в этом «солнце» было что-то особенное, будто это была их маленькая тайна, секрет, доступный лишь им двоим. Йо-ка лежал на нем, улыбался своим мыслям в утреннем полумраке, щурясь от удовольствия, и хотя мужчина был привычно холодным, Рёга все равно чувствовал внутри странное тепло – необычный покой, почти комфорт, почти забытый после каждодневных кошмаров. Безумная метель Йо-ки на какое-то время затихла, и теперь на ее месте покоились лишь ровные океаны снега, убегающие в самый горизонт. – Мы добились этого, – хозяин поместья поднял голову, заглядывая мужчине прямо в глаза. – Рёга, прямо над Токио будет развеваться мой флаг. Если столица у нас, то остатки сопротивления на Хонсю будут разбиты за месяц, и Япония станет только моей. – Она уже ваша, господин. Лежа на одной узкой кровати, двое мужчин внимательно смотрели друг на друга, пока предметы вокруг боролись с туманным утром, медленно обретая туманную четкость. Рёга видел, что вместе с холодным ликованием, торжеством, в лице хозяина поместья сквозит что-то усталое, почти вымученное – это лицо было таким знакомым, до каждой острой черты. Это были редкие минуты утра, когда Йо-ка был самим собой, когда он прижимался к нему и слабо улыбался, возводя на пьедестал до небес собственные идеалы – фанатичный блеск в уверенных глазах мужчины переливался даже сейчас. Рёга чувствовал доверие Йо-ки, чувствовал ту тонкую нить, связывающую их – хозяин поместья пришел к нему рано утром, он был первым, кто узнал о его победе, его пьянящем успехе: от этого чувства становилось еще теплее, и Рёга непроизвольно обнял мужчину крепче. Йо-ка придвинулся еще чуть ближе, холодными пальцами опираясь на чужие плечи – кажется, он говорил что-то про прошедшую ночь, про бессонницу, но Рёга следил лишь за движениями его манящих губ, которые тот периодически прикусывал, подбирая слова. Точно так же он смотрел на губы Тсузуку прошлой ночью – да, Рёга хотел их коснуться, он не мог обмануть самого себя, но Тсузуку был от него предательски далеко, они вращались в разных мирах, и соприкосновение их орбит могло вызвать вселенскую катастрофу. Но даже так Рёга продолжал думать об этом человеке, вспоминать его вспыльчивый, напряженный взгляд и бороться с этой странной, необъяснимой тягой. А вот Йо-ка сейчас был опаляющее, неконтролируемо близко. Рёга видел каждую трещину на его губах, видел, что одна ресница выпала и опасливо замерла на кончике острого хищного носа, видел, что глаз за призрачной линзой смотрит прямо на него. Запах утра смешивался с запахом Йо-ки, Йо-ка и сам становился этим утром, сливался с ним – такой же прозрачный, холодный, сложный для понимания. Йо-ка дарил ему свой мир, но Рёга, замерев, касался этого мира через кристально чистое стекло, боясь разбить его и порезаться об осколки. Пока мужчина думал об этом, натянутую тишину вдруг раздробило размеренное дыхание – Йо-ка уже прижался к его шее и заснул, обнимая хозяина комнаты так, будто боялся упасть. Осторожно, чтобы не разбудить неожиданного гостя, Рёга подтянул одеяло и укрыл их с Йо-кой, боясь даже разрушить эту хрупкость покоя, умиротворения, которую самый близкий человек доверил ему на рассвете. Почему-то хотелось, чтобы в этот момент комната тонула в лучах весеннего солнца – холодного, но обнадеживающего, вселяющего веру в завтрашний день, но за окном была только зима: чужая, непроницаемая, равнодушная. Рёга еще раз посмотрел на Йо-ку, хотя помнил каждую черту его лица наизусть – он старался прочувствовать этот момент, отпечатать в памяти все детали, мысли, свет, даже тени на полу: он был готов стать пылью и осесть вдоль дорог Йо-ки, лишь бы всегда быть рядом. Сейчас они были за границей времени, и Рёга, проваливаясь в хрупкий утренний сон, отстраненно думал, что стал одержимым вместе с хозяином поместья – хотелось ввести в вену десяток кубов Йо-ки, чтобы ощутить его еще отчетливее: простой близости уже было недостаточно. Они лежали рядом, прижавшись друг к другу, и спали, зная, что уже через несколько часов придется с разбегу окунуться в реальность, что время снова разобьется и, как ракета, рухнет вниз. Рёга стоял на границе чего-то запретного – перешагнуть ее он не мог, а отступить назад не дало бы искрящееся искушение. Поэтому он просто балансировал на доступной границе и обнимал Йо-ку, умоляя время замедлиться хотя бы на сотую долю секунды – так он мог лучше запомнить момент, который потом обязательно бы вспоминал на вопросе: «Есть что-то, что ты не хочешь забывать?» *** – Новый костюм? При виде Таканори в свободной белой рубашке в вертикальную полоску, заправленную в темные брюки, Йо-ка только усмехнулся, на что тот кивнул и поправил закатанные рукава, расправляя на них невидимые складки. – Баленсиага*, – самодовольно отозвался Таканори, отвечая на чужие объятья. – Йо-ка, я тебя поздравляю. Токио – твой успех, захват столицы был проведен идеально. Хозяин поместья позвонил главному советнику этим же утром и, забыв даже поздороваться, сразу выложил ему все новости – Таканори не стал тратить время на разговоры по телефону, лишь коротко бросив, что уже несется: часа хватило, чтобы его машина появилась под мрачными стенами. Сейчас они с Йо-кой медленно шли к его кабинету, обсуждая детали прошедшего захвата – Таканори задавал вопросы, одобрительно кивал и периодически невольно косился на идущего рядом мужчину: сегодня Йо-ка светился гордостью, в каждом его движении была уверенность, надменность. Сегодня Йо-ка был особенно опасен, он чувствовал власть, и Таканори невольно восхищался его тяжелым взглядом, хотя и ощущал легкую тревогу, причины которой понять пока не мог. В одном из коридоров они встретились с Рёгой – тот чуть поклонился господину, пожал руку Таканори: кажется, будто второй хотел ему что-то сказать, но мужчина поспешно убрал руку из уверенных горячих пальцев, доложив Йо-ке о еще нескольких звонках с фронта. Рёга выглядел привычно невозмутимо, сдержанно, хоть и немного растрепанно, и ничего в его лице не выдавало моментов хрупкой искренности на рассвете – Йо-ка и вовсе снова заледенел, надел маску безразличия, и только периодически появляющаяся на его губах улыбка шептала о его холодном ликовании. Поклонившись еще раз, Рёга быстро сообщил о каких-то делах, лишь на мгновение сталкиваясь взглядом с Йо-кой – секунду они внимательно смотрели друг на друга, будто каждый чего-то ждал – затем Рёга быстро развернулся и направился к лестнице уверенным шагом. – Почему сегодня без Рёги? – мигом спросил гость, как только шаги упомянутого им мужчины затихли. – Хочу, чтобы он отдохнул, – рассеянно отозвался Йо-ка. – Он и так делает слишком много. Остаток пути мужчины преодолели в тишине. Сегодня поместье было особенно мрачным – в серости стен было что-то тягучее, вязкое, и Таканори краем глаза постоянно следил за собственной тенью: даже она казалась чужой. Дышать отчего-то было тяжело, будто в легких застрял кусок арматуры, и Таканори вдруг заметил, что пыльные колонны с витиеватыми рисунками напоминают ему толстые вены этого старого, надменного здания – каждая стена здесь жила своей жизнью и была очень недовольна тем, что в эту жизнь кто-то вторгается. Таканори обернулся к Йо-ке, думая, что было бы неплохо что-то сказать, но слова почему-то не нашлись – тогда мужчина одернул рубашку, поправил волосы, стряхнул невидимые пылинки с брюк: лишь бы не чувствовать дыхание поместья. В кабинете стало чуть легче: по крайней мере, сидя в глубоком кресле перед столом Йо-ки Таканори уже не ощущал пристального взгляда одинаковых стен, но что-то напряженное все равно оставалось. Сам хозяин поместья выглядел спокойным, почти довольным – покачивая головой, будто напевая что-то про себя, он вынул из-под стола три привычные бутылки, оглядывая их едва ли не с любовью. Таканори закинул ногу на ногу и, откинувшись на спинку кресла, неодобрительно хмурился, пока Йо-ка умело наливал первый слой коварного коктейля: он делал все с такой точностью, что казалось, будто нож ему не нужен вовсе. – Йо-ка, я серьезно, это ненормально, это зависимость… Алкоголизм, если тебе так понятнее, – голос Таканори звучал низко, чуть хрипловато. – У тебя все в порядке? Хозяин поместья удивленно поднял голову: при сероватом дневном свете его глаза выглядели особенно светлыми, будто радужка выцвела, оставив только зрачок – Йо-ка тряхнул головой, убрав с лица выбившуюся прядь пепельных волос. Он смотрел прямо на Таканори, не отрываясь, но его руки по инерции продолжали отмерять слой за слоем: не пролилось ни капли. – Руки, этим утром я завладел столицей Японии, – Йо-ка растянулся в хищной, опасной улыбке, слишком контрастирующей с его бесцветными глазами. – Конечно, все в порядке. Все слишком замечательно. Дерево за окном содрогнулось под резким порывом декабрьского ветра, но тут же замерло, оцепенев перед равнодушием нависшего белого неба – снега пока не было. Йо-ка продолжал улыбаться, замерев в одном положении, как мраморная статуя, и только руки выдавали его, мелко дрожа: от этого нож в его тонких пальцах будто вибрировал, царапая воздух. Поймав тревожный взгляд Таканори, Йо-ка опустил голову и, не задумываясь, воткнул нож в поверхность стола, не переставая натянуто улыбаться – тогда гость не удержался. Резко встав со своего места, Таканори быстро подошел к хозяину поместья, пока тот не успел отстраниться, и с осторожностью взял его за холодные запястья, сжав их до хруста. – Йо-ка, я представления не имею, что творится в твоей голове, но я переживаю за тебя, – Таканори чуть задирал голову, чтобы смотреть прямо в чужие стеклянные глаза, и в его голосе звучало непривычно искреннее беспокойство. – Ты можешь сказать мне, что происходит? Что с тобой? Хозяин поместья еще натянуто улыбался, но в его взгляде уже что-то перегорело, будто лампочка, работающая из последних сил, поняла, что смысла притворяться нет, и лопнула – Йо-ка обессиленно опустился в кресло, и Таканори только прижал его к животу, поглаживая по волосам, как маленького ребенка. Мужчина знал, что хозяину поместья нужно время – чтобы собраться с мыслями, чтобы подобрать правильные слова, чтобы унять дрожь в красивых до неприличия руках. Йо-ка чувствовал чужую тревогу, знал, что Таканори переживает за него, но где-то внутри огромный провал становился все больше, и каждая мысль, не успев даже вспыхнуть, тонула в темноте. Человек рядом пахнет парфюмом и новой одеждой – Таканори так пах всегда, каждую их встречу: менялся только парфюм, и Йо-ка, прижимаясь к чужому животу, пытался угадать, на какой флакон пал выбор Руки сегодня. – Паскудно, – наконец процедил хозяин поместья, продолжая рассматривать черные полосы на белой рубашке гостя. – Я не понимаю, к чему я пришел, я не знаю, что делать дальше, я боюсь… самого себя. Кажется, что лучшее давно ушло, а дальше так уже не будет, с каждым днем только страшнее. В чем моя проблема? Что я делаю не так? Таканори продолжал перебирать волосы Йо-ки, отстраненно глядя в окно: он понимал, что мужчина говорит не о войне, не о военных операциях – в глубине его слов лежал другой, скрытый смысл, но он, Таканори, не мог его различить: этот смысл маячил на кончике языка и тут же исчезал. В кабинете было холодно, но кожа покрывалась мурашками только от слов Йо-ки, той обреченности, которой был пропитан его голос – Таканори вспоминал мальчика, с которым когда-то хохотал над каждой незначительной шуткой, с которым они вместе рисовали в альбомах любимых героев манги: в сгорбившейся перед ним хищной птице не было даже тени этого ребенка. – Послушай, – Таканори вдруг присел на корточки, чего он принципиально никогда не делал, чтобы на новых ботинках не появлялось изломов. – Твоя проблема в том, что ты самовлюбленный эгоист, а люди вокруг слишком, чрезмерно тебя любят, а ты этим пользуешься. И я хочу, чтобы ты знал, что я приду к тебе в любое время, примчусь хоть в середине ночи, потому что ты мне дорог, правда дорог, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Пожалуйста, не скрывай от меня ничего, я переживаю. – Спасибо. На большее сил не хватило, и Йо-ка только посмотрел на мужчину с искренней благодарностью, понимая, что они все равно говорят друг с другом с разных концов пропасти – и все же слышать такие слова от Таканори было приятно: он вообще редко откидывал в сторону свою наносную серьезность и пафос. Йо-ка даже попробовал улыбнуться, но внутри от этого будто еще что-то оборвалось, и он отвернулся в сторону, царапаясь о собственный лед. Еще какое-то время они сидели в тишине, лишь изредка поглядывая друг на друга – в этом беззвучии не было никаких знаков и скрытых смыслов: два усталых человека просто пытались отдохнуть и разобраться хоть в чем-то. – Ну что? – Йо-ка неожиданно пододвинул к себе пачку каких-то документов и невесело усмехнулся. – А теперь за работу? – Узнаю тебя, – Таканори тоже хмыкнул и взял в руку карту столицы с пометками мужчины. – Даже если твое поместье рухнет, ты сначала закончишь дела, а потом позволишь себе задохнуться под завалами. – Жестокая реальность, – Йо-ка засмеялся, но смех был наигранный, отработанный. – Если хочешь к чему-то прийти, отдыхать времени уже не остается. Таканори задумчиво кивнул, слушая скорее не слова хозяина поместья, а его голос – Йо-ка снова говорил уверенно, почти резко, и от этого становилось спокойней: так казалось, что рядом сидит именно Йо-ка, а не незнакомый человек. Лицо мужчины снова стало невозмутимым, притягательным – из него исчезло то вязкое отчаяние, клейкая безысходность, стягивающая губы невидимыми нитями. Вспомнив, что для успешного диалога иногда нужно отвечать, Таканори что-то сказал, но в мыслях он был далеко отсюда: одни тревоги накладывались на другие, и в итоге по-хорошему подумать над чем-то не выходило. – Я не знаю, – Йо-ка постучал пальцами по столу, подперев подбородок свободной рукой. – Столица захвачена, нужно продумывать дальнейший план, но несостыковок еще очень много. Нужно найти вектор, чтобы двигаться дальше. – Думай. Тон Таканори был жестким, почти приказным, отчего челюсть хозяина поместья напряглась, вырисовывая острые скулы – они играли в эту игру уже давно, с самого детства, хотя правила вызывали у Йо-ки раздражение, которое он не пытался скрыть. Ни на один вопрос Таканори не отвечал прямо, в его словах была загадка, он всегда заставлял Йо-ку думать, приходить к решению самому. Иногда мужчине казалось, что друг детства намеренно тренирует его, натаскивает, как охотничью собаку, и это только поддразнивало раздражение, заставляя Йо-ку думать тщательнее – хотелось доказать Таканори, что он способен на все сам. В этой игре было что-то притягательное, и, хотя хозяин поместья часто фыркал не очередной размытый ответ, в глубине души ему нравилась эта игра словами, эта недомолвка, которую он должен был решить. – Примерно девяносто процентов территории под нашей властью, – Йо-ка резко обвел алой ручкой три острова на карте, после чего воткнул стержень в четвертый. – На оставшихся десяти сосредоточилась вся оппозиция, их мало, но достаточно, чтобы еще немного держать оборону, хоть Токио они уже потеряли… Двигаться дальше рано, нужно закрепиться там, где мы сейчас, убедиться, что на этих территориях проблем не будет. – В точку, – Таканори довольно улыбнулся, вскользь подумав, что Йо-ка начал разгадывать его головоломки на лету, едва ли не опережая ход его мыслей. – Нужно убедиться, что нигде нет никаких подпольных организаций и прочего, это действует на нервы. Дальше! – Захват столицы нельзя оставить просто так, – Йо-ка вошел в азарт, его глаза загорелись, и он даже вцепился в столешницу, придвигаясь ближе к Таканори. – Нужно воздействовать на психологический фактор, нужно что-то такое, чтобы запугать людей, чтобы они поняли, кто их господин. Таканори одобрительно кивал, хотя на последних словах мужчины по его спине пробежал холодок – в Йо-ке точно было что-то опасное, почти токсичное: этот человек бы никогда не остановился, не поступился бы ничем ради своей цели. С трудом получалось поверить, что полчаса назад он трясся от беззвучной тревоги, безысходности: сейчас Йо-ка снова был господином, он управлял ситуацией, он крутил мир в тонких пальцах и надменно улыбался выразительными губами. Йо-ка чувствовал себя богом, и этот бог был недоволен. – Что же сделать? – хозяин поместья ощупывал холодным взглядом кабинет, будто среди книжных шкафов мог найти подсказку. – Как подавить людей, как сломать их окончательно? – Устрой парад в Токио. Твоего вида хватит, чтобы люди поверили, что света уже никогда не будет. – Нори, ты гений. От восхищения Йо-ка даже отбросил на пол ручку, в голове прокручивая это шествие: он будет стоять на крыше огромной грузовой машины, ехать по главным улицам столицы и смотреть на людей сверху вниз, ощущая на себе их липкие запуганные взгляды, ненависть, подчинение. Все небоскребы сложатся перед ним, рухнут, как карточные дома, а он будет говорить с широкой сцены, обращаться к жителям столицы и холодно улыбаться, сливаясь с зимним равнодушным воздухом. Это будет пик торжества, пик его власти, силы, а вокруг медленно, словно смертельный вирус, будет расползаться покорное подчинение – Йо-ка растворялся в этом моменте, получал удовольствие от одних мыслей о неограниченной, почти садистской власти. – Слушай, – Таканори вдруг встрепенулся, с трудом оторвавшись от завораживающего, красивого лица Йо-ки. – Рёга говорил мне что-то про шкаф в твоем кабинете. Что произошло? – Когда ты говорил с Рёгой? – бровь хозяина поместья приподнялась вверх в легком недоумении, отчего в кабинете будто стало на несколько градусов холоднее. – На днях, обсуждал пару рабочих вопросов, чтобы не беспокоить тебя по пустякам, – уклончиво ответил Таканори, поджимая полные губы. – Так что со шкафом? С легким недовольством Йо-ка заметил, что по всем вопросам лучше сразу звонить ему, на что его гость лишь неоднозначно повел плечом, ничего не отвечая – подчинялся Таканори только тогда, когда ему это было удобно. Глаза Йо-ки засветились раздражением, но он, сдержавшись, сухо кивнул и провел мужчину к разобранному шкафу, что пока сиротливо сжался в углу кабинета. Таканори с любопытством осмотрел скошенную ножку, повертел ее в пальцах, даже поднес на свет, чуть щурясь, после чего вынес вердикт: – Это явно не случайность. – Хочешь сказать, что кто-то не считается со мной настолько, что хотел убить таким неэстетичным способом? – Йо-ка только усмехнулся, присев на край собственного стола. – Даже обидно. – Ты все шутишь, – Таканори чуть поморщился, хотя в его голосе сквозила отчетливая тревога. – А это серьезно. – Даже не сомневаюсь, – насмешливое выражение мигом сползло с лица хозяина поместья, будто он просто менял одну маску за другой, а настоящие чувства выражать давно разучился. – Рёга занимается этим, хотя вариантов нет никаких: ключи от кабинета есть только у меня и у него. Видимо, прикончить меня хотят даже призраки. Таканори устало вздохнул – он любил Йо-ку, но с каждым годом его характер становился все тяжелее, невыносимее: мужчина диктовал свои правила и не слышал других, если чужие слова его не устраивали. В целом, это своеволие, непокорность шли Йо-ке, они были его неотъемлемой чертой, но иногда Таканори это слишком пугало: хозяин поместья был слишком упрям, уверен в себе и слеп к обстоятельствам. Озвучивать свои мысли Таканори не захотел – он пока еще не разобрался, что же происходило с Йо-кой, но это что-то беспокоило его, будто часть знакомого человека просто куда-то исчезла, а ее место заняло что-то чужое, опасное и непонятное. Еще какое-то время они говорили о чем-то незначительном, Таканори внимательно следил за реакцией Йо-ки, за каждым его словом, жестом, но ничего странного больше не заметил: хозяин поместья вернулся к своему обычному состоянию невозмутимого айсберга с холодной улыбкой. Теперь они сидели рядом, на небольшом диване у окна, и Таканори чувствовал, как Йо-ка прижимается к нему своим острым плечом – места было достаточно, но в этот раз мужчина не отстранился: казалось, что стоит ему отодвинуться, и хозяин поместья исчезнет, как минутное видение. Засиделись они допоздна. В какой-то момент Таканори так заговорился, что забыл о своей тревоге и подозрении: Йо-ка снова стал самим собой, снова холодно шутил и чуть улыбался, внимательно глядя ему прямо в глаза. Таканори не мог не признать, что во взгляде хозяина поместья было что-то гипнотизирующее, манящее, и несколько раз он даже с трудом отрывался от этих двух провалов в пустоту – время, сначала издевательски замедлившееся, теперь летело с бешеной скоростью, и Таканори вдруг понял, что небо за окном стало неприятного мазутного цвета. Йо-ка снова предлагал остаться, кажется, даже стиснул длинными пальцами его колено, хищно заглядывая в глаза, но Таканори сдержанно отказался, напомнив о делах в Киото. – Йо-ка, умоляю тебя, будь осторожен, – это были его последние слова, прежде чем мужчина скрылся за дверью собственной машины, где его услужливо ждал водитель. *** Тсузуку устало плелся по коридору в свой чулан, мечтая только о том, чтобы рухнуть на смятые тряпки и провалиться в сон – если бы во время этого сна он вдруг перестал дышать и не проснулся уже никогда, было бы совсем замечательно. Сегодня он снова драил ненавистное поместье, снова вылизывал колонну за колонной, спотыкаясь о собственные мысли: от усталости даже сердце мешалось, будто оно было неправильной формы и скорее не билось, а заходилось в агонии. Сегодня по всему величественному поместью прошла волна ликования – от каждого охранника, каждого клона в одинаковой форме Тсузуку слышал одну и ту же фразу, сегодня ее повторяли все, она накрыла коридоры, как молитва: Токио захвачен. Значит ли это, что родители погибли – в голове парня весь день пульсировал до боли один и тот же вопрос, но ответ на него добыть было невозможно. Тсузуку уже не трясло, не била дрожь, но внутри было так плохо, что каждый шаг давался ему с огромным трудом. Арю он сегодня видел два раза, во время завтрака и ужина – оба раза он просто ставил котлован с помоями и уходил, понимая, что младший школьник никогда не получит своей жалкой порции. Взгляд Арю он не ловил, не желая видеть этих огромных, наивных глаз – в голове еще звучали слова Рёги о том, что здесь каждый сам за себя: наверное, он был прав. В своих мыслях Тсузуку ходил по замкнутому кругу, и на этом месте он обязательно вспоминал прошлую ночь – то, как они с Рёгой стояли совсем рядом и смотрели друг другу глаза в глаза. Даже сейчас в животе Тсузуку от этой картины что-то тянуло: это что-то он никогда не испытывал раньше, это было неведомое чувство, но вспоминать сверкающий взгляд Рёги хотелось, будто в этом было что-то важное. Наверное, в этом поместье Рёга вообще был для него самым загадочным персонажем. Он был слишком ярким, он был вспышкой, он был опасным – Тсузуку помнил, как охранники шарахались от этого человека, как он налетел на Юуки в коридоре, будто желая растерзать его в клочья. И почему-то Рёга ему помогал. Рёга навис над ним невидимой тенью, он стал защитой от хмурой хищной птицы, от холодной зимы, от снега, но при этом все равно был очень далеким, чужим. Углубившись в свои мысли, Тсузуку завернул за угол, но тут же замер, понимая, что внутри все медленно сжимается: из противоположного угла коридора прямо ему навстречу шел Йо-ка. Хозяин поместья казался довольным, почти веселым – глядя в свой телефон, он что-то читал и даже не смотрел под ноги, чуть покусывая губы. Вжавшись в стену, Тсузуку умолял вселенную, чтобы мужчина его не заметил – если Рёга рассказал ему об Арю, то проблемы будут точно. Где-то в глубине души парень был уверен, что эту тайну мужчина сохранил между ними, но сталкиваться с Йо-кой все равно не хотелось: ни одна их встреча хорошо не заканчивалась. Но Йо-ка, конечно, его заметил. Голова Тсузуку чуть закружилась. То ли дело было в усталости, то ли в полумраке: желтоватый свет нескольких свечей не мог справиться с темнотой наступившей ночи – сейчас глаза Йо-ки казались просто выточенными изо льда, и Тсузуку ясно ощущал, как стоит по пояс в этой ледяной воде, пока судороги скручивают ноги: плавать он не умел. Хозяин поместья усмехнулся и убрал телефон в карман, после чего замер на расстоянии нескольких шагов от парня, рассматривая колечко в крыле его носа. – Молчать дальше будет невежливо, – кажется, ситуация только веселила Йо-ку, потому что в проруби его глаз просвечивалось что-то озорное. – Если тебе совсем нечего сказать, можешь поздравить меня с победой, ты ведь уже знаешь. – С чем вас поздравлять? – Тсузуку говорил тихо, и на фоне чужого властного голоса его слова звучали едва различимо. – С тем, что вы сидели в своем кабинете, пока кто-то проливал кровь за вас или против вас? Очень смело, поздравляю. Парень запоздало сообразил, что только что сказал, но было уже поздно – Тсузуку только прикусил кончик языка, сильнее вжимаясь в стену: он снова продолжил рыть себе могилу, но держать себя в руках рядом с этим человеком не получалось. Йо-ка в ответ на его слова только чуть наклонил голову и улыбнулся, переместив взгляд с чужого носа на губы – над верхней губой виднелись едва заметные дырочки: видимо, следы от пирсинга. – Ты еще слишком маленький, чтобы понять многие вещи, – хозяин поместья говорил достаточно спокойно, почти миролюбиво. – Не нужно бросаться грудью на амбразуру, чтобы чего-то добиться, умные люди правят, пока масса исполняет их волю. – Лучше быть массой, чем таким «умным человеком», если вы говорите о себе, – Тсузуку презрительно отвел взгляд в сторону, пока внутри все замирало от собственной наглости. Парень чувствовал себя чуть более, чем отвратительно, масштаб проблемы, которую он сам старательно создавал, был немыслим, но остановиться просто не получалось: они с Йо-кой виделись не так часто, чтобы он успевал высказать все, что накопилось внутри. Но Тсузуку беспокоило совсем другое, он чувствует, что дерзит и огрызается не затем, чтобы задеть хозяина поместья – это было бессмысленно. Нет, ему нравилось наблюдать за реакцией Йо-ки, нравилось смотреть, как меняются выражения его красивого лица, как тот медленно, сантиметр за сантиметром подходит к нему все ближе. Тсузуку играл в опасную игру, и Йо-ка видел правила насквозь, но пока принимал их, позволял играть с собой, потому что в ином случае инициатор этой странной игры давно был бы мертв. – Манипулятор, – почему-то шепотом произнес хозяин поместья и, не переставая почти ощупывать Тсузуку взглядом, также шепотом спросил. – Почему ты перекрасил волосы? – Захотелось. – Черным тебе было лучше. – Вы мне тоже не очень нравитесь. – Сученыш. Эта странная перепалка напомнила Тсузуку пинг-понг, и только что он пропустил выпад в свою сторону: крошечный мячик пролетел над его плечом и укатился куда-то в пустоту – зато Йо-ка подобрался так близко, что они едва ли не соприкасались грудью. Парень попытался сделать шаг назад, но запоздало осознал, что за спиной была только равнодушная холодная стена – в следующий момент по обе стороны от лица возникли бледные руки хозяина поместья. Тсузуку попал в капкан. – Хватит уже изображать праведника, – Йо-ка смотрит сверху вниз и бросается словами, острыми, как бритва. – Назло мне притворяешь святым, это начинает надоедать. – О чем вы? – с огромным трудом Тсузуку сумел удержать панически мечущийся взгляд и остановить его на тонкой переносице. – Да ладно тебе, – в голосе хозяина поместья прозвучало легкое разочарование, будто он надеялся, что парень поймет его с полуслова. – Никому не нравится быть жертвой, все хотят управлять, все хотят власти. И вряд ли кому-то это власть дастся без… усилий. – Нормальные люди хотят нормальной жизни, а вы просто больной псих, – Тсузуку молился, чтобы Йо-ка, стоя так близко, не слышал бешеного биения его сердца, не чувствовал его волнения. – Ваши идеалы дадут трещину, вот увидите. – Заставь меня поверить, что тебе не нравится выделяться из других пленных, что тебе не нравится свободно перемещаться и есть нормальную еду, чувствуя их завистливые взгляды, – Йо-ка вдруг коварно улыбнулся, с садистким удовольствием наблюдая, как чужой взгляд мечется, но все равно тянется к его губам. – Тсузуку, чего ты боишься? Мы живем лишь раз, и за твои грехи тебе ничего не будет. Никто не отправит тебя в какой-нибудь заброшенный дом в лесу искупать ошибки прошлого, но поверь мне, грешить это приятно. Йо-ка отстранился неожиданно, не переставая улыбаться, и парень, не удержавшись, задышал глубже, даже чуть приоткрыв рот – как будто он вышел на свежий воздух после годового заточения. Впервые дерзких слов не осталось, в голове не было ни одной карты, которой можно было бы покрыть чужие козыри – Йо-ка читал его насквозь. Тсузуку убеждал себя в обратном, пытался поверить, что хозяин поместья не прав, но да: ему нравилось быть особенным, нравилось цеплять внимание. Он помогал Арю не из сострадания, не из любви – он просто чувствовал давящий долг, а быть перед кем-то обязанным Тсузуку очень не привык. Парень резко поднял голову: Йо-ка все еще стоял напротив, разглядывая его с любопытством, бесцеремонно цепляясь взглядом за все, что было ему интересно – Тсузуку хотел что-то ответить, но мужчина вдруг приложил к губам длинный палец: – Через три дня в Токио будет парад, ты приглашен.