Б-52

– О чем задумался? – М? Тсузуку так засмотрелся на переплетение капель от мокрого снега на стекле машины, что вопрос Йо-ки услышал лишь тогда, когда тот, раздраженно поморщившись из-за отсутствия ответа, на очередном повороте в несвойственной ему манере вывернул роль, отчего Тсузуку сполз в бок. Рёга на переднем сидении обернулся к парню и хитро тому подмигнул, и Тсузуку, не удержавшись, тоже улыбнулся ему в ответ. Йо-ка несся по пустой дороге на максимальной скорости, из-за этого картинка за окном сливалась в расплывчатую полосу, но из-за ночной темноты видимость и так была почти нулевая: теперь даже снег потемнел и смешался с грязью, сливаясь с распространившейся повсюду темнотой. Почему-то именно сейчас Тсузуку очень хотелось увидеть море, но Йо-ка ехал слишком быстро, а на улице шел тяжелый, мокрый снег, из-за чего на стеклах были видны только бесконечные дорожки капель – именно на них парень засмотрелся так сильно, что забыл о вопросе диктатора. – Думал о погоде, – слова прозвучали так невпопад, что Тсузуку и сам себе не поверил, однако решил не сдаваться. – Так резко потеплело. – А теперь еще раз, но правду, – Йо-ка вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, из-за чего Рёга тревожно покосился на пустую дорогу. – Когда уже запомнишь, что врать мне бесполезно. Тсузуку наконец совсем оторвал взгляд от окна и посмотрел на двух сидящих впереди мужчин: он был так рад, что они выбрались куда-то втроем, что говорить на серьезные темы не хотелось совсем, но именно этой ночью мысли путались в голове и предательски рассеивали внимание. В фокусе оказывались случайные объекты – красивые руки Йо-ки на руле, выбившиеся из прически пряди Рёги, которые торчали в стороны, словно его дьявольская сущность выбиралась наружу, теплый шарф, в который Тсузуку кутался на заднем сидении. Иногда парень начинал засыпать, но каждый раз на их пути встречался предательски яркий фонарь, и Тсузуку просыпался, ловя на себе внимательный взгляд Рёги – мгновение хотелось остановить и вшить так глубоко в сердце, чтобы даже самому потом не получилось найти. Слишком это было сокровенно, от таких воспоминаний потом может стать мучительно больно. – Думаю о том, что судьба всегда берет свое, – Тсузуку вдруг улыбнулся, подумав о том, что, будь сейчас лето, он бы обязательно открыл все окна. – О том, что от нее никуда не убежать. – С чего ты взял? – Йо-ка пожал плечами и чуть обернулся, разглядывая сидящего сзади Тсузуку. – По-моему, перехитрить судьбу гораздо занятнее, чем убегать от нее. – Нет, – на этот раз парень возразил упрямо и даже чуть подался вперед, желая чувствовать Йо-ку почти физически. – Если человек твой, то он никуда не денется. Даже если он далеко, даже если намеренно сбегает, хитрит или делает что-то еще, если отказывается от тебя… вы все равно окажетесь рядом. Я не должен был оказаться с вами, я вообще не должен был выжить… Но я попал именно в ваше поместье, вы приказали убить меня, но я оказался жив, мы не должны были столкнуться, но я упал в коридоре прямо вам под ноги… Продолжать? – Не убедил, – Йо-ка хмыкнул, но что-то в его лице изменилось, будто бы стало чуть мягче, после чего он повернулся к Рёге, едва сдерживая улыбку. – Это не судьба, просто у кого-то проблемы с дисциплиной и исполнением приказов. Кажется, Рёга хотел что-то сказать, но затем передумал и махнул рукой, тоже отворачиваясь к окну, однако в отражении было заметно, что кончики его губ приподнялись вверх, будто ему очень хотелось рассмеяться над упрямством диктатора, но навлекать на себя лишний гнев не хотелось. Однако с места Йо-ки отражения мужчины было не видно, и Тсузуку заметил, как тот убрал одну руку с руля и потянулся к Рёге, переплетая их пальцы – наверное, это нарушало все правила безопасности, но правила в это стране писал Йо-ка, а потому творил он все, что вздумается: не смотрел на дорогу, раскидывался чужими жизнями и улыбался своей ядовитой, ледяной улыбкой. Глядя на эту улыбку, Тсузуку жалел только о том, что не может сейчас податься вперед и коснуться ее губами: тогда они точно слетят с дороги, и тут уже судьба не сможет ничего поделать. Йо-ка продолжал улыбаться и уверенно крутить руль самыми кончиками пальцев одной руки, несмотря на холод, он все же открыл окно со своей стороны, и сейчас январский сырой ветер беззаботно трепал его пепельные пряди, отбрасывая их назад. Не удержавшись, Рёга сделал то же самое и закурил, выпуская сизый дым в темноту предельно далекой от них ночи – Тсузуку так привык к запаху его сигарет, что теперь старался удержать этот тяжелый, никотиновый шлейф на куртке, коже, даже в своих волосах: эту ночь хотелось нарисовать в память и огородить красными лентами, чтобы случайные воспоминания не тревожили этот ценный экспонат. «Можете называть это судьбой, можете как-нибудь еще, можете верить, а можете смеяться, но я буду рядом с вами, не дальше вытянутой руки, только позовите, и я тут же откликнусь» – глядя на взрывающиеся за окном фонари, Тсузуку был уверен, что двое мужчин рядом слышат его мысли, хоть вслух он ничего и не сказал. *** – Ну когда уже будет готово? Не удержавшись, Тсузуку все-таки пролез под рукой Рёги, склоняясь прямо над сковородой с пастой – горячий пар тут же обжег нос, и парень, ойкнув, подался назад, пока Рёга, игнорируя его нетерпеливость, рассматривал пакетики с приправой. В белой рубашке с закатанными рукавами, волосами, собранными на затылке и лопаткой в руке, Рёга сосредоточенно изучал то рецепт, то очередную специю, и Тсузуку невольно засмотрелся на его профиль, подсвеченный в полумраке единственной горящей желтоватым светом настольной лампы. Впервые в коттедже Йо-ки на берегу моря они были втроем, и, хотя за окном уже было темно, Тсузуку с нетерпением ждал поздний ужин, пока сам хозяин дома лежал на диване и без особого интереса листал каналы висящей на стене плазмы. Долго время он без интереса менял каналы с новостными сводками и очередными законами военного времени, пока не наткнулся на романтическую дораму. – Разве я не приказывал отменить все развлекательные мероприятия? – Йо-ка с подозрением смотрел то на школьников на экране, то на замершего у плиты Рёгу. – Что это? – У людей должно быть хоть что-то светлое, – Рёга выдержал этот тяжелый взгляд и, подумав, продолжил. – Бесконечная черная полоса ломает, а вам ведь не нужны сломленные люди, вам нужны угнетенные. А угнетение все же подразумевает надежду. – Может, в этом что-то есть, – Йо-ка задумчиво заправил прядь волос за ухо и подложил под голову подушку, вновь поворачиваясь к телевизору. – Ну и бессмысленная же вещь. Пустая трата времени. Тсузуку с Рёгой весело переглянулись, заметив, что диктатора явно заинтересовала история школьницы, влюбленной в высокомерного одноклассника, на экране, хоть он и усиленно пытался это скрыть. Какое-то время Йо-ка правда следил за ходом дорамы, но затем поймал себя на мысли, что вновь и вновь возвращается к словам Тсузуку о судьбе – а ведь он не должен был увидеть Юуки после той случайной встречи в кабинете, но затем они столкнулись вновь, и Юуки въелся в его жизнь: это ли не судьба? Йо-ка почувствовал, что снова уплывает в воспоминания, хоть и здесь, в уютной гостиной с двумя лучшими людьми, было гораздо комфортнее. – Йо-ка, как ты вообще мог поселить его в свою квартиру? Йо-ка, он убийца, безумный убийца! Да объясни ты мне хоть что-нибудь! Йо-ка! Не вздумай закрывать дверь! Йо-ка! Захлопнув входную дверь, Йо-ка тяжело вздохнул и сполз на пол, зажмуриваясь до режущей боли в висках – Рёга по ту сторону продолжал кричать и дергать ручку, но хозяин квартиры уже ползком вернулся в гостиную и обессиленно свалился на диван, глядя на сидящего в соседнем кресле мужчину пустыми глазами. Юуки ответил ему таким же бессмысленным взглядом и снова склонился над книгой, от которой отвлекся лишь на секунду. Йо-ка чувствовал, как голова кружится, а к горлу подкатывает тошнота, ему снова было страшно, начинала бить дрожь, от которой хотелось бежать, прятаться, кричать, но вокруг было лишь четыре стены и один мертвый, безразличный взгляд. Грудь что-то сдавило, и дышать стало очень тяжело, казалось, что от следующего вдоха ребра точно начнут ломаться и разрывать кожу острыми краями – Йо-ка почувствовал, как в ушах зашумело, и он попытался приподняться, но тело не слушалось. – Твои таблетки не действуют, – застонав, Йо-ка подтянул колени к груди и снова зажмурился, мечтая открыть глаза и оказаться где-нибудь в другом месте. – Мне плохо, помоги мне. Почему они не работают? – Ты пьешь слишком много, – Юуки опустился на колени рядом с мужчиной и опустил холодные пальцы на его запястья, проверяя пульс. – Организм их уже не воспринимает. – Помоги мне, ты же можешь, я знаю. Юуки, помоги мне, мне так страшно. Йо-ка вцепился в чужое запястье, хотя Юуки рядом и не собирался никуда уходить – только смотрел куда-то сквозь него и не то думал, не то просто перенесся далеко отсюда. Затем, чуть помедлив, Юуки кивнул и поднялся на ноги, роясь в ящиках шкафа, который Йо-ка выделил в своей токийской квартире для него – сам Йо-ка краем глаза наблюдал, как мужчина долго копался в содержимом, потом проводил какие-то манипуляции с ложкой, отчего по комнате пошел едва различимый кисловатый запах. Затем Юуки ввел содержимое в медицинский шприц, закатал чужой рукав, жгутом перетянул предплечье Йо-ки: только при виде синеватых разбухших вен мужчина на мгновение замялся, обведя указательным пальцем очертания почти сошедшего синяка от прошлого раза. – Как же отвратительно, – глядя в потолок, Йо-ка ощущал, как игла разрывает кожу, как впивается в вену и медленно вводит в него жидкий яд, растворяя тревожность и прогоняя все страхи. – До чего я докатился, Юуки? Стало очень спокойно, и Йо-ка даже сумел улыбнуться, пока чего руки и ноги постепенно отключались от тела, и только вены будто становились ватными и раздувались еще сильнее, Йо-ке казалось, что он слышит, как отравленная кровь движется внутри него, подбираясь к самому сердцу. Юуки присел на край дивана в его ногах, поправив круглые прозрачные очки. В полумраке он казался размытым, потом и вовсе начал двоиться, но Йо-ка уже не был уверен, что это было на самом деле – он попытался нащупать собеседника кончиками пальцев, но лишь через минуту осознал, что сжимает собственное горло, а не чужую руку. – Тебе нужно занятие, – Юуки говорил это без упрека, без желания помочь, скорее просто выписывал рецепт для обреченного пациента из служебного долга. – Цель, увлечение, что угодно. Когда у человека нет смысла, нет того, ради чего он живет, он теряется. Цель гораздо действеннее таблеток, времени на тревогу просто не останется. – Не забывай, что за своевольность я могу вышвырнуть тебя отсюда также, как и приютил, – язык не слушался, и различить слова Йо-ки было почти невозможно, но он продолжал говорить. – У меня есть дело… Вирус… Ты же сам знаешь… – Вирусом занимаюсь я, – Юуки пожал узкими плечами. – Ты сейчас не имеешь к этому никакого отношения. – Подумай, ты мечтаешь заставить страдать весь мир, но не делаешь ничего, кроме того, что ждешь, пока я что-нибудь придумаю. Разве это цель? С трудом Йо-ка перевел застывшие зрачки на собеседника – Юуки говорил без интереса, без желания переубедить его, без обвинения: он просто швырял в него факты один за другим и делал это с фирменным искусным безразличием, отчего было особенно больно. Характерная черта Юуки – говорить все, что видит, приводила к тому, что он подводил Йо-ку к уродливой реальности без малейшей подготовки, а это вызывало волны панического страха, как открытый перелом или перерезанное горло. Лежа на диване без возможности пошевелиться, Йо-ка вдруг понял, как что-то внутри него загорается, это что-то было еще очень мутным, но с каждой секундой приобретало форму, почти раздирая его – именно тогда он нащупал холодную руку Юуки и из последний сил сжал его пальцы до хруста. – С этого момента зови меня господин. – Как же вкусно! Сидя за столом, Тсузуку в восторге наматывал пасту на вилку и смотрел на Рёгу почти с обожанием, пытаясь сказать что-то еще – из-за забитого рта выходило только довольное мычание. Не удержавшись, Йо-ка мотнул головой, возвращая воспоминания в самый дальний угол сознания, и тоже подсел за стол, с явным вызовом отобрав у Тсузуку вилку: тот вздохнул, но спорить не стал. – Ты зависим от еды, – наконец диктатор пожал плечами и подвинул тарелку к парню, дразняще улыбаясь. – Паста как паста, Рёга умеет делать и более стоящие вещи. Рёга, который в этот момент убирал продукты в холодильник, удивленно замер, а затем, сощурившись, повернулся к Йо-ке – тот мгновенно обошел его сзади и положил подбородок на плечо, продолжая щуриться с тем привычным лукавством, которое переливается в его глазах только с наступлением ночи. Рёга резко обернулся, обездвижив диктатора этим движением, и чуть подтолкнул его к холодильнику, прижимая чужие плечи к узкой поверхности – Йо-ка вызывающе облизнул губы, а затем, не удержавшись, подался вперед, приникая к губам Рёги. Целуя мужчину, диктатор продолжал улыбаться и хитро наблюдать за Тсузуку краем глаза – расслабившись, Рёга отпустил плечи Йо-ки и вместо этого обхватил его талию, забираясь под свободный серый свитер: воспользовавшись этим, хозяин квартиры потянул на себя ручку холодильника и вытащил бутылку вина темно-красного цвета. В какой-то момент пальцы Йо-ки поползли к джинсам Рёги, но тот с большим трудом перехватил их, шутливо поднося к своим губам. – Сначала поужинайте. – Да, мам, – Йо-ка шутливо закатил глаза, но все-таки опустился на соседний с Тсузуку стул, весело подмигнув тому: настроение диктатора явно улучшилось. – Кстати, когда я был здесь в последний раз, ничего из алкоголя не оставалось. А теперь вино? – Знаю, что вы не умеете противостоять искушению, – Рёга усмехнулся, складывая грязную посуду в посудомоечную машину. – Поэтому решил предотвратить ваше разочарование. – Не умею противостоять искушению? – Йо-ка задумчиво подпер голову рукой, глядя не то на Рёгу, не то на наполненный до краев бокал, который сам же только что налил. Кажется, мысль увлекла диктатора настолько, что про ужин он снова забыл и только накручивал на палец пепельную прядь волос – пока Рёга гремел тарелками, Тсузуку любовался таким знакомым носом несколько минут, не отрываясь от узкой переносицы, но затем его взгляд соскользнул на тарелку с остывающей пастой. Будто почувствовав это отвлечение внимания, Йо-ка резко перевел взгляд на Тсузуку и, убедившись, что Рёга занят, пододвинул тому тарелку. – Неужели у вас вообще нет любимой еды? Когда ужин закончился, все трое плавно переместились в спальню на широкую кровать, и Тсузуку, подогнув ноги под себя, долго смотрел на черные волны за панорамным окном: они наползали на берег медленно, скрывая за белой пеной остатки грязного снега, и тут же трусливо отползали назад. На улице было очень темно, небо затянули тучи, но дождь не начинался, и только звезд не было видно – лишь редкие огни Токио виднелись вдали, но их было так мало, что они скорее сошли бы именно за заплутавшие звезды: столица стояла в молчаливом трауре, пока над каждым зданием развевался черный диктаторский флаг. – А ты снова про еду, – Йо-ка притворно застонал, глядя на Тсузуку снизу вверх, после чего задумался. – Ну не зависим я, как вы с Рёгой. Хотя… где-то полгода назад мы с Рёгой были здесь, и он потрясающе приготовил сазана… Да, это было вкусно. – Сазана? – Тсузуку удивленно склонил голову набок, глядя то на лежащего под ним диктатора, но на замершего рядом Рёгу. – Он же огромный, как вы его готовили? На каком-нибудь вертеле? Двое мужчин растерянно переглянулись, а затем в глазах Йо-ки что-то сверкнуло, и он расхохотался, спрятав лицо в схваченную подушку – Рёга пытался сдерживаться несколько секунд, но затем он тоже залился смехом, упав прямо на диктатора. Тсузуку непонимающе смотрел на них, пытаясь понять, чем была вызвана такая реакция, но от его недоумения мужчины начинали смеяться еще сильнее – кажется, у Йо-ки от этого истерического припадка даже выступили слезы. – Тсузуку, как выглядит сазан? – пока диктатор продолжал трястись от смеха, Рёга кое-как поднялся и весело посмотрел на парня. – Кто это? – Птица, – с подозрением протянул Тсузуку, начиная сомневаться в собственной правоте. – Большая птица. – Дорогой, большая птица называется фазан, а сазан – это рыба. Не такая уж и большая. Рёга выдавил это объяснение сквозь новый приступ смеха, пока Йо-ка продолжал трястись на кровати, содрогаясь от хохота – Тсузуку попытался обидеться хотя бы из принципа, но продержаться удалось лишь минуту, после чего он сдался и тоже расхохотался: почему-то этот момент отложился в памяти особенно прочно. Они лежат втроем на огромной кровати и смеются, совсем рядом привычно холодные пальцы Йо-ки и искрящиеся глаза Рёги, за окном черное небо, но оно так далеко, как будто бы в другой вселенной. Этот момент хотелось сфотографировать, но Тсузуку знал, что ни одна камера не передаст настоящие чувства, а потому только наслаждался каждой секундой, стараясь одновременно видеть темноту этой январской ночи, чувствовать этот едва ощутимый винный запах, касаться холодных пальцев и горячих ладоней. – Я не хочу, чтобы ночь заканчивалась, – после бесконечного дня Тсузуку чувствовал, что сон одолевает его, но отпускать мгновения не хотелось до тянущей боли где-то под ребрами. – Конкретно эта или вообще? – Йо-ка усмехнулся и переглянулся с Рёгой, осторожно укладывая парня на свои колени. – Не знаю, – честно признался Тсузуку, ощущая, как Рёга устраивается рядом и начинаем медленно перебирать его волосы. – Ночью мы всегда рядом. Так что, наверное, вообще. – Есть города на очень далеком севере, и зимой ночь там не заканчивается никогда, – негромко заметил Рёга, наклоняясь к самому уху Тсузуку. – Полярная ночь, когда небо не светлеет, и свет идет только от звезд. – Ужасно, – бутылка вина подходила к концу, Йо-ка уже изрядно опьянел, а потому сказал это намного эмоциональнее, чем хотел сам. – Бесконечная ночь, что может быть хуже? Только темнота и пустота, никакого просвета, день за днем лишь мрак… – Зато после полярной ночи наступает полярный день, – чтобы не разбудить Тсузуку, Рёга поднялся очень осторожно и придвинулся ближе к диктатору, глядя в его чуть рассеянное, встревоженное темнотой далекой ночи лицо. – И тогда солнце светит весь день. Возвращаясь домой в два часа ночи, ты идешь под солнцем, как будто в самое ясное летнее утро. Тсузуку уже заснул, а мужчины продолжали сидеть рядом, внимательно глядя друг на друга, как будто в этом разговоре был тайный смысл, скрытое послание, которое они сейчас пытались разгадать друг от друга. Было очень темно, волны за окном продолжали шипеть, въедаясь в берег одна за другой, и Йо-ка вдруг подумал, что Рёга это точно полярный день, самый настоящий – когда солнце светит тебе всегда. Тогда он – полярная ночь? От этой мысли по спине поползли мурашки, но Йо-ка был слишком пьян, чтобы собраться, а потому он только тревожно оглядывался вокруг, как будто пытаясь найти подтверждение тому, что темнота обязательно исчезнет, и восход все-таки настанет. – Я не хочу быть полярной ночью, – Йо-ка смотрел на Рёгу почти в ужасе, ощущая, как пальцы начинают мелко трястись. – Рёга, я не хочу вечную темноту. – Ложитесь спать, господин. Мужчина мягко потянул Йо-ку за плечи, аккуратно устраивая его рядом с Тсузуку, и тот на удивление очень быстро успокоился, а уже через минуту даже закрыл глаза и начал дышать ровно – Йо-ка провалился в глубокий сон. Глядя на то, как два самых близких человека спокойно спят рядом, Рёга и сам почувствовал, как начинает расслабляться – они были одни, вокруг только море и черное небо: погасшие огни Токио не зажгутся, мрачное поместье далеко, и прямо сейчас ничего не могло вторгнуться в этот узкий маленький мир, где было место лишь для них троих. «Даже если вы полярная ночь, я никогда не дам вам об этом узнать. Только окажусь под вашим черным небом и пройду под каждой из звезд». *** Йо-ка закричал, когда очередная горящая перекладина упала прямо перед его лицом, опалив ресницы – он кричал, но из горла вырывались только сиплые хрипы: голоса не было. Диктатор метнулся в сторону, но и там все полыхало, знакомые коридоры превратились в огненный лабиринт, и пламя подбиралось к нему все ближе – где-то наверху раздался еще один взрыв, и Йо-ка скорее почувствовал, чем увидел, как еще одна стена рушится, отчего в воздух поднимается тяжелая бетонная пыль. Он был в ловушке, легкие раздирал густой черный дым, хотелось кашлять, но не получалось даже заглотить воздух: он метался, как зверь, которого загнали в клетку, когда прямо за спиной раздался выстрел – сначала Йо-ка подумал, что стреляющий промахнулся, но затем ощутил, как в плече медленно расцветает жуткая боль, а по руке вниз потекло что-то теплое. Йо-ка резко сел на кровати, в ужасе оглядываясь по сторонам – лицо еще пекло от языков пламени, но пальцы ощутили привычный холод собственного коттеджа – диктатор недоверчиво посмотрел на свое плечо, и с ним тоже все было в порядке. Рёга и Тсузуку спокойно спали рядом, и от этого Йо-ка тоже немного успокоился, однако сердце продолжало колотиться, как ненормальное: такие кошмары стали сниться ему все чаще. Вздохнув, Йо-ка немного посидел с закрытыми глазами, а когда открыл их, то не изменилось ровным счетом ничего – далекий Токио продолжал смотреть на него своими потухшими огнями из-за огромного окна. В небе изредка пролетали самолеты разведки, море тревожно затаилось, как будто даже волны остановились, и Йо-ка наощупь нашел стакан ледяной воды, заранее оставленной на тумбочке. Было тревожно, пусто и страшно. «Это все сон, только дурацкий сон».