Б-52

Пошатываясь, Рёга кое-как выбрался из перевернутой машины – по сравнению со всем, что им пришлось пережить до этого, приземлились они довольно мягко, и мужчина рассеянно коснулся крови на переносице: на каком-то этапе боль просто перестала ощущаться. Рёга сделал несколько пробных шагов, чтобы убедиться, что он точно ничего не сломал, а затем обернулся к покореженной машине: после удара в голове все перемешалось, а потому восстановить точную последовательность событий перед аварией никак не получалось. Боль противно пульсировала в висках, и Рёга чуть поморщился, однако затем резко застыл – последним его воспоминанием стал шприц, летящий прямо в его шею, однако никаких следов от укола он не ощущал. – Мать твою, это еще что? В темноте и тишине ночного леса даже этот знакомый голос заставил Рёгу выдохнуть с облегчением – потирая разбитый о руль лоб, Таканори тоже вылез из машины и осмотрелся, после чего поднес запястье к лицу и рассеянно посмотрел на шприц, торчащий из его руки. От удара он вошел довольно глубоко, и все содержимое точно уже курсировало по организму Таканори – будто не до конца придя в сознание, окровавленными пальцами он резко выдернул шприц и хрипло повторил свой вопрос: – Это что такое? – Уникальный вирус, который разрушает все внутренние органы. Изобретение Юуки. Таканори с Рёгой мгновенно обернулись. От удара Йо-ка пришел в себя и даже сумел выбраться из искореженной машины, после чего помог вылезти Тсузуку. Одна рука диктатора все еще безвольно болталась, он по-прежнему был бледным, чуть пошатывался, но гораздо больший ужас вызвали его глаза – они снова стали холодными, безжизненными, как будто еще там, на дороге, Йо-ка умер, а здесь сейчас было лишь его тело. В свете луны он казался совсем белым, почти прозрачным, а под одним из ледяных глаз лицо расчертила глубокая ссадина – кровь все еще шла, из-за чего создавалось впечатление, что Йо-ка плачет алыми слезами. Тсузуку рядом с ним сжался, он ощущал эту жуткую ауру, исходящую от такого знакомого Йо-ки: от него буквально расплывались волны мертвого, пустого холода. – Какой, блять, вирус? – Таканори снова посмотрел на шприц, который только что выдернул из своей руки. – Смертельный, – губы Йо-ки содрогнулись в странной ухмылке, пока его голос оставался все таким же спокойным. – И где хранится противоядие? – отчего-то Таканори тоже начал нервно улыбаться, смотря на маленькую красную отметину от иглы на своем запястье. – Его не существует, – конец фразы Йо-ки все разобрали с огромным трудом, потому что его голос вдруг дрогнул и превратился в шепот. – Вот оно как, – Таканори странно кивнул и огляделся, как будто ему хотелось сесть, но вокруг были только кривые деревья и грязные горы тающего снега. – И сколько мне осталось? Что вообще со мной будет? Йо-ка открыл рот, но так ничего и не сказал: он долго рассматривал свои длинные окровавленные пальцы на здоровой руке, затем сделал шаг назад, потерял равновесие и привалился к машине – голова диктатора была низко опущена, так что понять выражение его лица не получалось. Только-только разобравшийся в ситуации Тсузуку попытался к нему подойти, но Рёга быстро схватил парня за локоть и предостерегающе покачал головой – все это было неправильно. Самым спокойным здесь казался Таканори, которому мгновение назад объявили смертный приговор: для человека, чью судьбу уже определили, он выглядел слишком бодрым, почти веселым – впервые за эту ночь он снова вспомнил про прическу и озабоченно поправил растрепавшиеся пряди. – Чуть меньше часа, – Йо-ка все еще не поднимал головы, как будто боялся говорить правду, глядя Руки в глаза. – Все твои внутренние органы превратятся в кашу. Это больно. – О, неужели? Все это было неправильно. Тсузуку не мог понять, что случилось с эмоциями находящихся рядом людей – они ведь только что чуть не погибли, а теперь Йо-ка сказал, что Таканори осталось жить чуть меньше часа: разве в такие моменты не полагается кричать и слезно прощаться? Разве не нужно говорить важные слова, не нужно произнести все, что не было сказано, не нужно… попрощаться? Да и вообще, как Таканори может умереть – за время, проведенное с Йо-кой, Тсузуку видел десятки смертей, но почему-то он был уверен, что к ним это слово не применимо. Умирать могут охранники, военные, посторонние люди – но не те, кто столько времени был рядом. И почему Таканори, которому осталось меньше часа, выглядит таким спокойным, почти расслабленным; почему Йо-ка молчит и даже не поднимает головы, позволяя минутам убегать с мучительной скоростью; почему Рёга просто смотрит перед собой бессмысленным взглядом и тоже ничего не говорит? – В багажнике есть взрывчатка, – первым тишину нарушил Руки, но говорил он вовсе не о том, чего ожидал Тсузуку. – Много взрывчатки. А дорога от твоего поместью к Токио всего одна. Я сделаю так, чтобы ребятки, которые остались в твоем поместье, еще долго не смогли преследовать вас. На дороге стоят брошенные машины, в каких-то должно остаться топливо. Чтобы доехать до Токио, хватит. – Ты хочешь остаться здесь? – Йо-ка все-таки поднял голову, но его взгляд был абсолютно нечитаемым, и только в голосе ощущалась легкая дрожь. – Не особо горю желанием, – Таканори усмехнулся в своей манере, но разрезанный рот придал его улыбке что-то зловещее, чужое. – Но еще меньше я хочу, чтобы вы смотрели, как разъедаются мои вн… Договорить Руки не успел: его глаза резко расширились, и он издал глухой стон, чуть согнувшись и положив руку на живот. Йо-ка вздрогнул и сделал шаг по направлению к Таканори, но затем замер, будто не зная, как поступить дальше – кожа Тсузуку покрылась мурашками. Только сейчас он вспомнил, что на улице был январь, что, несмотря на резкое потепление, они все еще стояли в лесу среди куч тающего снега в тонких рубашках – было темно, лицо резал резкий январский ветер, и Тсузуку вдруг стало до боли тоскливо. Парень осознал, что, хоть никто не кричал трагичные слова, никто не плакал, никто не говорил о прощании вслух, но это было именно оно. Тягучее, тоскливое, болезненное ощущение того, что человека, который так долго был рядом, ты больше не увидишь: и это было так тяжело, что никакие слова говорить и не хотелось. – Ну же, – Таканори снова натянуто улыбнулся. – Мне осталось не так много времени, если вы хотите что-то сказать, то говорите сейчас. – Ты винишь меня? – Йо-ка уже сумел справиться с собой, чтобы смотреть прямо в чужие глаза, но его голос все еще то скатывался в шепот, то становился пугающе громким. – За то, что ты разработал непонятный вирус, который сейчас убивает меня изнутри? – Таканори рассмеялся так, как будто говорили они о чем-то несущественном, что его совсем не касалось. – Вовсе нет. Если мне суждено умереть сегодня, то на меня бы упало дерево, меня бы переехала машина, кто-то бы перерезал мне глотку… Дело здесь точно не в твоем вирусе и уж тем более не в тебе. – Прости меня, – когда Йо-ка говорил эти слова, он подошел так близко к Таканори, чтобы, кроме него, этого прощения больше никто не услышал. – Я не знаю, что говорить. Мне просто… – Больно? – Руки тоже шептал эти слова в чужое ухо, пока его ладони осторожно легли на узкую спину диктатора. – Поверь, мне тоже не сладко. Над вирусом ты постарался на славу, ха-ха. Йо-ка, я тебя прошу, забудь эту ночь, как страшный сон. Забудь меня, вычеркни из своей жизни навсегда, сотри воспоминания обо мне и этой ночи. Ты сильный, гораздо сильнее, чем сам себе кажешься сейчас, и ты обязательно придумаешь, как со всем этим разобраться. Йо-ка, я не нужен тебе, чтобы справиться, ты все можешь сделать сам, а я… рад, что ты стал именно таким. Уходи и не тяни время. Последние слова Таканори произнес уверенно, почти жестко, и чуть оттолкнул от себя Йо-ку, нахмурив брови: диктатор отшатнулся, и его здоровая рука дернулась, как будто он хотел потянуться к этому человеку, вцепиться в него, не отпускать – вместо этого Йо-ка только сглотнул и вернул руку на место. Таканори усмехнулся и облизнул губы, однако тут же поморщился и, кажется, побелел еще сильнее, хотя и так был похож на тень. Йо-ка больше не смог выносить это зрелище – резко развернувшись, он быстро пошел к дороге, чуть пошатываясь при каждом шаге: он сосредоточился на простых движениях, заставлял себя идти, только чтобы не думать о том, кто остался за спиной. Наверное, он все еще не пришел в себя, но боли в раздробленной руке не чувствовалось, конечность он вообще не ощущал, а вот в груди что-то тянуло так, что каждый шаг давался с огромным трудом – он ведь может развернуться и остаться здесь до последнего вздоха Таканори. – Я найду рабочую машину, – Йо-ка бросил это себе под ноги, все еще не поднимая взгляда от земли, будто не желая видеть лиц окружавших его людей. Растерянный Рёга чуть кивнул, зная, что его все равно не видят: у него пока никак не получалось переварить ситуацию. Он дернулся в сторону Йо-ки, потому что понимал, что сам в таком состоянии диктатор далеко не уйдет, но что-то удержало его на месте, позволив Йо-ке скрыться среди отсыревших на январском ветру деревьев. Происходящее все меньше напоминало игру. Тсузуку тоже проводил мужчину взглядом, а затем резко повернулся к Таканори и открыл рот, но так и не придумал, что произнести – заметив это, тот приподнял бровь и хмыкнул, хотя было заметно, что привычная мимика уже дается ему с огромным трудом: да и стоял Руки, чуть согнувшись. – Если ты не знаешь, что сказать, не говори ничего, – почти весело подсказал Таканори, чуть тормозя перед каждым словом. – Запомни этот совет, в будущем пригодится. – Мне очень жаль, – что-то сказать Тсузуку все-таки хотел, а затем неожиданно сложил вместе ладони и низко поклонился. – Мне правда очень жаль. Спасибо вам за… За все. – Пожалуйста, – Таканори чуть улыбнулся. Простояв так несколько секунд, Тсузуку разогнулся, в последний раз встретился взглядом с Руки и, неуместно кивнув на прощание, резко бросился за Йо-кой, боясь, что тот снова потеряет сознание. Запоздало Рёга понял, что остался один на один с умирающим Таканори. Со стремительно умирающим Таканори. Задумавшись, Рёга подумал, что хотел бы ему сказать – получалось слишком много и одновременно совсем ничего: а Руки терпеливо ждет его, как бы невзначай сложив окровавленные ладони на животе. Сейчас, когда они остались вдвоем, он перестал улыбаться, шутить, перестал бросаться острыми фразами, и Рёга понял, что второй раз в жизни ему удалось увидеть настоящего Таканори: без фарса, без масок, без притворства – первый их раз закончился не слишком удачно, если так можно описать вырезанное на чужой груди его, Рёги, имя. От этих воспоминаний дрогнули кончики пальцев, и Рёга вдруг вспомнил, что, когда они выбирались из поместья, один из военных всадил нож глубоко в его бедро, а еще очень ныла ключица, после того как он, уклоняясь от пули, с размаху рухнул на землю – в общем, ему было больно. – Мне жаль. Рёга выдавил это из себя с огромным трудом, почти протараторил, а затем быстро развернулся и зашагал обратно к дороге, игнорируя боль в прорезанном бедре. Он не знал, сколько ему осталось, но чувствовал на своей спине пристальный взгляд, и понимал, что будь у него в запасе хоть вечность, хоть пара часов, этот момент он точно запомнит навсегда – слишком много боли в нем было, и дело вовсе не в сломанной ключице или кровоточащей ране в ноге. Воздух пах январем, самым дурацким периодом в году, сбитые костяшки мерзли и саднили, и Рёга, ускоряя шаг, спрятал руки в карманы брюк – он скользил, потому что снег под ногами таял, но не замедлялся ни на мгновенье, будто задержка хоть на секунду навсегда похоронит его в этой тоске вместе с Таканори. У одной из машин на обочине его уже ждал переминающийся с ноги на ногу Тсузуку, тревожно оглядывающийся по сторонам – заметив Рёгу, он облегченно выдохнул и бросился к нему на встречу. Путаясь в словах, парень объяснил, что они нашли машину с топливом, но Йо-ка снова отключился – Тсузуку говорил еще что-то, но Рёга вдруг осторожно схватил его за плечи и заглянул прямо в глаза, отчего тот сразу же замолчал: привычный Рёга выглядел непривычно серьезно. – Слушай меня внимательно, – мужчина даже не моргал, и только его руки слега тряслись. – Садись в машину вместе с Йо-кой и не подай никаких признаков жизни. Я вернусь через пару минут, обещаю, это не займет много времени. Когда я вернусь, мы уедем. Понял? – Я… – Тсузуку! Парень поспешно кивнул, ничего не понимая, и Рёга, убедившись, что тот выполнил его приказ, зашагал обратно к перевернутой машине, на которой они сюда приехали. Это было безрассудно, об этом ни за что не должен был узнать Йо-ка, но ведь весь смысл этой ночью потерял значение, а Йо-ка снова потерял сознание и вряд ли Тсузуку расскажет ему об этих минутах – а Рёга просто чувствовал, что, будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь, если поступит иначе. Таканори был все на том же месте – непривычно спокойный, безмятежный, почти счастливый. Услышав хруст снега, он резко поднял голову, потянувшись к пистолету, но тут же ошарашенно замер, разглядев в темноте знакомую фигуру – плечи Руки как будто снова сникли, но он все-таки попытался изобразить привычную насмешливую улыбку. – Не притворяйся, – Рёга вздохнул, приближаясь к мужчине на расстояние вытянутой руки, а затем сокращая и эти сантиметры. – Я вернулся, чтобы поблагодарить тебя. Спасибо, что подставил руку вместо моей шеи. Спасибо, что не сказал Йо-ке правду. – Что не виню его в своей смерти? Я ведь его и правда не виню, – улыбка не исчезла с лица Таканори, но вместе с бесконечной тоской в ней впервые проступила искренность. – Я виню его во всем остальном, с чем мы столкнулись сегодняшней ночью. Но ему говорить об этом не обязательно, он ведь и так это понимает. – И все же он бы сломался, услышав это от тебя. – Рёга… – то ли Руки все еще не мог привыкнуть к возможности произносить это имя громко, то ли боль в его теле становилась все сильнее, но говорил он почему-то шепотом. – Если все плохое забывается, то… что останется от меня? Что люди будут помнить? Что будешь помнить ты? Рёга тяжело вздохнул. Он смотрел на Таканори так близко второй раз в жизни, но только сейчас видел того, о ком слышал столько рассказов – японский миллиардер, бывший якудза, специалист в международных делах: за вечными шутками и хохотом пряталась холодная серьезность. Ветер чуть трепал высветленные волосы Таканори, его горло обернула алая полоса засохшей крови – чья-то неудачная попытка перерезать его горло, а губы побелели и дрожали не то от боли, не то от страха за эту неуместную искренность. Впервые Рёга видел Таканори таким спокойным, без всякого притворства, будто впервые принявшего самого себя: – Ты останешься в моей памяти именно таким, – тихо признался Рёга и неожиданно для самого себя осторожно обнял мужчину, почти не касаясь. – Спокойным и тонущим во мне, как в море. – Уходи скорее, – Таканори смеялся, но любой, услышавший его смех, счел бы это за горький плач. – Еще чуть-чуть, и я не смогу терпеть эту боль. Не хочу, чтобы ты видел меня таким. Тонущим в тебе… как в море. – Позволь себе расслабиться. Позволь мне увидеть тебя. Два взгляда встретились в темноте. А затем Таканори уже не смог стоять и рухнул на землю, но Рёга вовремя подхватил его, удерживая в вертикальном положении – отчего-то его сердце забилось быстрее, а все слова мигом вылетели из головы: в лунном свете Руки уже даже не казался живым. Почувствовав на себе его взгляд, Таканори вдруг зашелся в приступе раздирающего, сухого кашля – на землю он отхаркнул густую, вязкую кровавую массу. – Рёга, уходи, – вопреки всему мужчина все еще был спокойным, почти расслабленным, а в его улыбке не было ни тени холодной насмешки. – Я не боюсь смерти. Извини, что говорю тебе… правду, но я не верю в бога. Но, засыпая каждую ночь, я позволял себе… дерзость и молил его о том… чтобы никогда больше не проснуться… и он услышал. Рёга вздрогнул. Таканори в его руках сползал все ниже, его трясло, а речь мужчины стала совсем несвязной – кажется, он впадал в бред. Тогда Рёга осторожно расчистил снег прямо руками и усадил мужчину на землю, подумав, что он стал пугающе легким, будто уже не принадлежал этой жизни: возможно, так оно и было. Рёга действительно не хотел видеть, как умирает Таканори, а потому закрыл глаза и, наклонившись, прошептал прямо в чужое ухо: – Надеюсь, в следующей жизни ты будешь счастлив. Таканори не понял, раздалось ли это в его голове или Рёга сказал эти слова на самом деле – в его реальности все давно смешалось, тело бросало то в жар, то в холод, а желудок раздирала дикая боль: когда мужчина сумел открыть глаза, рядом уже никого не было. Наверное, у него оставалось всего минут десять, и Таканори, до боли кусая губы, поднялся на ноги – все путалось настолько, что он не понял, как снова оказался на дороге со всей взрывчаткой из перевернутого автомобиля, какую только сумел унести. Таканори впервые ощущал себя настолько счастливым – он даже не понимал, плачет он сейчас от дикой боли или от этого странного, непривычного счастья. Впервые за ночь он заметил, что небо было ясным, без единого облака, и из-за слез казалось, что звезды соскальзывают с неба и падают прямо к его ногам – и это было чертовски красиво. Таканори лежал прямо на асфальте, смотрел в ночное небо и ощущал, как веки тяжелеют: впервые в жизни он засыпал абсолютно спокойным. Он всегда ощущал себя покинутым – даже бог не отвечал на его просьбу: он всего лишь хотел уснуть и больше никогда не просыпаться. Сегодня у него больше не осталось просьб. *** Когда где-то вдалеке раздался грохот, а в воздух взметнулся огненный столб, Рёга вздрогнул и крепче сжал руль: они снова ехали по направлению к столице в полной тишине, проносясь мимо заброшенных машин и затаившегося в темноте моря. Очень хотелось вырезать из памяти все случившееся за последние несколько часов, но в голове застряла одна фраза: «Мечтал заснуть и больше не просыпаться». Рёга рассеянно смотрел в зеркало заднего вида на полыхающее на горизонте пламя, как вдруг за его спиной раздался холодный голос: – О чем говорил с Таканори? Рёга резко обернулся. К этому времени Йо-ка снова пришел в себя и уже сидел прямо без помощи Тсузуку – лицо диктатора не выражало совсем ничего, даже было немного сонным: разобраться в мыслях Йо-ки по его голосу тоже не получалось. Впервые за все это время Рёга подумал, каким же он был дураком, когда считал, что Йо-ка ни о чем не знает – поместье было территорией, в которой диктатор парил, как хищная птица, зная обо всех тайнах этого мрачного места. И если кто-то там мог иметь эти тайны, то только потому, что Йо-ка это позволил – и почему Рёга догадался об этом только сейчас. Он долго думал, как ответить на заданный ему вопрос: так долго, что уже и сам запутался в своих мыслях, пытаясь понять, о чем же они с Таканори все-таки говорили. Заметив его растерянность, Йо-ка спокойно заметил: – Да в общем-то, уже не важно. Расскажешь как-нибудь потом… А сейчас внимательно слушайте, что мы будем делать дальше.