Раб полугуль в мире людей.

      — Отец, какого чёрта?!       Утром всё вроде бы было хорошо, всё как обычно: какой-то слуга опять отодвинул бордовые шторы, и солнечный свет ослепил глаза, Кен каждое утро помогал Аято одеться и собраться к обеду. Обычно семейный обед проходил спокойно, но не в этот раз.       — Извини, Аято, но это необходимо, я надеялся, что ты поймёшь, — король поморщился и провёл рукой по волосам ото лба до затылка. — Ты хотел, чтобы он постоянно был рядом, но не всё получается как хочется. Через 2 дня он вернётся сюда, не волнуйся.       — Не волноваться?! А по мне видно, что я волнуюсь?! — Аято ударил ладонями об поверхность стола, вскакивая со стула, который со скрипом отъехал назад, слава богу — не упал. — Мне бы твою уверенность в своих словах, отец! Два дня на рудниках Гунай! Среди щетинистых мужиков, камней с телегами, и проводя большую часть дня в тёмных тоннелях в метрах тридцать под землёй?! Как будто ты сможешь поклясться мне честью короля в том, что «он вернётся сюда через два дня»!       — Ну-ну, племянничек, — тут вмешалась госпожа Изела, встревоженная столь несвойственным для её племянника поведением, — ты же сам сказал, что не волнуешься. К тому же, брат всегда может подарить тебе нового раба.       В этот момент на лице принца проскользнула целая палитра эмоций, идущих одна за другой: удивление, замешательство, непонимание, а затем и гнев, который можно вёдрами черпать. К тому же, и тётя заметила по его лицу, что ляпнула что-то не то. Рука мальчика сжалась в кулак вместе со скатертью, женщина стремительно обернулась к брату, совершенно обескураженная новым открытием — тем, как отреагировал на её слова её же племянничек.       — Клянусь… — одними губами прошептал король, не сводя взгляда с рассерженного лица сына.       — Что, прости?..       — Клянусь, что он вернётся живым и невредимым, — уже громче говорил король в ответ на удивлённое лицо мальчика с отпечатком недавней ярости, глаза мужчины прищурились и с отчётливо слышным в голосе металлом задал вопрос: — Моей клятвы тебе будет достаточно?       Кен стоял позади него и не мог увидеть, что выражало лицо Аято, но отчётливо представлял злость, переплетённую с обидой, которую он из последних сил сдерживал, подтверждению тому были маленькие ручки, до побеления костяшек сжимающие белую скатерть.       — Хорошо… — сдавленным голосом прошептал мальчик, усаживаясь на место.       Если не считать хмурого Аято, растерянную Изелу и задумчивого короля обед прошёл нормально… В гробовой тишине. Уже на выходе Арата окликнул сына с другого конца комнаты, сказав, что повозка готова отправить Кена на рудники. Сейчас же. И посоветовал рабу собирать вещи. Аято ничего не ответил — развернулся. Всю дорогу они шли молча, так же молча Аято сел на кровать в своей комнате и скучающим взглядом наблюдал, как Кен собирает вещи, которых, кстати, было не много.       — А ты только и рад уйти, да? — с удивительной, даже для себя, обидой обратился он к парню и опустил взгляд в пол, когда тот посмотрел в его сторону через плечо.       В комнате раздалось характерное шлёпанье босых ступней об мелкие квадратики холодного пола.       «И как у него это получается? В смысле, ходить по этому полу?» — задавался вопросом Аято. Каждый раз, ступая на него без обуви, он непроизвольно морщился, особенно неуютно было как сейчас, зимой. Ибо холодно, очень. Всё ещё смотря в пол, мальчик увидел кончики пальцев ног подошедшего к нему парня.       — Это не так, — спокойный тон выводил из себя, время от времени вызывая желание с размаху врезать по белобрысой голове.       — Что не так-то?! — мальчик вскинул голову, сразу же встречаясь с ледяными серыми глазами и ощутимо вздрагивая.       — Это не так, Аято, — похоже, полугуль окончательно осмелел или тем самым пытался заверить принца в правдивости своих слов. — Я буду скучать.       И он говорил правду, ведь уезжать отсюда не хотелось, при этом оставляя Аято с этими бестолковыми стражниками, которые только и могут, что сверкать доспехами, строя при этом важные мины. Бррр! Тошно аж! Сердце колет, неприятно так. Он со вздохом уткнулся носом в плечо принца, не желая уходить из ставшего настолько родным, пусть и только за несколько дней, места. Здесь, в этой комнате, так уютно, словно она скрывает полугуля от всей жестокости мира, но в то же время в темноте становясь тем местом, в которое он бы ни за что не вернулся. Один. Ведь без хозяина комнаты здесь становилось как-то слишком пусто и мрачно, даже, когда лучи солнца пробивались сквозь окно и создавали то пятна, то крадраты да прямоугольники на каменном полу. Даже так — всё равно грустно.       — И к тому же это только на два дня, — как бы невзначай бросил он эти слова, отрываясь от плеча наследника. — Аято?       В голубых глазах, смотрящих прямо на него, читалось изумление.       — Ты… Только что назвал меня по имени?       Кен молчал где-то с минуту, пытаясь понять, что в этом такого и только позже вспомнил, где находится.       — Извините, хозяин, — ответил полугуль, склонив голову и теперь смотря в ту же точку, куда и Аято недавно.       — Нет-нет, я уже говорил, что не нужно меня так называть! — запротестовал мальчик.       Раздался тяжелый и ленивый стук в дверь.       — Думаю, это за мной, — на губы прицепилась грустная улыбка, как же не хотелось покидать эти стены.       — Господин Аято? — Кен решил, что сейчас не к месту называть его по имени, не хватало ещё, чтобы человек за дверью услышал, и слухи разлетелись по замку словно ветер, проблемы именно сейчас полугулю были ни к чему.       А тем временем Аято, свесив ноги с кровати, в такой позе они не доставали до пола, болтал ими, пристально наблюдая. Взгляд сосредоточен и нахмурен, но глухим голосом он бросает: «входите». И больше не шевелится, не оборачивается, когда Кена подзывает к себе слуга, оставшийся стоять возле двери, не отвечает, когда раб прощается с ним… Просто не смотрит, но прекрасно чувствует виноватый взгляд серых глаз, устремленных ему в спину.       Дверь с тяжёлым грохотом закрылась, заполняя звуком просторную комнату. Понимание того, что он теперь один в этих четырёх стенах осознавалось так же хорошо, как и то, что теперь здесь будет нестерпимо пусто. Прошло лишь несколько дней, но Аято привязался к мальчишке, пусть и не хотел этого показывать. Что казалось ему очень странно. ***       Прислуга, приземистый старичок, с серьёзным видом шагал по коридорам, не оборачиваясь и не сбавляя темп, а наоборот — шагал всё быстрее, широко расставляя ноги. Казалось, он хотел, чтобы раб отстал от него и заблудился в лабиринте коридоров, но, к его разочарованию, Кен не отставал, следуя за слугой позади него, чуть ли не наступая на пятки.       Огромных размеров дверь предстала перед ними. Её полугуль видел лишь раз, и то снаружи — когда его привезли сюда. По широким ступеням он со слугой спустился на площадку, вымощенную серыми круглыми и овальными камнями. Возле самых ворот, ведущих из дворца, сделанных из белого кирпича, метрах в двадцати их ждала повозка, которая и должна была увезти Кена из крепости.       Возничий открыл перед рабом дверь. Фигуру закрывали широкие полы чёрного плаща, а капюшон натянут на голову так, что даже лица не разглядеть. Мальчик уже ступил одной ногой внутрь, подтянулся на руках и огляделся, а прислуги как будто и не было здесь — пропал. Мало ли какие тараканы в голове у того водятся, но ему ли, Кену, его осуждать?       — Отправляемся, — в повозке было две двери, и на каждой по одному окну с ещё одним в стене со стороны извозчика.       Усевшийся на своё законное место человек ничего не ответил и молча стегнул поводья, призывая лошадей двигаться вперёд через ворота, а позже и через густой лес. К вечеру они уже должны добраться до пункта назначения.       Кстати, а ведь и правда придётся жить там два дня, но и не такое бывало в жизни. Ехать с «подозрительным» извозчиком в полной тишине становилось как-то скучно. А ведь скоро тринадцатое января — день рождения Кена.