Сорок один килограмм

… Он сделал все правильно, никаких сомнений, разве мог он ошибиться, если дело касалось Тецу. Вот ее последнее смс, датированное концом марта, еще до того рокового дня, когда скрипучие половицы, обнаженная кожа, порочное, грязное, но такое желанное удовольствие… Вот ее футболка – Сацуки принесла – вот бутылочка с водой, которую он подобрал, когда пришел в ее школу, просто посмотреть на нее… Аомине всегда знал – не верил, нет – именно знал, рано или поздно должен был настать тот день, когда прозрачная его мечта обязана была остановить свой полет, задуматься и протянуть ему свою тонкую кисть, на которую и не путы нужно надевать – все кольца на свете… Потому-то он и остался жить, верить, играть дальше – был смысл во всем этом, потому что где-то еще, пусть и далеко, маленькая Тецу продолжала свой путь к нему. Перед игрой он решил, что хочет быть с ней немедленно, сегодня и сейчас – Аомине был тем вторым в команде, кто любил Тецу именно так, как дышал – не иначе. Первым, конечно, был Мидорима, молчаливый, высокомерный, положивший себя на половину взгляда голубых глаз, проигравший навсегда самому себе. Другие умели сориентироваться и дать своим чувствам иные направления – Мурасакибара мог лелеять ее взаимность, единственную в своем роде, Кисе шел по невидимым следам Аомине, Акаши просто хотел стать победителем. Соперников себе Аомине не видел – видел только однажды, и этим соперником был Хайзаки, самодовольный ублюдок, на которого Тецу неожиданно посмотрела благосклонно, почему и пришлось срочно убрать его из команды, раз и навсегда. - Хайзаки нужно уйти, потому что Кисе опередит его однажды, - сказал Акаши, но в глаза упрямцу он не смотрел, не пытался даже, - И тогда ты потеряешь самого себя. Остальные в тот день сделали вид, что ничего не заметили. Хайзаки был единственным, кто ощутил – он для всех соперник не только в баскетболе. Но было у него еще что-то, чувство вины или нечто подобное – Аомине не хотел разбираться – и это что-то заставило его уйти. Тецу осталась в закрытом зале, без мяча, без майки с номером, без влюбленного в него аса, совсем одна. Но она осталась общей. Баланс не был нарушен. - Я хочу увидеть тебя, - сказал Аомине, глядя на старое фото, на нем видна только ее светлая макушка, как сейчас помнит – когда он обнимал ее, макушка упиралась ему в грудь. - Я хочу, чтобы ты вернулась к нам… ко мне, - он не находит нужных слов, - Хочу видеть, как ты спишь, как смеешься, хочу снова трогать тебя за руки, за скулы, везде, где дотянусь до тебя, Тецу. - И разве так сложно понять, - он смеется сам над собой – говорить с пустотой в стиле Мидоримы, не в его, Аомине, стиле, - Сложно понять, что ты всегда была наполовину общей, Тецу? И твой Огивара, и твой Мурасакибара – никто не мог взять тебя себе, Тецу… Как не сможет твой несчастный Кагами. Как я не смогу, наверное… Он протягивает руку и трогает воздух перед собой. Тецу, наверное, спит сейчас или читает, на свете так много дел лучше и интереснее баскетбола, Аомине, Поколения чудес… Кто сказал, что они с ней – навсегда? Кто придумал, что Тецу – его и ничья больше? Кто решил… Да к черту все! Аомине только сейчас начинал понимать, что, если он не выиграет у Тецу снова, она так и останется для него далекой тенью. А если для него – то для Момои и Хайзаки тоже. Этого он не мог допустить. Он все еще помнил, как они с Хайзаки били друг друга на гладком после игры полу, вложив в удар не ненависть – любовь к Тецу. Номер бывшего товарища он найдет чуть позже. Если у него не будет шанса вернуть Тецу – пусть ее хотя бы вернет Хайзаки. Или он все-таки не прав?.. *** - Извините за вторжение, - сказала Момои, голос ее прозвучал торжественно звонко, как и все, во что она вкладывала душу. На ней короткая летящая юбка и новые туфельки – Тецу смотрит с удивлением, и такой фасон уже носят… Момои с сомнением достает покупки Куроко, увы, две пары кроссовок и очередную футболку с надписью на английском она не оценит высоко, хотя и понимает, и даже склонна принять чужой вкус и мнение. - Кагами-кун купил такую же, - неловко скажет Куроко, - Размер больше, конечно. Надену на игру с вашей школой, Момои-сан, или… - она осекается, - Или все-таки не надо?.. Они умолкают обе, потому что неназванное имя аса Тейко давит на обеих, впрочем, эту тонкую истину понимает только Момои – Тецу слишком по-детски делает вид, она давно простила и ничего не помнит, ей хочется так думать. - Кагами-кун везде, да? – беззлобно спрашивает Момои, свое собственное сердце она тут же хоронит во имя Тецу и Дай-чана, - Ты любишь его, Тецу-чан? Пресловутое имя всегда звучит чуть неловко из ее уст, Тецу не нравятся суффиксы, но она разрешает только Момои, хотя Мидорима и назвал ее однажды тоже так, неловко, ошибся, но эта ошибка говорила – в своих мыслях он давно зовет ее не Куроко, а иначе, ласковее… - Люблю, - честно говорит она, - Как люблю Момои-сан, Тренера, капитана… Капитана Сейрин, имею в виду, - добавляет она, помолчав. - Разве можно его не любить, да? – Момои стягивает с себя кофту, жарко, ей жарко в присутствии Тецу, которая только что в очередной раз отказала ей. - Кагами-кун хороший, правда же? И он похож на Дай-чана, - Момои опускает глаза, ей неловко и одновременно хорошо, - Совсем немного, но сходство есть. - Нет, - Куроко смотрит в окно, как будто что-то важное происходит сейчас там, - Нет, не немного, Момои-сан. Они похожи во всем. Он свет, такой же, как Аомине-кун. И я его тень. Я дала ему то же обещание. - Я помню, - хочет вставить Момои, но тут же умолкает – Тецу смотрит на нее сухими невидящими глазами, улыбается и гаснет, в очередной раз, несбыточно и непредсказуемо. - Он свет, - повторяет она. В сумерках, когда Момои уходит, а родителям слишком рано, чтобы вернуться домой, она так и сидит, глядя в темнеющие окна, повторяя про себя, что Аомине свет, чтобы не забыть об этом завтра, когда наступит игра, и потом, много лет спустя. Она вспоминает большие теплые руки, поднимающие ее над собой – и вспоминает другие, чуть больше и теплее, вытаскивающие ее из воды. - Это должен был сделать ты, Аомине-кун, - строго говорит она самой себе, - Ты должен был спасти меня, а не топить. Видит перед собой его лицо с печатью вечной любви к солнечному мячу и к ней, тени, видит его прохладные пальцы там внизу, где ей до сих пор больно, видит его полностью. Чувствует, как где-то далеко бьется его горячее сердце – и знает, в его случае, не она прощает ему предательство, вовсе нет. Это он, Аомине, ее бывший угасший свет, не прощает ей слабость. Не прощает ей ее уход с поля, вечный ее отказ подавать невидимые мячи, не прощает ей ее новые летние платья и футболки «как у Кагами-куна». Тецу смотрит перед собой и видит его немигающий строгий взгляд. И радуется, и чувствует счастье – скоро она увидит того, к кому была особенно близка. И страшно от мысли, что этот кто-то всегда был ближе к победе, чем к ней. Ближе к победе, значит, ближе к Акаши, к Момои, к Мурасакибаре, к Кисе и к Мидориме, а только потом и к ней.