***
Чонгук приезжает по адресу, который Юнги называл для доставки торта, долго стоит под козырьком подъезда обветшалой пятиэтажки, задумчиво смотрит на ливень и, выкурив вторую сигарету, всё-таки поднимается наверх. Время почти десять вечера, холодно, Чонгук ругает себя, что не захватил пиджак, и сталкивается взглядом с двумя бездомными на первом этаже, распивающими одну бутылку пива на двоих. Он бросает им пачку недавно только распечатанного Мальборо и, заметив, что вместо лифта тут склад старой мебели, поднимается на третий этаж пешком. Дверь Чонгуку не открывают. Он продолжает стучать, выругивается сквозь зубы, что припёрся сюда среди ночи, а не оставил на утро, и уже думает развернуться и уйти, когда слышит скрип двери позади себя. На шум в подъезде из соседней квартиры выходит пожилая женщина, за которой, спрятавшись за её юбку, стоит маленькая девочка и с любопытством рассматривает Чонгука. Чон сразу узнаёт в ребёнке знакомые черты. — Я пришёл к Юнги, — поклонившись женщине, говорит Чонгук. — Я его друг, а его, кажется… — Друг? — тонкий голосок не даёт ему договорить. Девочка, выбежав из своеобразного укрытия, подходит к Чонгуку и протягивает ему ручку. — Я Юна. — Привет, принцесса, — тепло улыбается ей Чон и присаживается перед ней на корточки. — Где твой брат? — Работает, — с интересом рассматривает блестящие запонки на рукавах рубашки мужчины ребёнок. — Но ты подожди с нами, и он придёт. А ты друг со школы? — с подозрением спрашивает Юна. — Нет, я не со школы, а по работе, которая, кстати, уже давно закончилась. — Да на мойке он, — утирает перекинутым через плечо полотенцем покрытое испариной лицо женщина. — Раньше полуночи не вернётся. — Я думал, он больше не моет машины, — хмурится Чонгук, а потом всё понимает. Да, он дал Юнги работу, но пока не выдал зарплату, а тому ведь жить на что-то нужно. Чонгук уже в который раз злится на своё упрямство и вновь обращается к ребёнку: — Мне так стыдно. Я не привёз тебе ничего, не ожидал тебя встретить, но обещаю в следующий раз купить тебе много вкусностей с клубникой и кремом. — И шоколадом, — укоризненно смотрит на него Юна. — Но ты же не любишь шоколад. — Что ты за друг такой, — обиженно тянет Юна. — Если не знаешь, как Юнги любит шоколад. Ты же не только мне сладости привезёшь. — Спасибо, — щёлкает её по носу Чон. — Ты права, я был плохим другом, но теперь, благодаря тебе, я это знаю. Чонгук просит у соседки номер Юнги и, попрощавшись с Юной, спускается вниз.***
Мойка в ливень. Что за чертовщину творит этот парень? Всю дорогу до отеля Чонгук нервно сжимает в руках дорогую кожу руля, матерится, клянется высказать Юнги всё, что о нём думает, а главное, за то, что вынуждает Чонгука в такую погоду колесить по городу. Как и ожидалось, перед отелем Юнги нет. Чонгук тянется за мобильным и набирает продиктованный женщиной номер. Юнги отвечает после четвёртого гудка, и его почти не слышно. — Это Чонгук, где ты сейчас? — сразу переходит к делу Чон. — Чего? — кричит в трубку Юнги, голос которого оглушают то ли проезжающие автомобили, то ли шум дождя. — Где ты? — кричит в трубку Чонгук. — Домой иду, к метро, я на шоссе, — Юнги называет Чонгуку местоположение, и тот, сбросив звонок, на всей скорости несется туда. Видимость на дорогах ужасная и опасная, Чонгук ползёт по обочине, включив аварийки, напряженно всматривается в окно и, наконец-то, замечает одинокую тёмную фигуру, двигающуюся в сторону ближайшей станции метро. Мазерати тормозит прямо рядом с парнем, и Чонгук, перегнувшись через сиденье, распахивает дверь. — Садись! Юнги сомневается ровно три секунды, дольше поломаться хлестающий в лицо дождь не позволяет. — Ну вот, я испачкал твою машину, — виновато оглядывает стекающую с насквозь промокшей толстовки и джинсов на пол автомобиля воду Мин и мокрыми руками утирает не менее мокрое лицо. — Ты же заболеешь, — рычит на него Чонгук и передаёт коробочку сухих салфеток. Пока Юнги пытается хоть немного обсушить волосы и лицо, Чонгук выруливает снова на шоссе. — Я уже болею, — улыбается ему, обнажая дёсны, Юнги. Улыбается. Он мокрый, бледный, как полотно, в тонкой для начала зимы одежде, его ощутимо потряхивает, а он улыбается. Улыбается так, что вся злость и раздражение Чонгука по щелчку внутри лопаются, сдают своё место теплоте и невыносимой нежности. Чонгука она распирает, по салону размазывает, он бы её всю ему отдал. Здесь и сейчас. Безвозмездно. Но нежность дарить страшно. Даже Чонгуку. Вдруг не примет, не захочет, нагрубит. Чонгук сам её пугается, усиленно прячет. Не время, значит. Он сильнее на педаль газа давит, подрезает кого только можно, ему плевать. У него в машине мокрый и болеющий котёнок. Всё остальное сейчас не важно. — Какого черта ты гуляешь под ливнем? Какого хрена ты пошёл мыть машины в такую погоду? — продолжает выдавливать из себя агрессию Чон. Не дело это размазнёй из-за одной улыбки быть. — Почему ты такой безответственный? — Когда я пошёл мыть машины, дождя не было, даже с дождём я помыл одну, — продолжает вытирать рукавом мокрый нос Юнги. — Потом я подождал час, думал, дождь закончится, тогда клиентов бывает навалом, а он только разошёлся. Брать такси до метро мне дорого, а автобусы перестали ходить, поэтому я устал торчать на остановке и пошёл пешком. И дошёл бы! Чего ты припёрся? И куда мы едем? — Я хотел с тобой поговорить о школе, но это потом. Сперва мы тебя согреем и переоденем. — Тогда будь добр, развернись, мой дом не в этой стороне. — Мы едем не к тебе. — Какого чёрта? — Юнги хочет звучать грозно, но лихорадка только разгорается, и интонация получается слабой и вялой. — Ты переоденешься, согреешься, мы поговорим, а потом я отвезу тебя домой, — спокойно говорит ему Чонгук. — И ещё я обещал Юне кое-что, без этого ты не уйдёшь. — Юне? Что ты несёшь? Откуда ты знаешь мою сестру? — ошарашено смотрит на него Мин. Чонгук вкратце рассказывает уже окончательно сдающемуся под напором подступающей простуды парню про визит к нему. Юнги больше не возмущается, смотрит в окно, чихает и засыпает за десять минут до квартиры Чонгука. Чон паркует мазерати на подземной парковке и, выйдя из неё, открывает дверцу со стороны Мина. Он только нагибается, чтобы поднять его на руки, как парень дёргается, ненароком чуть ли Чонгуку в глаз не даёт, и сам выходит из машины. — Я тебе не девчонка, — щетинится Юнги, смотря на мужчину испепеляющим взглядом. — Нет, ты куда интереснее, — подмигивает ему Чон и идёт к лифту. Юнги ползёт следом, стараясь опять не вырубиться в пути. В другое время Юнги бы матерился, отпирался, даже, может, кулаками бы помахал, но сейчас нет сил. Его вырубает стоя, противно липнущая к коже мокрая одежда вызывает чесотку, поэтому он без пререканий следует за Чонгуком в огромный и светлый пентхаус, даже рассматривать который сейчас не в состоянии. Чон показывает ему, где ванная, просит подольше постоять под горячей водой и обещает достать сухую одежду. Пока Юнги купается, Чонгук включает чайник и идёт открывать дверь, в которую без остановки трезвонят. — Ну что? Поговорил? — Хосок залетает без приветствий и сразу идёт к бару в гостиной. — Я тут от Тэхёна прячусь типа, если он позвонит — ты меня не видел. — Что у вас опять случилось? — игнорирует первую часть вопросов Чонгук и прислоняется к дверному косяку, наблюдая за тем, как брат наливает себе выпить. — Я забыл, что сегодня десять лет и три месяца с того момента, как мы встречаемся. — Ты же ему на ваше десятилетие собственную студию дарил, — недоумевает Чонгук. — На десятилетие! А это десять лет и три месяца, — залпом выпивает виски Хосок и морщится. — Я всегда посылаю в этот день ему цветы, и мы ужинаем, но чёрт, я так забегался с новым проектом, из головы вылетело. — Ну так отправил бы сейчас, — не понимает, в чём, собственно, проблема, Чонгук. — Я отправил ему семь букетов и каждый из ста роз! Все семь вернулись ко мне с отрезанными бутонами. Все семь! Сука, он сидел и срезал бутоны. Он мне член отрежет, отвечаю. — Ну это вряд ли, — смеётся Чонгук. — Ему самому это не выгодно. Чонгук отвлекается на звонок на мобильном и, достав его из кармана, сощурив глаза, смотрит на Хосока. — Да, Тэхен-и, — прикладывает к уху телефон Чон и подмигивает вмиг побледневшему брату. — Оу, потише. Откуда ты все эти слова выучил? — с трудом сдерживает смех Чонгук. — Нет, я не знаю, где этот… эй, это и моя мама тоже! Чонгук вновь умолкает на пару секунд, держит трубку чуть вдали от уха, чтобы не оглохнуть. — Точно не знаю, где мудак и скотина, но Хосок у меня. — Чонгук, — раненым зверем воет Хосок и падает обратно в кресло. Младший сбрасывает звонок и с довольным видом идёт к бару, когда оборачивается на звук со стороны двери. — Ты обещал мне одежду! — в проходе стоит разъярённый Юнги в белой футболке Чонгука, доходящей ему чуть ли не до колен. — Надо же, — присвистывает Хосок, с интересом разглядывая голые и стройные ножки. — Юнсоки сосут, — зыркает на него Мин и вновь возвращает внимание к застывшему у стойки Чонгуку. Последний словно в прострации, он с трудом сглатывает вязкую слюну и, как бы ни старался, от картины этих ног на своих плечах отмахнуться не может. Чонгук мысленно целует каждую острую коленку, поднимается выше, оставляет на нём свои метки и следы, пробует кожу на вкус и, поняв, что уже возбуждается, чуть ли сам себе в челюсть кулаком не въезжает. — Я с тобой говорю! — окончательно возвращает его в реальность звонкий и злющий голос, хозяину которого явно стало лучше после горячего душа. — Я забыл про штаны, — виновато бурчит Чон и идёт в спальню. — Забыл он, конечно, — хихикает Хосок. — Я бы тоже забыл, если бы… — он осекается, услышав звонок в дверь, и через минуту в комнату вплывает Ким Тэхён. Он скептически оглядывает так и стоящего в проходе Юнги и, размахивая одной единственной розой в руке, твёрдыми шагами идёт к Хосоку. — Ты Чихоупов, значит, хочешь? — останавливается он напротив него. — О чём ты, любимый? — чуть ли не заикается старший Чон. — О том, что это из-за тебя, скотина, Вихоупы идут на убыль! — Любимый… — Ты забыл про годовщину! — швыряет в него розу Тэхён. — Про три месяца! — пытается оправдаться Хосок. — Всё одно! Чего ты на него пялишься? Ей-богу, пошлю тебя далеко и надолго! — Меня никто, кроме тебя, не интересует, — поднимается с кресла Хосок и пытается обнять своего парня. — Не заливай мне! — толкает его в грудь Тэхён. — Ты не в Бетельгейзе, любимый, значит, не бессмертный! Ей-богу, глотку раздеру, ещё раз подобное выкинешь, — Тэхён очерчивает пальцем чужой подбородок, спускается вниз, для достоверности давит ногтем на чужой кадык. — Не надо про Бетельгейз, — встревает вернувшийся в комнату со спортивными штанами Чонгук. — Он опять на луну смотреть начнёт и людей пугать. Юнги ловит брошенные в него штаны и там же их на себя натягивает. — Так, ребёнок, — поворачивается к Мину Тэхён. — Дуй на кухню пить чай, дай взрослым поговорить. — Я будто в дурдом попал, — укоризненно качает головой Мин. — Что ты знаешь о дурдоме? — театрально прикладывает ко лбу ладонь Тэхён, но его перебивает Хосок: — Не надо, не рассказывай про два дня в психушке, — слёзно молит Хосок. — Я ведь спас свою принцессу! — Ты шёл ко мне сорок восемь часов! Ты хоть понимаешь, каково это? — голосом, полным обиды, спрашивает Тэхён. Чонгук, поняв, что драма только разгорается, хватает Юнги за руку и тащит на кухню. — Он правда сидел в психиатрической больнице? — удивлённо смотрит на разливающего чай Чона Мин. — Не в этой вселенной, — улыбается ему Чонгук и двигает ближе вазу с печеньями. — В каждой вселенной всё по-разному, но только одно всегда одинаково. — И что же это? — тянется к первому печенью Юнги. «Ты в каждой из них принадлежишь мне», — думает про себя Чонгук. — Не важно, — говорит уже вслух. — Мне надо сделать один звонок, потом вернусь, и мы поговорим, — Чонгук покидает кухню, а Юнги попивает чай, который горячей волной разливается по телу и согревает промёрзшие кости. Через ещё двадцать минут все четверо сидят за столом на кухне, трое пьют алкоголь, а Юнги уже третью чашку ароматного и горячего напитка. — Так я и знал, что дядя Чхве расколется, а говорил, мы друзья, мол, мне можно рассказывать всё, — недовольно бурчит в чашку Юнги, после рассказа братьев о директоре. — Пойми, что это делается не только для тебя, а во благо всех детей, — пытается уговорить его Тэхён. — Я знаю, что вы правы, — вздыхает Мин и отказывается от четвёртой чашки. — Но я боюсь, вдруг не смогу, вдруг он заметит диктофон. — Завтра, до того, как зайти к нему в кабинет с деньгами, ты просто нажмёшь на одну кнопку и уберёшь диктофон в карман. Больше от тебя ничего не требуется, — подбадривает его Чонгук. — Нет, ну, а вывести его на нужный нам разговор? — встревает Хосок. — Он всё равно сразу сам начнёт, — тихо говорит Юнги. — Он как меня видит, сразу с этого и начинает. Ты ложку согнул, — ошарашенно смотрит на Чонгука Мин. — Что? — Чонгук опускает взгляд на стол и только сейчас замечает, как надвое согнул зажатую меж пальцев чайную ложку. — Кто-то очень сильно злится, что на его котёнка слюни пускают, — присвистывает Хосок. — Заткнись, — рычит на него Чон. Юнги вспыхивает, опускает лицо, стараясь не выдать смущения. — Мне надо к сестре, — Юнги слишком резко поднимается из-за стола и, не удержав равновесие, чуть не падает, но его хватает сидящий рядом Хосок. — Юнсоки сосут, — читает по губам Тэхёна Хосок и виновато опускает взгляд. Чонгук отвлекается на звонок в дверь и через минуту возвращается с двумя коробочками. — Это ты возьмёшь с собой, — кладёт их на стол Чон. — Что это? — недоумевает Юнги. — Пирожные. — Нахуй мне твоя благотворите… — Это Юне! — обрубает его Чон. — Я очень люблю детей. А теперь поехали, твои вещи я потом привезу, после стирки. — Нет, вещи я заберу с собой, — упирается Мин. — Да моя помощница их постирает, поглад… — Чонгук, — зло смотрит на него Тэхён. — Дай ему пакет, пусть заберёт вещи. Чон покорно достает пластиковый пакет, и Юнги уходит за одеждой в ванную. — Может, у него, кроме них, и нет ничего, — объясняет Чону Тэхён. — Да понял я. — Ладно, — в комнату возвращается Юнги. — Я пошёл. Диктофон я взял, как запись сделаю, я тебе позвоню, — говорит с Чонгуком, а сам на него не смотрит. — Я тебя отвезу. — Нет! — Вызову такси. — Нет! — Да! Чонгук бросает в пакет свою аптечку, требует по прибытии домой сразу выпить жаропонижающие и провожает Юнги до такси.***
— Мог бы и запомнить, что Юна не любит шоколад, — бурчит про себя Юнги, распаковывая первую коробку с шоколадными пирожными. — А это не мне, — забирается ногами на стул девочка. — Это для тебя. Для меня вторая коробочка, — довольно улыбается она, достав из неё воздушное пирожное со сливочным кремом. — Ты настучала, что ли? — шутливо злится на нее Юнги. — Угу, — уплетая вкуснятину за обе щёчки, отвечает ребёнок. — Он хороший, добрый, а ещё он вкусно пахнет. — Он мажор самовлюбленный, и вообще, я тебе сто раз говорил, не разговаривать с незнакомцами, — злится Юнги на внезапную симпатию сестры к Чонгуку. — Но он же твой друг, а не незнакомец, — обиженно отвечает ребенок. — Не друг он мне, — огрызается Юнги и щёлкает кнопку на чайнике. Уложив Юну спать, Юнги сам не может заснуть. Сперва его пожирают мысли о завтрашнем дне, о том, как бы не завалить задание и не подвести не только Чонов, но и всех тех, кто в будущем может пострадать от директора. Потом он всё время возвращается мыслями на ту светлую кухню, за столом которой сидела такая безбашенная, шумная, но точно искренне друг друга любящая семья. Юнги тоже хочет такую. Но уличные коты не домашние, им ласку только урывками получать, от случайных прохожих с куском хлеба, с жалостью, и то не факт, что сегодня кормящая рука завтра хвост не оторвёт. Юнги отучился верить людям. Верить Чонам хочется.