Вколи мне что-нибудь

Утром пришел хирург. Он осмотрел швы и сказал, что все очень даже неплохо заживает. Как же мне хотелось рассказать о вчерашней ночи, о безумных грызущихся между собой хирургах, о тех двух мужчинах и о проповеди, что звучит на этаже каждый вечер! Но мог ли он понять меня?.. Все они были будто из другого мира, какого-то параллельного с пациентами. Они казались мне безучастными призраками, тогда как моя жизнь бушевала во всей красе, она лилась, как тот вчерашний поток, сметая все на своем пути, она бурлила и кричала, как проповеди, и мне даже порой казалось, что те слова говорю я — слишком знакомый был голос, и я никак не мог уловить и понять, чей он. Швы ужасно чесались и мне казалось, что они разорвутся и все внутренности вывалятся наружу через эти маленькие отверстия. Да какая разница в размере, ведь если думаешь об этом, все увеличивается, и вообще кажется, что швы огромны, они как у того Цербера, перечерчивают поперек живота огромную уродливую линию! И мне казалось, что зуд и боль — лишь начало. После обеда захотелось есть практически сразу же. Я вспомнил, что взял с собой немного денег и решил прогуляться до буфета. Силы были на месте, а расстояние до буфета составляло всего лишь пять этажей на лифте. Купив себе плюшку, хотя я и знал, что мне нельзя — но уж очень хотелось! Я решил прогуляться по этажам. Времени до обеда было еще полно, а перевязка должна быть только через день. Каков был мой ужас, когда я заглянул в один из кабинетов на первом этаже, недалеко от гардероба, и увидел как куча студентов стояла полукругом, а в центре был старый врач, уже седой, в очках. Мне показалось, что они хотят казнить его за негодность современной медицине. И это было вправду так. Они притащили из кухни огромный чан и теперь, под всеобщий гул, будто чтение молитвы, заставляли его залезть туда! Я подошел ближе, держась за живот, потому что он разболелся от волнения. Прислонившись к косяку, я продолжил наблюдать за этим ужасом. Внизу под чаном разложили костер и уже поджигали его. Хотелось кричать, позвать на помощь, но не мог, и, став немым зрителем, остался стоять на месте, ловя ртом воздух. Что за дикость! Сжигать неугодных! Позже я заметил, что все студенты оказались девушками. Они разделись, сняв белые халаты и всю остальную одежду, оставив разве что кружевные трусики, как на подбор, одетые специально по этому случаю. Они подожгли бедного врача и принялись танцевать вокруг чана, залив водой, и перекрикивая своими песнями крики мужчины… Мне так хотелось ворваться туда, раскидать этих распутных девок и опрокинуть чан, чтобы спасти доктора, пока его не сварили заживо! Но я не мог ничего сделать, и доктор варился на моих глазах. Я видел как он страдает, как кожа слазит с его лица, рук и не мог закрыть глаза, чтобы остановить это ужасное видение. Когда доктор перестал кричать, девушки отошли от чана, обнимаясь и радуясь своему сделанному ужасу. Я наконец смог оторваться от двери и подошел к чану. То, что я увидел, повергло в шок: от доктора остались только кости и ужасный запах гари на оставшихся кусках мяса. Зрелище было по-настоящему не для слабонервных! У меня помутилось сознание, и когда я пришел в себя, то сидел в коридоре с ваткой в руке, пропитанной спиртом — видимо медсестра подобрала меня, когда я был в отключке, и усадила на лавочку. Перед глазами до сих пор скакали те девчонки, будто фурии, длинноволосые, безжалостные и красивые. Мне хотелось вернуться в палату и забыться сном, настолько ужасно это было! Собрав все силы, я вернулся к лифту и поднялся в отделение — оказалось, что меня уже ищут, времени было около двенадцати и скоро должны были звать обедать. Значит я пробыл в том кабинете почти полтора часа! Какой ужас… После обеда я вышел прогуляться. Везде, под каждым деревом мне казалось, что я вижу тех фурий. Она будто преследовали меня, распустив свои длинные волосы и хихикая. Чем я им не угодил? — ведь я не был врачом или еретиком, я даже практически верил в бога! Решив прогуляться вокруг больницы, я увидел неподалеку от леса тех же девушек. Они шли в лес, ведя впереди себя какого-то человека в белом халате, руки его были связаны. Я испугался. И этот страх был подобен тому страху, когда я созерцал то страшное сожжение в чане. Как завороженный, я пошел за ними. Но скорость моя была намного меньше, чем их, и когда я пришел, они уже собрали костер, а доктора — это был один из тех хирургов, что проверял меня в палате по утрам — привязали к большой палке, сделанной специально для этого. Фурии соорудили практически полную реконструкцию самого настоящего костра средневековья! С той разницей, что на подобных кострах сжигали ведьм и еретиков, а не заслуженных врачей, спасших не одну тысячу пациентов! Под костром вырыли могилу — видимо чтобы сразу захоронить. Я спрятался за деревом, чтобы меня никто не заметил. Хотя вряд ли бы что-то изменилось от моего присутствия. Обычно подобные казни были предназначены для свободного посещения жителями, особенно часто казнили прямо на центральных площадях. Фурии снова разделись и начали свой ритуальный танец. Меня все же заметили, и одна из девушек подбежала ко мне, схватила за руку и потащила в гущу событий. Потом мне вручили факел и заставили поджечь доктора. Я видел его безучастный взгляд, он знал, какая судьба ему уготована, и, видимо, уже смирился с нею. Он даже не смотрел на меня, не видел моих терзаний и неуверенности. Но я знал, ничего не изменится, если я откажусь поджечь его. Поэтому, вздохнув, я бросил факел в кучу сухих дров и веток. Костер тут же вспыхнул. Доктор не проронил ни звука. И тишина пронзила лес своей абсолютностью — разве что потрескивал огонь. Даже фурии молчали, смотря на пылающую одежду и ветки. Останки доктора упали в могилу, и фурии бросились зарывать ее. Мне казалось, что кости доктора будут гореть и в могиле, будто в наказание за что-то, чего я не мог знать. Когда все было закончено, они взяли меня на руки и унесли в отделение. Дойдя до палаты, уставший, я сразу уснул. И так проспал до утра.