Вдали от дома

Статен-Айленд неплохой район: замкнутый остров с десятком портов во все стороны, люди хорошие и плохие, работа, где не задают вопросов, всегда найдётся, и он находится аж через целый Бруклин от Квинса. Дюжины километров кажется мало и Паркер движет всё южнее и дальше от Питера Паркера, от Тони Старка, от Манхеттена, от Квинса — от любого кто бы мог что-то заподозрить. На смену одержимости пришла паранойя. Тот краткий миг на кладбище был лишь передышкой. Веном молчал около суток и Петра Паркер, впервые за долгое время смогла выспаться — девушка боялась, что забыла это сладкое мгновение. Те доли секунды между сном и явью, когда всё замечательно, всё хорошо; те мимолётные мгновения забытья. А потом волной приходит реальность с войском воспоминаний. А её реальность такова: Петра Паркер беспризорница, ночующая на заброшенных складах, лишь из-за сильного тела не застудив себе почки расположившись на голом бетоне. И ни в коем случае нельзя забывать о демоне под кожей. Веном выжидает, таится и помалкивает большую часть времени, отчего Паркер нервничает ещё больше. Если твой демон молчит, то возможно, что он у тебя за спиной. Оборачиваясь, Петра, конечно, никого не видела, не слышала и паучье чутьё не среагировало. У неё паранойя. Петра убеждает себя, что эти подростковые замашки, когда ищешь у себя кучу психических отклонений, скоро пройдут. Лишь бы их причиной не был Веном, тогда помешательство переквалифицируются в патологию. Паркер здесь целых восемнадцать дней и пора брать себя в руки. Она жива, голова на плечах, сил в три раза больше — пора начать с самого начала… Мэри Джонс двадцать один год, у неё подергивающиеся пальцы, очки на пол лица и уставшие-тёмные глаза, которые не скрывает даже искренняя улыбка, что уж говорить о учтиво-вежливой? Мэри работает официанткой в пиццерии «У Роба», работает ежедневно и без выходных в две смены и ни капельки не устаёт. Двое других официанта и три повара в шутку говорят, что она каждую ночь меняет батарейки и не знает усталости. Мэри весело смеётся над этим, отмахивается от них, берёт шесть больших тарелок и идёт ко второму столику, где её уже встречают удивлённые глаза посетителей. — Не, не вставайте, — быстро говорит она, ловко ставя четыре тарелки на стол и перехватывая с невероятной скоростью ещё две, что находились на изгибах локтей. Первый парень, который поднял челюсть с пола, ей зааплодировал, друзья подхватили. Мэри засмущалась в край. — Приятного аппетита, господа. Хотите отблагодарить? Расскажите о нас друзьям и знакомым, — чаевые она себе уже заработала. — Непременно, — ответил парень с самой широкой улыбкой. Мэри улыбается тепло и открыто, пряча грустные глаза. Ровно в час ночи Мэри заканчивает свою смену, прощается с ребятами, которые переворачивают стулья, никогда не прося её остаться, и сворачивает в один и тот же тёмный переулок. Петра шумно выдыхает, словно с неё спала семитонная ноша. Паркер никогда не курила, но вот прямо сейчас она бы не отказалась от этого. Девушка закрывает глаза, пять минут и можно идти. Пять минут на то, чтобы сменить одежду посредством симбиота; пять минут на то, чтобы перестать быть весёлой Мэри Джонс без демонов в голове; пять минут на то, чтобы стать «сознательным гражданином, патрулирующим улицы». Она не герой, она не Человек-паук — ни в коем случае! — она просто не может остаться в стороне. Ей это нужно как воздух для утопающего, как доза для героинового наркомана, как Петре Паркер, сражающейся с Дьяволом каждый день. Войне нет конца. Веном проник слишком глубоко, впился в органы, стал частью ДНК, проник в ночные кошмары. Петра Паркер не герой — она единственный солдат на поле боя против вражеской армии. Она останавливает грабителей в два счета: без разговоров, без предупреждений, без убийств. Она не даёт садиться пьяным в хлам людям в машины, особо упорным она просто сжимает в руке ключи от их машины, а дальше пускай сами. Она слышит, видит и ощущает запахи острее, чем Человек-паук, чем кто-либо. Но всех спасти — нельзя; быть везде и сразу — невозможно. Уличные разборки местных банд — головная боль в любом районе. Петра не может быть быстрее пули, хоть и пытается; не может остановить кровотечение, потому что не врач; не может ничего сделать, если в парня её возраста выстреливают всю обойму. В такие дни Паркер под утро бредёт к старым докам с несколькими ненужными складами. Петра запрещает себе злиться вперемешку с ужасом, когда от души вдарила ногой по стене, и четырёхэтажное бетонное здание рухнуло как карточный домик. Оно было старым, — убеждает себя девушка. Да-да, старым, с битыми окнами и прорастающей сквозь асфальтированное покрытие травой. Падение склада услышал, наверное, весь Статен-Айленд, об этом говорили в новостях, ребята обсуждали на работе, а посетители между делом предположили, что у них тоже мог появиться супергерой, не всем же на Манхэттене окучиваться. Мэри Джонс берёт на последующие два дня — выходных, между прочим — отгул. Впервые за те два месяца работы. Ребята, особенно официанты, смотрели ей вслед такими большими брошенными глазами, что одеревеневшее сердце Петры чуть не треснуло. Мэри извинялась за такую подставу с её стороны, помахала тоненькой ручкой и виновато улыбнулась; Петра сняла очки, переменила одежду и стала похожа на подростка, коим и являлась. Распущенные и отросшие до плеч волосы ей мешали, всё-таки она привыкла коротко стричься, чтобы легко надевать маску. Но те времена прошли, а Веному не принципиально, он часть её до самых кончиков волос. Девушка плывёт на пароходе в Бруклин и подставляет лицо слабому встречному ветру. Ей нужно освежить голову, развеяться, не видеть улицы, где она находила трупы, людей которым не успела помочь, и не идти по дорогам, где на её беспомощных руках умирали подростки, юноши, молодые люди, которые по глупости связались с бандами. Петра открывает глаза и замечает мелкую точку, летящую от одного здания к другому. Что он делает в Бруклине?! Паркер бледнеет и тепло, расходящееся по телу, падает куда-то вниз, под пятки, под пароход, до самого дна Атлантического океана. Она сжимает поручень и ломает его. Слава Богу, бесшумно. Петра стоит так ещё секунд пять и отходит к другому борту, будто всё так и было, это не её рук дело. Петра не знает чего она так боится: того, что Питер Паркер каким-то мифическим образом в ней увидит себя или своей реакции, когда встретится с ним лицом к лицу? Петра не хочет, чтобы всё повторилось, чтобы сработало паучье чутьё — это бы значило, что она намеревается причинить ему вред. — Убить, — категорично поправляет её Веном совсем человеческим голосом, который она слышит двумя ушами. Паркер вздрагивает, чуть не прыгнув за борт, подальше от этого безумия. Ещё немного у неё начнутся галлюцинации, вот тогда уже смело можно сдаваться в дурку. С какими-то усиленными стенами, подавителями и прочими… сначала подкинуть мистеру Старку такую идею, а потом со спокойной душой подписать себе приговор, да. Петра ступает на порт самой-самой последней и смотрит на небоскрёбы с подозрительным прищуром. Ей надо почаще повторять себе, что город ей не враг и при желании она всегда может его покинуть. Даже автостопом в своей самой короткой юбке, чулках и майке на голое тело — она сильнее людей. Физически. Если бы была морально, то точно бы сейчас не сидела в автобусе до Квинса. Называя себя последними гадкими словами, Петра безучастно смотрела в окно, подслушивала разговоры, слушала рок-музыку через наушники девушки на другом конце общественного транспорта. Выходя на, черти-её-сожрите, своей остановке, Петра замечает, что паранойя утихла, у неё больше нет странного чувства, что само солнце её осуждает, а каждый механический шум, который она слышала, это жучок, следящий за ней. А вот ненавидеть себя и свой слабовольный характер девушка начала, когда застыла через дорогу от своего дома. Дома Питера Паркера. — У него твоя жизнь, — она передергивает плечами, но голос Венома отрезвляет и, вместо того чтобы окончательно самоубиться мысленно, войдя в свою — его! — квартиру, Петра лезет на крышу дома напротив. Тёти Мэй ещё нет дома, а Человек-паук патрулирует улицы. — Квинс может спать спокойно, — ехидничала Петра сама с собой. Кажется, у неё заболела голова. Откуда эта почти-ненависть к Питеру Паркеру? Откуда это всепожирающее чувство гнева? Откуда эта гниль в её душе? Ответы приходят сами собой, стоив посмотреть на свои слегка трясущиеся, как у алкоголика со стажем, руки, покрытые тонкой чёрной «кожей». — Проклятье… — коротко оглашает вердикт своей жизни Петра, запуская эти самые пальцы в шевелюру с парой-тройкой седых волос. Чужой мир ещё более несправедлив к ней, чем собственный. Или её был таким же, а она за розовыми очками и наивной детской непосредственностью этого не замечала? Петра не может сдержать горького смешка — о да, она-то теперь взрослая, чтобы так говорить. Целых без-двух-минут семнадцать лет. День рождения Питера через неделю и Петре хочется сделать подарок. Желание внезапное, полностью противоречившее всем предыдущим. Это шокирует девушку настолько, что она даже отвлекает от своих глубоких дум, пока не щелкает затворка на окне Паркер-а. Это Питер вернулся с дневной пробежки «помоги всем старушкам, останови угонщиков великов и всех, кто мусор мимо кинул». Петра заинтересованно кладёт подбородок на кулак, располагавшийся на высоком бортике крыши. Спасение города — спасением, а домашнюю работу никто не отменял, — с улыбкой вспоминает себя Петра, когда вместо подготовки к контрольной по физике, целый час помогала разобраться с дорогами пожилому мужчине, а потом плюнула на это дело, сама до двери довела и вручила ошарашенным родственникам. Петра смотрит, как другой Паркер мечется по комнате, нелепо перебирает тетрадки, сумки, кидая их куда-то за спину, делая беспорядок убийственным кошмаром любой домработницы. Видимо, решив что-то для себя, тяжко вздохнув, Питер принялся стягивать с себя костюм. Петра с удовольствием отметила, что у неё проблемы с костюмом были не только из-за груди, раз Паркер вылезает из него добрые полминуты. Девушка замечает, что не испытывает абсолютного никого смущения или стыда в открытую, не особо скрываясь, откровенно пялясь на человека в окне его спальни. В конце-то концов, Питер это почти Петра — все равно, что смотреться в зеркало. Кривое, искажённое, разбитое зеркало. Вторая мысль была чисто девчачья, которая точно бы не пришла в голову её-мужской-версии: «А он хорош собой». Странно, что пары каких-нибудь страшных фанаток нет. Может, он и такой же задрот, как она — что не доказано и вряд ли он её переплюнет! — но согласно полученным данным из женских раздевалок, за горячее тело парням могут простить многих тараканов. А у Питера походу и живые были, возможно, где-то под грудой коробок от пиццы в углу его комнаты. Петра даже отсюда чувствует запах чего-то заплесневевшего. Девушка ещё раз смотрит на Питера под другим углом, сменив руку, и внимательным взглядом фитнес-тренера рассматривает мышцы, кубики пресса — у неё они, к слову, тоже есть, но тут главенствуют стереотипы — и цокает языком. Это измерение и к этому Паркеру несправедливо. — Что за мир такой, а? Питер быстро развернулся к окну, высунувшись из него. Петра молниеносно пригнулась, а спокойствие растаяло, подобно мороженному в пустыне. Петра закрыла глаза и задержала дыхание, призывая своё сердце успокоиться. Она подобралась слишком близко. Питер, осмотрев всё ещё раз, закрыл окно; кажется, у него началась паранойя.