Вдали от дома

Питера вело странное чувство, будто внутри него есть GPS-навигатор, который ведёт его прямо к ней. Питер знает, что она сбежала и, чёрт, он хочет понять откуда он это знает. Питеру хочется верить, что у неё есть все ответы, что она ему всё объяснит как какой-нибудь Морган Фримен — ему очень это нужно. Питер не может вспомнить, когда он нормально спал, когда не оглядывался, когда не жил в нескончаемом напряжении, когда спокойно дышал. С него довольно. Всё, хватит, тушите свет. Питер попробует поговорить с ней, а если не получится, то… кольт холодит кожу поясницы, будь, что будет. Появляется солнце, тучи рассеиваются и небо приобретает нежно-розовый оттенок смешанный с грязным серым цветом уходящего дождя. Паркер идёт в ту сторону, туда где нет света, в место, где солнце восходит в последнюю очередь во всём Квинсе. Питер был здесь два раза в жизни. Два самых ужасных дня его жизни. Питер никогда сюда более не приходил и никогда не хотел. Питер ненавидел это место. На кладбище сыро и холодно; на кладбище призраки прошлого и причины его одиночества; на кладбище прячется она, среди сотен могил и памятников. Питер ни за что бы не забыл эту дорогу, даже если бы захотел. Конечно, прошло всего три года. Всего-то. Для Питера Паркера прошлая целая жизнь. Будто не он стоял здесь, на сухой жёлтой траве, и слушал поминальную службу; будто не он стоял в чёрном костюме с пустыми глазами и держал тётю за руку; будто не он кидал горсть земли в яму с гробом. Это было так давно, десятки лет назад, всю жизнь, но точно не три года. Пальцы аккуратно перехватывают ствол и вынимают из-за спины. — Я догадывался, что ты захочешь прийти именно сюда, — говорит Питер тихо, совсем негромко, словно не хочет столь ранним утром тревожить сон мёртвых. Она не знала куда идти. Это не её дом, не её мир, не её прошлое и не её боль. Человек под землёй не её дядя. Ей стоило бы бежать. Ей нужно забрать деньги со Статен-Айленда, собрать небольшие пожитки, сжечь поддельные документы и исчезнуть. Снова? Ещё раз? Голова заполнена ненужными в этот момент вопросами, ей хочется рвать волосы, хочется вцепиться зубами в чёрную не-свою кожу и не по-человечески взвыть. Ей надо бежать. Как можно дальше, как можно незаметнее, как можно скорее — она сидит на кладбище второй час. Петра Паркер опустошена для эмоций, а единственное спокойное место во всём Нью-Йорке это кладбище — ну не смешно ли? Петра посмеялась, а потом заплакала, размазывая не к месту горькие слёзы. Её инстинкты, её разум — а точно ли её? — кричат, что нужно уходить. Хватит, пора идти, Петра; нет смысла смотреть на могилу и ждать, что тебе дадут совет. Но Петра не встаёт и не двигается, она даже не перевоплощает костюм в одежду, просто сидит на чужом памятнике, избавившись от маски, и смотрит-смотрит-смотрит на имя дяди Бена. Глупо ждать ответа от мертвеца, но Петра ждёт. Ждёт, что на неё снизойдёт небесное озарение, которое скажет, что делать дальше. Петра не хочет возвращаться туда, в Башню Старка; Петра не хочет быть пленницей; Петра не хочет вредить людям из-за своего демона в голове и сердце; Петра не хочет убегать и скрываться, словно какая-то преступница; Петра не хочет быть плохим человеком. Петра лишь хочет домой. Она почувствовала его ещё до того, как он прошёл через ворота на кладбище. У него очень громкое сердце; у него бесшумная ходьба и точно заданный курс направления; у него мёрзнут руки и выдыхается пар изо рта; у него очень очевидные намерения — Петра мимолетно усмехается, будто в этот раз шутка судьбы действительно её насмешила. Её пришли убить. «Сделай это первой», — говорит ей Веном, смешиваясь с её мыслями, но Паркер лишь отмахивается от него. — Доброе утро, Питер, — вежливая, ничего не значащая фраза и улыбка, которая выглядит слишком измученной, слишком натянутой. Паучье чутьё Питера вновь начало вопить, но ему всё равно — он впервые смотрит ей в глаза… …и она видит себя. И в этом одном на двоих взгляде всё: страх, горе, боль, печаль, злость, гнев, тоска по дому, ненависть к самому себе, нелюбовь к чёрному цвету в целом и истеричное понимания ситуации. Как в зеркало смотришь. Петра чувствует это вновь: дикое и необузданное желание убивать. — Зря ты пришёл… — говорит она, сжимая края памятника, на котором сидит; камень крошится и просыпается сквозь чёрные пальцы. Питер чувствует это вновь: чужеродный и невозможно сильный страх. — Нет, не зря, — говорит он, сжимая металл и вскидывая руку с оружием. Никто из них не хочет умирать. Но в мире не может существовать двоих Питера-Петры Паркер-а.