close

\\ В канун Нового года все кажется заочно обновленным и волшебным. Нет темноты, нет страха, нет горя, разъедающих воспоминаний о каких-то ужасных (и ужасно далеких сейчас) осенних днях. Включай свет. Чувствуй. Знай. Знай, сколько должно выпасть снега, чтобы хватило не только на снеговиков да детям в карманы. Знай, сколько раз не удержишься, упадешь, пропадешь, сорвешься, но потом обязательно найдешь ту самую точку равновесия, константы, чужой руки. Знай, сколько еще песен нужно написать и исполнить, пока не поймешь, что все лучшие истории происходят с тобой здесь и сейчас. Знай, сколько еще слез выплачешь, в скольких переулках потеряешься, сколько чашек кофе выпьешь до того момента, когда узнаешь свою силу и возможность со всем этим справиться. Даня с Олегом молчат, лишь сцепляя мизинцы, и все фонари включаются от их электричества. Улицы Москвы плывут в снежной дымке, ноги утопают в белесом, совсем недавно выпавшем новым слоем ковре, и все кажется таким по-домашнему уютным. Фонари мягко освещают дорогу в сторону «Восхода», витрины магазинов мерцают картинками елочек и прочей новогодней атрибутикой. Олег поеживается от холода — Даня заставил его вылезти из машины за две улицы от кофейни и пройтись пешком, потому что «посмотри, как красиво!». Он просто не мог отказать. 31 декабря. Тот самый день, когда люди с неземной скоростью сметают с полок продуктового магазина как можно больше шампанского и мандаринов, готовят целые тазики оливье и украшают комнаты и проходящих мимо сверкающей мишурой. Просто невероятно глупо. Раньше Олег предпочитал его проводить где-нибудь подальше от Москвы, присылая открытки и подарки семье, а потом благополучно забывая о существовании этого праздника. А сейчас он греет пальцы Дани в своей руке и улыбается. Слишком счастливо, чтобы не улыбнуться в ответ. — Не могу поверить, что все это реально. Сейчас н-новогодняя ночь, красивый снегопад, а я иду под руку с самым красивым парнем в Москве. — Не согласен, — качает головой Терновой, мягко улыбаясь. Даня смотрит на него: щеки раскраснелись от мороза, шапка сползла на бок, очки — на кончике носа, изо рта струится легкий пар, и Терри подумал, что никогда не видел его настолько счастливым. — С чем? — Я считаю, что это я иду под руку с самым красивым парнем в Москве. Бурцев смеется, прижимаясь ближе, хотя, казалось бы, ближе уже и некуда. — Наш первый совместный Новый год в «Восходе», — говорит Олег, когда они почти подходят к распахнутой двери кофейни, откуда на всю улицу играет музыка и слышится смех тех, кто пришел пораньше, чтобы все украсить. — Раньше это был для меня обычный день, но сейчас… Дэни кивает, понимая, что он хочет сказать. Все так изменилось за такое короткое время. — Ты рассказал родителям? — спрашивает Терновой. Парень прикусывает и без того искусанные губы и качает головой. — Н-нет. Я… не знаю. Боюсь? Это с-смешно. Я даже про ориентацию им еще не говорил, а тут свадьба. Олег улыбается, выражение его лица смягчается, и он целует холодную щеку своего жениха. — Все в порядке. Скажешь, когда будешь готов. — Поверить не могу, что всего полгода назад считал тебя искусственным и бесчувственным. Жизнь будто на 180 градусов п-перевернулась. А я всегда думал, что чудеса случаются со всеми, к-кроме меня. — Могу доказать обратное. Олег потянул его к себе за ткань куртки у самого входа, скользя взглядом по любимым губам и снимая с парня запотевшие от чужой близости очки. Дэни улыбается в ответ, чуть наклоняется, готовясь принять поцелуй, когда слышит из огромного сугроба замогильный голос: — Ребят, я, конечно, извиняюсь, что прерываю ваши нежности и все такое, НО ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ УЖЕ, БЛЯТЬ, КТО-НИБУДЬ. Даня позволяет чмокнуть себя в нос и быстро разворачивается к сугробу, откуда виднеется мужской ботинок. Спустя пару минут общими усилиями они вытаскивают оттуда насквозь мокрого Гринберга, помогая подняться на ноги. — Тим? Ты что, решил перезимовать здесь? — Очень смешно! — говорит Гринберг, отряхиваясь от снега. — Женя, блять. Я буду мстить! Сами будете мои трусы сушить, уебки. Из «Восхода» слышится сдавленный ржач. Они спешат войти внутрь, растворяясь в свете, теплоте и счастье. \\ — Ты что делаешь? Женя застывает с бутылкой вина на кухне кофейни, и Кристина не может не засмеяться с этой картинки. — Глинтвейн. — О, весьма… по-новогоднему. Девушка открывает еще одну бутылку под настороженным взглядом Кошелевой. — А ты думала, мы будем сидеть с каменными лицами в гробовой тишине, принужденные к этому насильно, принимать подарки, которые завтра же будут передарены или удачно забыты, как и сам праздник? Нифига. И да, глинтвейн — это святое… — Боже, ты собираешься все вылить в эту кастрюлю, насыпать сахара и подогреть, — фыркает Кристина, явно не разделяя ее восторгов по поводу напитка, — Максим ебнется в ментальную кому, если узнает, куда ушли его последние запасы вина. — … а запах, ты вообще нюхала это? Напиток богов! — заканчивает Майер, продолжая готовить. — Ты меня опять спаиваешь? Обе улыбаются, понимая, что именно алкоголю они должны быть благодарны за то, что они переступили ту самую тонкую черту. — Можешь даже не волноваться. После того раза это для тебя слишком слабенькое, ты теперь крепкая штучка. Кристина просто наблюдает за тем, как Женя помешивает глинтвейн, запах корицы и вина начинает медленно проникать в комнаты, сводя с ума всю кофейню. — Праздник к нам приходит, — Кошелева улыбается, как маленький ребенок, который впервые увидел большую новогоднюю елку. — Снегопад, украшенная кофейня, мы все вместе… Иногда мне кажется, что мы снимаем фильм «Незабываемый Новый год в «Восходе». — Больше похоже на реалити-шоу, — смеется Майер, отвлекаясь от напитка, чтобы поцеловать Крис, — И из-за некоторых сцен его рейтинг точно поднимается до 18+. На кухню влетает Софи, пугая всех своим перекошенным лицом. — Я больше так не могу, — говорит она, пытаясь спрятаться в высокий шкаф с посудой. — Она идет за мной. Она идет. Я так больше не могу, хватит, остановите ее, иначе она меня убьет. — Кто?! — спрашивают девушки в голос, забывая про глинтвейн. — Диана ебанулась! Она заставила меня съесть жаренную курицу, потом два куска пирога, а на концовку достала еще и оливье. В меня больше не влезет. Еда — это зло. Софи издает стон, пока девушки дружно ржут над ней. — Уверена, что через минут пятнадцать ты попросишь добавки, Софа. — Не говори мне больше ни слова о еде!!! — кричит она, когда на кухню залетает улыбающаяся Видякина. В ее глазах действительно слишком много энтузиазма, как у маньяка, вышедшего на охоту. Софи залетает под стол, издавая звуки чайки. — Где она? — быстро спрашивает Диана, заглядывая под стол и сразу же находя свою жертву. — Ну куда ты убежала? У меня еще суп стынет! — Не-е-ет!!! Диана не слушает ее, вытаскивая из кухни за ногу, и усаживает слишком худую по ее мнению подругу за стол, ломящийся от еды. \\ До 1 января оставалась всего пара часов, а хозяина «Восхода» и его кота на горизонте не намечалось. Атмосфера, конечно, была дружественная, все болтали и смеялись, но все равно волновались — где же Сережа и Максим? Софа едва могла передвигать конечностями и потому тупо сидела перед телевизором, переключая с первого канала на второй и монотонно повторяя «басков-киркоров-басков-киркоров-басков», пока у нее не отобрали пульт. Диана пыталась уговорить поесть Даню, который, как она думала, совсем отощал, а ведь он растущий организм. Женя и Кристина закончили украшать зал и бегали друг за другом с гирляндами вместо лассо, а за этим строго наблюдала Илона. Никита доводил до третьей истерики Тима и Олега, то и дело поглядывая в сторону двери. — Да где вас носит, — шипит он себе под нос, строча Сереже десятую гневную смс-ку. И расслабляется, когда дверь наконец-то отворяется. Кристина, которая находится ближе всех к двери, вылетает его встречать, но возвращается с гирляндой вокруг шеи, безуспешно пытаясь повеситься. — Здра-а-авствуйте, детишки! — раздается торжественный голос, и всем кажется, что они попали на детский утренник с «раз-два-три, елочка, гори!» и Дедом Морозом. Он тяжело дышит, поправляет то шапку, то фальшивую бороду, и пытается не упасть. Следом за ним заходит Максим в наряде Снегурочки, из-под полов тяжелой белой шубы видны чулки. — Мы на оленях сюда добирались, немного с временем мы проеб… Максим пинает подскочившего к ним Рустэма, обещая в следующем году обязательно отправить собрата на шаурму. — Короче, с Новым годом, — перебивает его Макс писклявым голосом. У Сережи вырывается какое-то истерическое «хоу, хоу, блять». Никто не отвечает — все угарают. Первым находится Олег: — Сколько вам заплатили? — спрашивает он у Свободы, который тщетно пытается водрузить ему на голову оленьи рога. — Боже, мы же не дети. Даня и Кристина были явно не согласны. Они обступили Сережу с воодушевлением в глазах и глинтвейном в руках. От него «дедушка» не отказался, бодро опуская бороду до шеи — жарко ведь — и выпивая бокал залпом. Свобода быстро ретируется к дивану, тяжело опускаясь и поправляя волосы — ему даже и парика не нужно, чтобы влиться в образ. — Ну что, дети, давайте споем? — предлагает PLC от нехватки идей и оригинальности. — Нет, не споем, — отрезает Кристина, пока Дэни снимает все это на камеру, — Подарки гони, бородатый. — Какие-то испорченные дети. Надо бы свалить отсюда, пока мелочь еще не вытрясли. Сережа практически упал на диван рядом с Максимом, пытаясь в таком положении снять красную шубу. — А я тебе говорил, что не заценят, а ты все со своими ролевыми играми, — жалуется мужчина, все-таки умудряясь снять ее. — Подарки в мешке у порога, я его не дотащил. Кто-то захотел подарить Олегу слишком большой портрет, Жене слишком тяжелую бутылку коньяка, а Никите и Илоне слишком вместительную коляску для будущего ребенка или для того, чтобы его катали до кофейни и обратно. Не знаете, кто? «Кто-то» невозмутимо чмокнул возмущенного до глубины души PLC в красный нос, на что мужчина отмахнулся и обиженно надулся. — А где мне подарок? — спрашивает Максим, пока остальные тактично рассасываются к мешку с подарками, надевая дурацкие рога (нет, Дань, даже не проси, я не надену… ладно, когда я смогу их снять?) и напевая Jingle Bells, тем самым давая паре время уединиться. — Я могу посидеть на коленях у Деда Мороза и рассказать ему свои новогодние желания? — Ты слишком плохо себя вел. Я могу тебя только наказать. Обоих устраивает и такой расклад. \\ — Муж, передай мне чашку, пожалуйста, — просит Дэни, а потом понимает, что ляпнул, и краснеет. — Ну хоть не «папочка», как в прошлый раз, — смеется Максим, — было действительно неловко. На часах уплывают последние секунды уходящего года. Из телевизора президент на фоне заснеженной Москвы вещает что-то, но его мало слушают: всем наскучил стандартный набор фраз главы родины, типа «… хочу пожелать, чтобы ваш следующий год был…». Звон бокалов, громко хлопает пробка шампанского, все застывают с детским восторгом на лицах. Начинается отсчет секунд. Бьют куранты. — Загадываем желание, — командует Олег. Все кивают и закрывают глаза. Все думают о том, чего бы хотели в будущем. Двенадцать. Одиннадцать. Десять. Каждый загадывает быть счастливым. Пять. Четыре. Три. Каждый загадывает, чтобы другие тоже были счастливы. Два. Один. — С Новым годом, ребят. \\ В новогоднюю ночь даже город дышит как-то по-новому. Люди цепляются друг за друга, поздравляют с праздником и улыбаются совершенно счастливо. В общей кутерьме народа на улице только супружеская чета Бурцевых не выглядела счастливой. — Вот эту фиговину он называет лучшим местом на планете? Мне не понять молодежь, — говорит отец Дани, хватая жену за рукав, чтобы та не упала в сугроб у входа. Мягкий свет «Восхода» манит к себе, как маяк, но родители явно не оценивают его как хорошее место работы сына. — Может быть, внутри лучше? — говорит женщина, разглядывая тусклую вывеску кофейни. — Судя по некоторым источникам, до недавнего времени кофейню нужно было назвать не «Восход», а «Перекати кофе». В главном зале шумно. Чета Бурцевых несколько раз стучит в дверь, но не получает отклика и входит внутрь, где гремят последние отголоски музыки и голосов, хлопанье бесконечных хлопушек с конфетти и хриплого смеха. Парочки замирают, удивленно вглядываясь в полутьму, а родители шокировано смотрят на сына, которого держит в объятьях тот самый рэпер из телевизора. — Мам? Пап? Я же проси-ил не приходить, — стонет Бурцев, быстро отлипая от Олега. Что, несомненно, не остается скрытым от бдительных взрослых. — Мы должны были убедиться, что ты в хорошей компании, — отвечает отец, рассматривая эту самую компанию в лице Тернового. Тот улыбается и протягивает ему руку, которую мужчина игнорирует. Сережа как-то разбавляет атмосферу приглашением на кофе, и порядком замерзшая пара не отказываются от этого. Мама Дани быстро сдает позиции, благодаря общим усилиям она вливается в разговор и, в общем-то, довольна, в отличие от мужа. Мужчина не мог отвести взгляда от Дани и сидящего рядом Олега, который безуспешно пытался наладить связь. Неловкость между ними можно было фактически потрогать руками. — Ты куда? — спрашивает Терри, когда Дэни быстро поднимается из-за стола, что-то бормоча себе под нос. — Я все им расскажу. Хватит лгать и прятаться. Они не поймут, но… может быть, чудеса действительно случаются? Олег кивает и улыбается, пытаясь скрыть беспокойство. Даня просто ничего с собой поделать не может, объясняя не совсем логичные действия одним веским доводом: это зима. Время, когда хочется вспоминать что-то теплое, когда хочется если не созерцать чудеса, то быть их создателем. Нет больше подходящего часа, чем новогодняя ночь, когда можно перестать вычислять точку отсчета и наконец-то начать осуществлять все задуманное. Даже если не получиться с первой попытки… Не бояться. Ведь одной из самых прекрасных в мире вещей — вместе с объятьями, варис гликосом и музыкой — является возможность пробовать все заново. И Даня думает, что будет повторять все это мантрой, пока не сбудется, когда пододвигает поближе микрофон и притягивает взгляды всех этой глупой, влюбленной выходкой. С первых же нот половина ребят уходят в дикий ржач, а вторая — в крайнюю степень охуения. Родители относятся скорее ко второй категории. — Далеко-о-о, далеко-о-о, В дальние-дальние страны. Далеко-о-о, далеко-о-о, Я уеду лечить свои раны. Далеко-о-о, далеко-о-о, В дальние-дальние страны. Далеко-о-о, далеко-о-о, Я уеду лечить свои раны. Дэни слышит, как ему подпевает сначала Максим, а потом и хлебнувший прямо из горла бутылки Сережа. Мать неуверенно улыбнулась, предполагая, что это какая-то шутка, и уже готовясь рассмеяться, но вот серьезность мужа заставила ее напрячься. Бурцев делает глубокий вдох, закрывает глаза и громко поет: — Все решено: Мама, я гей! Папа, я гей! Можете просто промолчать, Можете злиться или беситься. Мне на это наплевать! Все вскакивают, когда песня заканчивается, и хлопают. Олег улыбается, и улыбка эта такая, что, кажется, даже чайник перестает свистеть и начинает мурлыкать. Дэни смотрит на маму, притихшую в общем гомоне, смотрит на ребят, шумящих и кричащих, как свора детей, и вдруг думает, что чудо действительно произошло. Вот только отец привстает со своего места и громко бьет по столу рукой. Где-то на улице запускают салют. \\ — Давай просто заберем Даню и поговорим обо всем дома. Отец Дани кивает, готовясь открыть дверь подсобки, чтобы забрать сына, но внезапно слышит громкий и заливистый смех, и мать чуть не роняет сумку на пол. Родители обмениваются удивленными взглядами, потому что давно не слышали смеха сына. Настолько счастливого смеха. — Это Данечка?.. — начинает жена, прекрасно помня, как сын ретировался туда вместе со своим женихом и неудавшимся каминг-аутом, но отец прерывает ее громким «шшш», приоткрывая дверь и вглядываясь во тьму помещения, пытаясь понять, что там происходит. Олег сидит на полу, а на его ногах удобно примостился Дэни. Терновой что-то тихо говорит, перебирая пальцами русые волосы парня, его лицо искрится каким-то невероятным светом и теплом, и мужчина вдруг решает, что они не выглядят отвратительно и мерзко вместе. Скорее счастливо. Но не это заставляет отца замереть в недоумении. Дэни — их замкнутый мальчик, который и им-то доверять боялся, целых восемнадцать лет закрывался от каждого и от самого себя тоже, — смеется. Лежит на чертовых коленях мужчины, глазами сверкает от переполнявшего счастья, а на губах играет отголосок недавнего смеха. — Прости, — тихо говорит Олег, и мужчина весь обращается в слух, — То, что произошло за столом… Я не хотел грубить твоему отцу. Я ожидал, что он будет говорить все что угодно обо мне и даже припомнит ту историю с Назимой, это было логично. Но вот к тому, что он выскажется насчет тебя… — Ничего, — Даня сразу же мрачнеет, пальцами касаясь чужого лица и особенно задерживаясь на губах, — Знаешь, я всю жизнь ему б-боялся перечить. А ты нас всех впечатлил тем, что за меня заступился. Сережа потом сказал, что тоже хотел поставить папу на место, но ты был быстрее. Просто, видимо, ч-чудес все-таки не бывает. Какой же я дурак… — Ты не дурак, наоборот, твоя наивность и детскость — не спеши от них избавляться. Не думаю, что они хотели испортить тебе Новый год, Дань. Им тоже тяжело, нужно время на осознание. Все будет хорошо. — Ты так говоришь, что хочется тебе верить, — улыбается Дэни. — Я не хочу выбирать м-между ними и тобой. Даня приподнимается и утыкается Олегу в шею, пока тот гладит его по спине, пытаясь забрать всю боль. — Сможешь угадать, что я написал в списке, чего я хочу на Новый год? — внезапно спрашивает Терри, и Бурцев непонимающе качает головой. — Всего одно слово. Тебя. Парень громко и счастливо смеется — опять — и целует его, чувствуя на губах привкус варис гликоса, хотя кофе сегодня никто точно не пил. — Что там? — муж испуганно вздрагивает от слов жены, разворачиваясь и не понимая, почему лицо жены стало таким размытым. — Ты что, плачешь? Что случилось? Мужчина качает головой, выдавливая улыбку. — Все хорошо, — говорит он, беря ее под руку и ведя ее к выходу, пока остальные нахмуренно смотрят им вслед. — Пойдем, дорогая. Просто Даня, оказывается, любит. А кого именно — мужчину или женщину… не важно. Главное, что наш сын наконец-то счастлив. На следующий Новый год Олега зовут на семейный праздник уже в качестве мужа любимого сына. Мать от него без ума, а отец, хоть и припоминает ему иногда все высказанное в сердцах, по-дружески хлопает по плечу и думает, что им просто нужно больше времени, чтобы принять это. Времени у них — вся жизнь. \\ Каток Москвы — расплавленное золото, снег и толпы народа. Он горит миллиардами разноцветных огней — красные, зеленые, синие. Сережа занимает место за одним из столиков по периметру катка и смотрит на Максима, который выныривает из толпы то там, то сям, и пытается завлечь мужчину к себе. Сережа знал, на что идет, сбегая с ним из «Восхода» на пару часов, но катание на коньках никак не входило в его планы. — Хей, Сереж, ты умеешь кататься? — спрашивает Свобода, подъезжая ближе, тормозя настолько резко, что выбивает в воздух тучу белоснежных искр, и PLC едва не давится горячим какао, купленным Женей. — Я умею все, — насмешливо отвечает мужчина, но в глазах появляется сомнение. Максим слишком хорошо знает Сережу, чтобы не заметить этого. — Я катался, но очень-очень давно, без шуток про возраст, пожалуйста. И мне не понравилось. — Самое время дать конькам второй шанс! — Я не буду кататься с тобой, конченный. Макс не слушает, уже уезжая за парой коньков для PLC. — Нет, Максим, — громко кричит Сережа, когда он появляется в поле зрения. — Даже не предлагай. — О, значит, тебе слабо? — Не смей брать меня на слабо!!! — в голосе появляются истерические нотки, потому что PLC прекрасно понимает, что проигрывает. — Я сказал «нет»! Максим подталкивает к его ногам коньки и осведомляется, улыбаясь во все тридцать два: — Завязать сам сможешь? Сережа стонет и снимает с себя ботинки. — Я не буду над тобой стебаться, — обещает Максим, чуть ли не мурлыча от счастья. — Еще бы ты попробовал. — Я просто хочу, чтобы ты провел время со мной. Это весело, отвечаю. Сережа делает осторожный шаг к нему, и лед уходит у мужчины из-под ног. Анисимов быстро подхватывает его, обнимая мягко, а Сереже кажется, что все смотрят на них и только и ждут, когда он опять ошибку допустит. Он думает, что выглядит совершенно глупо с этим какао, коньками и Максом рядом, и стыд заливает лицо краской, в ушах шумит, перекрывая мелодию и чужой успокаивающий голос: — Все хорошо. — Заебись, блин. Макс перекрывает ему дорогу, берет уже за обе руки и уверенно сжимает ладони Сережи. — Просто наслаждайся моментом. Он делает пару шагов спиной вперед, тянет PLC за собой, с улыбкой наблюдая, как он нелепо, но мило пытается вырваться и проскользить сам. Сереже же кажется, что то зрелище, как Максим скользит по льду и двигает бедрами, должны считать незаконным. Толпа вокруг них кружится, огни мерцают во тьме еще не наступившего утра, и Сереже кажется, что этот день они провели как нельзя лучше. — По-моему, нам пора возвращаться, если ты хочешь, — говорит Свобода, на что PLC качает головой. — О, я же говорил, что тебе понравится! Сережа двигается сам, копируя движения Макса уже не так неловко, у него получается все увереннее и увереннее. Свобода вдруг сбивается с выверенного шага, начиная падать, а Сережа на чистом автопилоте хватает его в охапку и прижимает к себе. — Не отпускай меня, — улыбается Максим, и PLC просто не может оторвать взгляда от его губ. — Хотя, знаешь, с тобой я не против поваляться в снегу. — О, да, секс в сугробе… чувствуется дух Нового года. Через секунду они уже самозабвенно целуются, и плевать им на людей, окружающих плотной толпой, на холод и телефон, разрывающийся от смс Кристины. Город вспыхивает красным, зеленым и синим от предчувствия тепла. Тепла хватит еще на пару тысяч таких холодных зим. \\ Назима вваливается в кофейню, когда энтузиазм ребят уже заметно утих, и они просто лениво болтались по «Восходу» или вообще дрыхли, чтобы утром встать с диким похмельем и улыбочкой на лице. — Амеля уснула, а я решила не терять времени зря и приехала. С Новым годом! Назима протягивает каждому по серебристой коробке, в которых оказываются свитера разных цветов и рисунков. Свитера были неповторимы, ни одного похожего, с этим девушка действительно заморочилась. — Я хотела связать их сама, но, видите ли, у меня нет времени и слишком кривые руки, — оправдывается Назима. — Надеюсь, в них вы не замерзнете и не заболеете. Что-то не так? — У меня один вопрос, — говорит Тим, округлившимися глазами разглядывая ценник на своем свитере, который девушка второпях забыла срезать, — Сколько ты зарабатываешь? Девушка смеется и отвечает, что достаточно, улыбается Жене и Кристине, которые сразу же надели свои свитера поверх платьев и решили, что обнимашки в них еще мягче и теплее. Все были довольны, даже мистер-я-ношу-траур-по-вам не может устоять перед обаянием своего черного свитера. Подарки нравятся всем. Всем, кроме Олега. — Ты издеваешься, что ли, мне такое дарить. Терри в ужасе уставился на кричащий оттенок синего, колючую шерсть и орнамент с оленями, которые выглядят так, словно их пару раз переехали. Дэни посмеивается у него за спиной, весьма довольный своим приличным оранжевым свитером. — Дареному коню в зубы не смотрят, — пожимает плечами Максим. — Мне твой больше всех нравится, вообще-то. — Не все привыкли носить отвратительные вещи, — язвительно отвечает Олег, вытягивая это недоразумение из коробки и понимая, что не наденет его ни за какие деньги мира. — Ой, брось, свитер все равно лучше твоей пижамки с мороженками, — начинает Даня. — НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ ПИЖАМКУ! В глазах Дани Терновой видит отблеск какой-то непонятной эмоции, но парень быстро отворачивается. Когда Дэни наконец-то отвечает, то Олег понимает, что все очень-очень плохо. Этот расстроенный тон маленького ребенка, которому отказали родители, эти поникшие плечи и потухший взгляд. — Ладно, ты прав, такие вещи идут не всем, — говорит Бурцев. — Но было бы весело надеть свои всем, как семья. У Олега просто не остается выбора, но это не значит, что свитер ему понравился. — Я надену его, ты сделаешь пару сэлфи, чтобы целый год меня шантажировать, а потом я сожгу свитер в камине, — решает Терри, а Даня оборачивается с широченной улыбкой. Даня смотрит, как под тонкой белой тканью рубашки светлеет кожа, как двигаются мышцы, когда Олег снимает пиджак и натягивает свитер. Впрочем, выглядит не так ужасно, как он предполагал — свитер красиво оттеняет оттенок его лица и даже кое-как подчеркивает фигуру. Хотя Терновой все равно всячески выражает свое недовольство, самопожертвование Олега приносит свои плоды. К Дане сразу же приходит хорошее настроение, он быстро целует мученика в покрасневшую от стыда щеку, напевает себе под нос что-то из ABBA. И Терри понимает, что это того стоило: как можно сравнивать простую уступку с его стороны и искреннюю, детскую радость Дани, который простил ему все и позволил вернуться домой, в родную гавань, к семье. Назима улыбается, отбивая Максу «пять». Они специально договорились подарить ему самый ужасный свитер. И самого лучшего мальчика. \\ К утру доживают не все. У них по десятку подарков от каждого и затяжное похмелье, которое они лечат томатным соком и рассольчиком. Сережа даже пару раз сам готовит себе кофе, но в итоге ломает одну из кофемашин и обещает Кристине купить новую. Они вместе разбирают завал, в который превратился «Восход», смотрят новогодние фильмы, кутаясь в один огромный плед. Олег, который, оказывается, даже «Иронию судьбы» не смотрел ни разу, сначала не совсем понимает смысл фильма, но в конце вливается и даже плачет, уткнувшись в плечо Дани. Еде Дианы после таких каникул радоваться смог только Рустэм. Когда совсем скучно, ребята включают караоке, и это те самые дни, когда можно увидеть Сережу на столе, поющего «рюмку водки на столе», и Кристину, исполняющую песню про маленькую елочку и плачущую навзрыд от жестокости и несправедливости этой песни. По новостям передают, что эти дни самые аномально холодные в Москве, и ребята непонимающе хмурятся, потому что холод для них никогда не настанет, пока они способны так тепло улыбаться друг другу. Ребята решают, что куда бы их не кинула жизнь, где бы они не находились, в какой бы ситуации не оказались, Новый год они всегда будут праздновать вместе. Ведь они приготовили подарки друг другу на пару тысяч световых лет вперед.