Сломанный

Майкрофт уже у меня дома. Встречает при всём параде — в дорогущем костюме, с зонтом на предплечье и помощницей за плечом. Антея осматривает мою руку, после чего накладывает швы. К этому моменту злость приглушается, и я не препятствую Антее делать своё дело, это было бы просто глупо. На Майкрофта не смотрю, слишком остро ещё колет прошлое. Внутри оглушающе звенит зев пропасти, пустота заволакивает душу, и мне уже почти жаль, что я выбрался из этой передряги. Холмс, словно статуя, застыл возле стены, спина прямая, напряжённая, сжимает губы в ниточку. Перекатился с пятки на носок, поймал мой взгляд, чуть нахмурился. Мне хочется спросить его, зачем он здесь? Что ему нужно? Но я молчу, в голове не осталось слов. Я пустышка, Холмс, ты ещё этого не понял? Оказывай благотворительность тем, кому это нужно, кто будет благодарен, а меня оставь в покое! Отвали нахер! Видеть не могу тебя, слышать — не могу. Эмоции рвут на куски душу, осколки в горле, у глаз — калейдоскоп искр. Боже, я как баба. Надо успокоиться, не выдать волнения. Мне наплевать, насрать на всё. Просто уходи, Майкрофт, и не возвращайся. Как только Антея заканчивает с раной, я, громко хлопнув дверью напоследок, скрываюсь в спальне, заваливаюсь животом на кровать. Намёк, как я надеюсь, понятен без слов, но видимо не Майкрофту, потому что через несколько минут дверь в комнату тихонько скрипит, информируя о незваном госте. Притворяюсь, что не слышу, дышу размеренно, надеясь, что Холмс уйдет, решив, что я уже сплю. Как же! Кровать справа чуть прогибается под его весом, а я ничего не могу сделать со своим обезумевшим телом. Кровь приливает к лицу, стучит в висках пульс. — Ты не спишь, — констатирует Майкрофт, и я резко разворачиваюсь на спину. Беспомощная злость вновь сжимает душу, но демонстрировать её — значит признать, что мне не всё равно, что я чувствую к нему что-то, и поэтому я сдерживаю порыв ударить и лишь цежу сквозь зубы: — Чего тебе нужно от меня? Говори и выметайся. Холмс морщится, как бы говоря: "Ну, зачем же так грубо", его рука медленно скользит по покрывалу к моему бедру. — Ты был крайне опрометчив сегодня, — негромко сообщает Холмс, глядя мне в глаза. В чёрных зрачках вижу своё отражение. — Прежде не замечал за тобой безрассудства. — Надеюсь, ты разочарован. — Скорее обеспокоен. Мой человек потерял тебя из вида недалеко от бара. Это недопустимо. — Уволишь парня? — криво усмехаюсь. — Всё могло закончиться плачевно. Мне вдруг становится интересно: — И давно он ходил за мной? — Достаточно, чтобы я мог надеяться на его компетентность. — Достаточно — это сколько? — 15 месяцев. Повисает пауза. — Невероятно, — наконец, негромко бормочу я. — Мы же начали... общаться близко только год назад, да и сейчас... Зачем тебе это надо, Майкрофт? Я плохо выполняю свою работу? — При чём здесь твоя работа? — шепчет Холмс, наклоняясь, опираясь прямыми руками с двух сторон от моего тела. — Просто хотел подстраховать. Он наклоняется ниже, явно желая поцеловать, но я отворачиваю голову, и он упирается носом в шею. — Подстраховать себя? — И себя тоже, — выдыхает Холмс, посылая по коже мурашки. —Я не хочу иметь с тобой никаких дел, — сбивчиво говорю я, и чувствую, как ухмыляется Майкрофт мне в шею. — И вообще ничего общего. Прекрати эти слежки. — Хочешь, чтобы я отозвал своих людей? — шепчет он, прихватывая зубами кожу за ухом, заставляя меня втянуть воздух через сомкнутые зубы. — Убрал камеры и прослушку? — он дует на кожу, ведёт носом по волосам. — И снял маячки с твоей обуви? — его руки уже опустились к ширинке и теперь выводят круги вокруг паха. Я выгибаюсь, вжимаясь в них, требуя более плотного контакта, и наплевать уже на гордость, на боль в повреждённой руке, на застрявшую в горле обиду, на почти злое, шипящее: "Ни за что"... — срывающееся с изящных губ Холмса, перед тем как он прижимается к моему рту, вторгаясь языком, захватывая, подавляя, и я — опустошённый, изломанный — отвечаю ему... Я врал сам себе, и вру до сих пор. Я хочу, мне нужно, чтобы он был рядом. Чтобы как прежде, чувствовать губами солёную кожу, хрипло смеяться, под аккомпанемент рваных вздохов, ждать встреч, ловить взгляды. Жить. Для меня невозможно отказаться от предложенного, мои руки уже скользят ниже, нетерпеливо расстёгивают ремень дорогих брюк. Меня колотит, жар заливает лицо. Нужно бежать, прятаться — пока не поздно, пока ещё возможно, но вместо этого я, словно безумец, вдыхаю его запах, выгибаюсь под его прикосновениями. Окончательно теряю голову. Майкрофт ухмыляется, всем видом показывая — он полностью контролирует ситуацию. Вот только движения слишком резкие, дыхание слишком рваное. Сдёргивает мои штаны к щиколоткам, забирается ладонью под резинку трусов. Не выходит сдержать стон, искры под веками слепят. — Соскучился? — горячо шепчет Майкрофт, окончательно стягивая трусы, рукой обхватывая мой член. Очередной неясный звук, вырвавшийся из моего горла, становится ему ответом, и он, вновь ухмыляясь, скользит губами по скуле, бормочет мне в кожу: — Надо полагать это — "Да". Его губы уже на шее, клеймят, раскалённым железом, рука скользит по члену, и я так близок к разрядке, что отсрочить её почти невозможно. Шепчу, против воли: — Майкрофт... я сейчас, — он усиливает напор, и я выгибаюсь, содрогаясь всем телом, обхватывая его тело руками, хрипло дыша... Он оставляет меня почти сразу. Просто встаёт и, стерев с руки белёсую жидкость углом покрывала и застегнув ремень, направляется к выходу из спальни. У самых дверей он вдруг останавливается, говорит, даже не глядя: — Смею надеяться, что сегодняшнего безрассудства больше не повторится, — голос его звучит до безумия буднично, почти наставительно. Первое мгновение мне кажется, он говорит о том, что произошло сейчас, и только потом я понимаю — Холмс имеет в виду инцидент в баре. А может... может и то, и другое сразу. Он выходит из спальни. Спустя мгновенья, до меня доносится хлопок входной двери и щелчок вставшего на место замка. Сворачиваюсь в клубок, в ладони утыкаю лицо. Повреждённая рука ноет, першит горло, но всё это ерунда по сравнению с тем, что творится в груди. Что это было? Милосердие? Наказание? Маячки в обуви... прослушка, слежка... Быть может, и сейчас на меня смотрит? Ухмыляется… или нет — ему всё равно. Кто из нас более чокнутый? Господи, как же плохо... Тяну на себя покрывало. Оно пахнет потом, пахнет спермой, закутываюсь в него с головой. Слёзы подступают к глазам, я сдерживаю их как могу. Стеклянное крошево гуляет по крови. Жмурюсь. Сглатываю вставший в горле ком и очень, очень надеюсь, что "завтра" никогда не наступит. Что я не проснусь. Но чудес не случается. Не со мной. Надежды бессмысленны. И завтра будет новый день. Без Кристи. Без Аннет. Без куска сердца. Зато боли будет предостаточно.