Лотерея

— Господи, вы и сюда добрались, — устало выдыхает Черчесов и смотрит на журналистов. — Мы спросили лично капитана воздушного судна, он сказал, что пятнадцать минут у нас есть, — ласково отвечает девушка корреспондент.       Главный тренер закрывает глаза, делает глубокий вдох и на выдохе открывает глаза. «А с другой стороны, не выгонять же их», - подумал про себя Черчесов.       Пришлось быстро рассесться по местам и отвечать на вопросы журналистов, хотя этого делать не очень-то и хотелось. Какие-то вопросы оказались новыми, но на большинство, к сожалению, нужно было отвечать уже не первый раз. — Нет, Игорёша, сядь со мной, — Артём, махнув рукой, подозвал к себе вратаря. Пока очередь давать интервью не дошла до Дзюбы. — Я буду за тобой следить, потому что ты мне не нравишься. — Так зачем следить за человеком, который не нравится? — свел на шутку Игорь и спокойно сел рядом с форвардом. Хотя ему сейчас хотелось прыгать от счастья, как маленькому ребёнку. — Ты до сих пор бледный, как не знаю кто, — обеспокоенным голосом продолжил нападающий. — А так ещё бледней, смотри, — Игорь с равнодушным видом включил фонарик на телефоне и посветил себе на лицо.       Артём засмеялся в большей степени от того, что Игорь совершил это странное действие с таким безразличием. Игорь всегда был серьёзным, порой даже строгим, он даже когда шутил и улыбался, выглядел глубокомысленным. Даже во время фразы: «Барашки у нас пасутся, классно же?» — Тём, харэ ржать уже! — грустным голосом говорит Далер Кузяев. — Не слышно ниче, что Денис говорит! — Скушай эчпочмак и не плачь, — обиженно сказал Дзюба, но замолчал.       «Эчпочто, блять?» - подумал про себя сидящий рядом с Кузяевым Семенов, но не стал заострять внимание на этом.       Игорь наклонился вперёд и уперся головой в спинку кресла. Больше всего на свете голкиперу хотелось провалиться сквозь землю, чтобы никто его не видел в таком состоянии. В каком? Самому бы понять. — Игорь, блять, — а вот Дзюба очень вспыльчивый, в отличие от Акинфеева с его основательной выдержкой. — Ты скажи уже, что тебе плохо. Что ты храбришься?! Перед кем? — Сейчас попрошу стюардессу принести воды и всё будет. М-м, прекрасно. — А ты мне нормально ответить можешь, что случилось?       Акинфеев молча посмотрел на форварда и покачал головой. Игорь не привык жаловаться, тем более речь бы пошла об Артёме, о его особенностях, минусах и грехах, о которых он и не догадывался. Ведь странно же? Представьте, вам бы было очень неловко высказывать о недостатках вашего лучшего друга прямо ему в лицо, каким бы злым вы в тот момент ни были. По крайней мере, Игорю было бы очень совестно и неприятно. — Блин, обидно, капец. Ты не доверяешь мне?       «Я бы хотел доверять, но ты!.. Почему ты вспоминаешь обо мне только тогда, когда тебе этого хочется? Захотел - обнял, поплакался. Не захотел - а, пойду-ка я расцелую кого-нибудь, посмеюсь над чем-нибудь, порадуюсь с кем-то за кого-то. А ты стой, Игорь, в сторонке, улыбайся так легонечко, как ты всегда это делаешь. Наблюдай за тем, какой я радостный скачу по полю, как слабоумный. Смотри, как меня все вдруг резко полюбили и стали детей в мою честь называть, футболки с двадцать вторым номером покупать, рисовать плакаты, где я отдаю честь, как военный без головного убора. Смотри и скромно улыбайся, когда на самом деле хочется или убивать, или плакать… как грёбаная школьница!» - прозвучал в голове голкипера внутренний монолог. И не выдержав, он со всей силы бьет кулаками по спинке кресла. — Братишка, ты чего? — Дзюба смотрит своими большими непонимающими глазами на вратаря. — Журналистам скажешь, что я без комментариев обойдусь, ладно? — голос предательски дрогнул. Акинфеев кашлянул. — Подожди, к-как? Игорь, ты куда? Игорь, ты же капитан, как без тебя-то, ты чего?       Он слышал эти слова, сказанные будто не футболистом, которому еще чуть-чуть и тридцать лет, а маленьким мальчиком, которому мама на кассе в магазине сказала, что она забыла хлеб и пойдет за ним быстро сходит, пусть выкладывает продукты на ленту, но никак на них не отреагировал. Он шёл в хвост самолёта. — Простите, Вам туда сейчас нельзя, скоро взлетаем, — извиняющимся тоном сказала стюардесса и легонечко улыбнулась. — Ещё ведь не горит табло «пристегните ремни».       В ответ не прозвучало ничего возражающего. Но стюардесса явно что-то хотела сказать. И она наверняка увидела, что Акинфеев был на грани слёз. — Ну, так в чем проблема?       Акинфеев проходит в туалет и запирается. Откидывает крышку унитаза и садится, закрыв лицо руками. У него больше нет сил терпеть, итак героически сдержал себя от слез на поле, в автобусе. Не сорвался и не закричал на Артёма, когда это хотелось сделать, наплевав на то, что вокруг полно людей и что это абсолютно не в его стиле.       На глазах выступают слёзы, он убирает руки от глаз, дает соленым капелькам спокойно вытечь. Вытирает нос. «Слабак. Ты слабак, Игорь, слабак! Хуже бабы. Нытик херов…» - думает он про себя и нервно трет глаза, но никак не может образумиться. И тут он понимает, что сейчас уже вот-вот начнётся та стадия, когда ты всхлипываешь очень и очень громко и даже можешь это сделать, не сдерживая голоса и простонать, поэтому закрывает ладонью рот. Как же давно он не плакал, он уже и забыл, что это такое. Бывала дичайшая расстроенность, депрессия, бывало, когда еще чуть-чуть и хлынут слёзы, но чтобы вот так…       Зубы начали стучать друг о друга, становилось жарко, душно, слезы продолжали литься; Этот срыв должен был произойти рано или поздно; Игорь не мог до конца своих дней держать это в себе или просто написать: «Дорогой дневник, моя жизнь пошла по пизде, а я не могу совладать с собой и разобраться в собственных же чувствах» и отпустить ситуацию. И сейчас главное - не проигрыш хорватам. Это отошло на второй план. Причем довольно давно! — Он не будет давать интервью, — сказал Дзюба, когда очередь отвечать на вопросы дошла до него. Настроение форварда поменялось.       Оторвав салфетку, голкипер вытер слезы, высморкался и, чуть погодя, достал телефон из кармана. Бесконечное количество непрочитанных сообщений и пропущенных звонков от многих контактов, но больше всего от жены и мамы. Тридцать с лишним лет, а контроль такой, будто ему лет двенадцать! — Я думаю, на нас всех нет лица, — начал с комом в горле говорить Артём. — Мы убиты, расстроены, разбиты, но безумно горды. Мы не опускаем глаза. Впервые за долгое время гордимся друг дружкой. Очень счастливы, что, смогли, может быть, не до конца, но все равно смогли показать свои лучшие качества, стать одной командой, одним целым. Это дорогого стоит. Как сказал тренер, наша команда росла на этом турнире и выросла в крепкую и дерзкую семью, которая никого не боялась, всех уважала и жила мечтой сотворить чудо. Но нужно принять то, что есть…       “Мама, совсем не могу говорить, прости. Скоро взлетаем. Целую, сын” - всё-таки первой он набрал маме и отправил сообщение, но не прочел ничего, что она написала. — Вы играли с открытым сердцем? — Дзюбе продолжили задавать вопросы. — Да, наша сила была в командном духе. Мы играли от чистого сердца, от всего сердца, и каждый из нас хотел победить. В этом был ключ нашего успеха, а также в огромной поддержке наших болельщиков на родной земле. Это огромная честь и гордость. Всё то, что мы пережили, на всю жизнь останется в наших сердцах и мыслях. Надеюсь, что через долгие годы, когда я буду умирать, это будет одно из тех событий, что я вспомню: как мы сражались и бились. Это были незабываемые ощущения.       “Катюш, у меня видимо что-то с телефоном. Скоро взлетаем. Детям передай что папа их очень любит. Целую, муж” - не прочитав ни единого сообщения от жены, Игорь отправил это.       Ставит телефон на авиарежим и снова убирает в карман. Встает, смотрит на себя в зеркало. Глаза припухли, покраснели. Он выглядит больше утомившимся человеком, чем заплаканным, и у которого только что была истерика со всеми слюнями и соплями. Он умылся холодной водой, ещё раз взглянул на себя в зеркало, выдохнул и вышел. — В раздевалке кто-то сказал, что у этой команды есть большое будущее. — Время покажет, оно самый главный судья. Наконец-таки мы развернули болельщиков и всю страну к нам лицом, и они гордятся нами. Мы наконец-таки почувствовали себя достойными, что можем играть на равных с любым соперником. Самое главное, что появились определенная уверенность и характер, а безразличных не было. Все игроки и члены команды - красавцы… Безумно благодарен Сергею Игнашевичу и… Игорю Акинфееву - это две наши легенды и те люди, на которых нужно равняться.       Всё, дальше вопросов не было. Журналисты итак задерживают вылет.       Голкипер услышал слова Дзюбы, его снова передернуло. Ему сделалось больно и приятно одновременно. Но он быстро успокоился, потому что понял - сейчас слезы будут явно лишними. Даже если потом оправдаться фразой: «Да я от умиления, Артём, просто очень неожиданно и приятно». — Я воды тебе попросил, — грустно улыбнулся Артём и подал вратарю стакан. — Спасибо, — чуть погодя произносит искренне Игорь, садится рядом и берет стакан.       Голкипер делает глоток прохладной воды и его это чуть больше успокаивает. — Сфоткаемся? — робко спрашивает нападающий и при этом, так и не дождавшись ответа, достаёт телефон. — Ты же не против, если я в инсту выложу? — Ну раз тебе эта фотка будет греть душу, то почему нет? — Ещё как будет! — Артём встает с места так, что встает в проходе и делает сэлфи с Игорем, который улыбнулся больше от того, что не понял, зачем Артём встал, ведь нормально же сидел. — Ты итак выше всех, зачем встал? Чтобы еще выше казаться? — усмехнулся Акинфеев. — Не, я пойду пока со всеми перефоткаюсь, пока руление не началось.       Улыбка сразу сходит с лица голкипера. Он пристегнулся и стал смотреть в иллюминатор. Уже черт с ней, с этой Хорватией, пусть играет с англичанами… Пусть выиграет этот чемпионат, пускай все понимают, что Россия тоже могла стать обладателем заветного золотого кубка, потому что сражалась до конца и уступила чемпионам мира лишь по пенальти! Акинфеев одним глотком допивает воду и сжимает стакан в руке. — Чувак, а где Игорь? — спрашивает Лёша Миранчук. — Я просто вообще не видел, чтоб он в самолет заходил. — Ты никогда ничего не видишь, — говорит ему брат серьезным голосом и тут же начинает смеяться. — Да если б не видел, нас бы тут всех не было, — возражает Дзюба и улыбается. — Ха, — отрывисто произносит Лёша и смотрит на Антона. А на лбу так и написано: «Сосни». Антон закатывает глаза. — Так где Игорь-то? — спрашивает один из братьев. — В укромном местечке, — тихо говорит форвард. — У-у, Кокорин узнает… Братик, ты пока маленький слушать такое, а ну заткни свои прелестные ушки! — Да ладно вам, что ж вы… Ай, все равно бесполезно вам что-то объяснять. Вы меня младше на всего ничего, но видать не слышали о таком понятии как «Крепкая мужская дружба»? — Мы все о тебе знаем, Артёмка-«крепкая мужская дружба», — сказал Антон и прищурился. — И о твоей особенности тем более. — кивнул головой Лёша и заикнулся. — Вести себя, просто как... — Шлюха, — спокойно добавил Антон и вздёрнул бровью. — Мелкий, щас по щам получишь за такие слова! — Щи у меня больно хороши, — шестидесятый номер сделал губы уточкой, закрыл глаза и поднял брови. — Правда у кого-то щи точно такие же, но ладно уже… — В плане? — зацепился за слова Миранчука Артём и сделал непонимающее лицо. — Ой, да, — отмахнулся Антон. — ну ты просто славишься давно тем, что вечно со всеми обнимаешься, целуешься. На шею каждому вешаешься. Так это только тренировки так весело у Зенита проходят, а сам матч?.. Делаешь вид, что дрочишь в шутку. Понятно, что ты шутишь, конечно, но бля, Артём, алло? — Это ты про Самедова? — уточнил Лёша. — Лол, наверное. Может, помимо Самедова ещё кто-то пострадал, я хз. — Ладно, понятно… Я понял, — Артём смутился, припоминая все «интересные» случаи. Решил уже отойти от братьев, потому что сфотографировался и с одним, и с другим.       Теперь на очереди Ерохин, Газинский, Дзагоев, Черышев, Головин, и последний - Смолов. Тут он опять задержался и наговорил Федору приятных вещей, приободрил его, заставил улыбаться.       Ракурс у фотографии почти одинаковый, подпись одна и та же. Хорошо, что Игоря нет ни в одной социальной сети, и он не видит этого. Иначе сейчас бы у него просто окончательно разорвалось бы сердце. — Ладно, Федь, я пойду, — сказал Артём, посмотрев на загоревшееся табло «пристегните ремни». — Да, конечно. Телефон на авиарежим поставить не забудь. — Не боись, — Дзюба усмехнулся и ушел.       По пути отправил маме и жене сообщение, информирующее, что самолет взлетает. Давно уже пора, потому что журналисты задержались явно не на пятнадцать минут, как обещали. — Салют, — как ни в чем не бывало произносит Дзюба и проходит на свое место, стараясь не задеть Акинфеева. — Игорюша, скажи мне, как русский человек русскому человеку. Вот я каждый раз когда летаю на самолёте, мне все время говорят, чтобы я вытащил наушники из ушей, типа музыку слушать нельзя во время взлёта. Почему? Чем музыка мешает-то? — Считается, — «Ну ты дебил что ли совсем?» - было в мыслях у вратаря; голос Игоря дрогнул. Он кашлянул в кулак. — что телефоны могут создавать помехи для навигационных и радиосистем самолета, вот и просят отключать или авиарежим ставить. — Да это ладно, фиг с ним. Телефон же на авиарежиме. С музыкой-то какая проблема? — Бортпроводники просто хотят, чтобы пассажиры слышали объявления, не более того. — Серьезно? Просто, чтобы слышать, что они там говорят? — Да. — Блииин, ты мне глаза открыл! Как хорошо, что я спросил, а то как дурак. Знал, у кого спрашивать! — форвард хитро посмотрел на него. — Что ты имеешь в виду?.. — по интонации Акинфеева было понятно, что он не особо в настроении и явно не хочет общаться, но Дзюба этого не понял и продолжал в том же духе. — Ну, у тебя фотка есть, где ты в детстве в форме летной. Её, мне кажется, все видели. Тебя тянуло в небо, признайся? — А тебя в криминологию? Что за метод такой: определять мечты ребенка, посмотрев на то, как он одет? — Ну да, ты прав, — усмехнулся Артём, не замечая, что Игорь уже пытается не вспылить. — Ты вот же мне только рассказал про костюм бельчонка… — Алкашом не стал, да, — кивнул Игорь, нервничая. — Боженька уберег.       Артём засмеялся. Игоря злило, что Дзюба не замечает его состояния. Двадцать второй номер надевает наушники, начинает слушать музыку.       «Некоторые люди просто не заслуживают вас? Наверное. Они не готовы к вашему уровню заботы и любви. Ни морально, ни физически. Не готовы и всё на этом. И, наверное, действительно, никогда не стоит забывать о том, что вы не всегда будете поняты. Нет, что за бред… Но ведь всё равно далеко не у каждого есть чистое сердце и добрые намерения, как у вас. Даже, когда с виду кажется иначе… И не всем присущи ваши интересы. Хотя казалось бы... Вас объединил футбол, вы в одной команде. Блин» - Игорь опять наклоняется и упирается лбом в спинку кресла. — Вратаришка! Игорь, тебе плохо? — спохватился сразу Артём. — Что: голова, живот, что? — Сердце, — спокойным, негромким голосом отвечает Акинфеев. — Господи, только не это, — в глазах форварда виднеется паника. — Сядь ровно, давай-давай.       Аккуратно, словно боится прикасаться, Дзюба кладет одну руку Акинфееву на грудь, другую кладёт на лопатки и помогает обратно ровно сесть. И зачем? Зачем ты так заботливо трогаешь его? Чтобы он опять почувствовал себя нужным ТЕБЕ, а потом ты оставил его одного? — Игорь, спокойно. Тебе больно твоё сердце, когда дышать пытаешься? — Я не пытаюсь дышать. — Так, парень, сейчас не до шуток! — А с чего ты решил, что я шучу?       Вратарь посмотрел в глаза форварда. У одного глаза были пустые, чуть припухшие и красноватые, у другого полны тревоги и смятения. Артём действительно волновался. — Блин, да где у тебя болит?! — А почему ты так переживаешь, Тём? — В смысле «почему»? Ты сам-то хоть понял, что сказал? — Я словами не разбрасываюсь, в отличие от некоторых. — Ты на что намекаешь, я не понял? — Ни на что, — спокойно ответил Игорь и развернул голову прямо. Он больше не мог смотреть в эти голубые глаза. Слишком двоякие ощущения были внутри голкипера. — Просто. Сообщил вот тебе рандомный факт о себе. Сопоставил себя с некоторыми. Эти некоторые - это люди, непонимающие, не воспринимающие вещи всерьёз. Думающие, что они классные, а на деле… — Ты просто так сказал, — перебил вратаря Дзюба и чуть успокоился. — Я на свой счет это воспринял. — М-м. — Ты дышишь?.. — спустя некоторое время спросил Артём, смотря на профиль голкипера. — Иногда, — Игорь поджал губы. — Ну блин, ну перестань в такой манере говорить! Я не понимаю, серьезно ты или нет. — «Акинфеев» и «несерьезно» - два несовместимых понятия. — Ну да, — Артём смущённо улыбнулся. Зачем? Почему? Отчего его настроение меняется так часто? Он ведь только что сам чуть не умер от волнения. — Капитанишке положено.       Игорь закрыл глаза и выдохнул. «Капитанишка…» - прошептал Акинфеев и холодно усмехнулся. — Так болит или не болит, я не понимаю! — Я врать бы тебе стал, как думаешь? Болит. Сердце, душа, голова. Всё болит. — Ну Игорь! — нападающий взял вратаря за плечи и развернул к себе. Наклонился, обнял. — Ну на хрена так пугать, ты, блин, дурашка? У меня у самого сердце чуть не заболело! Бле, че-то уши закладывает. У тебя не закладывает?       «Темы, конечно, меняются, как рисунок в калейдоскопе» - подумал Игорь и закрыл глаза, чтобы не взбеситься. — Немножко, — голкипер выдохнул. Артём до сих пор прижимался к его груди. Игоря это напрягало по нескольким причинам. — Ты такой мягенький, — чуть ли не заурчал форвард. — Вот я на многих опробовал функцию подухи, а ты единственный такой мягенький. — Ну слава Богу, — саркастически сказал Игорь, при этом сохраняя безразличное лицо, а внутри кипела злость и обида. — Почему тебя нельзя с собой таскать везде, как подуху? — Потому что я должен стоять на воротах? — Ну я же так, — обиженно сказал Артём от того, что его не поняли. — помечтать. — А, ну раз помечтать, — голкипер просто заслужил награду «Равнодушное/каменное лицо года» — Прикинь, если бы я и вправду тебя использовал, как подушку. Захожу такой в самолет, а мне говорят: «Ваши посадочные», а я подаю один, потому что на тебя не нужен билет. Ты просто переносная подуха. И до стюардесс это тоже доходит, поэтому они ничего не говорят такого возражающего. Или вот: у нас перерыв, все такие воду пьют, дышат. А я просто ложусь на свою мягенькую подушечку. Лежу-у, отдыхаю-ю… — Артёмка, тридцать лет, женат, двое детей… — Мне пока ещё двадцать девять! А в душе мне явно где-то лет десять. — Да. Наверное, ты прав.       «“А в душе мне явно где-то лет десять” - совершенно точно, Дзюба, в точку! Ты ведешь себя действительно, как маленький ребёнок. Не совсем маленький, вот как раз такой возраст, когда ещё можешь позволить себе много наивности, немного глупости, совершать неосознанные поступки, но своим некоторым действиям всё же отдаешь отчет» - размышлял Игорь. Его опять начала атаковать нервная дрожь. — Как же круто, — не унимался Артём и решил потереться о грудь голкипера. — Тебе нормас, что я так?.. — Нормас, — сказал Игорь и сам не знал: он сказал ложь или нет? — Что за душка?       Дзюба решает обнять его обеими руками за талию и закрывает глаза. Делает вид, что сладко уснул, но на самом деле просто лежит и блаженно улыбается. Игорь сидит и старается держать себя в руках. Очень неоднозначно, что ему больше хочется: разнести весь самолёт от злости на Артёма или наоборот забыть все обиды и лучше уж полного взаимопонимания с Артёмом? — Больше не болит сердце? — Получше, — на самом деле нет. А вместе с сердцем болит в принципе всё тело с душой. — Вот видишь, я обладаю лечебным действием.       Игорь холодно усмехнулся. Опять ему хочется сбежать в туалет и плакать, как будто ему 15 и он школьница, которую бросил очередной парень, который обещал ей любовь до гроба, никаких ссор и крепкую семью в будущем. Мало Игорю было одного раза поплакать для такой-то боли, ведь он испытывает не месяц и не два, а уже несколько лет. — Игорян, тебя трясет или мне кажется? — удивился нервной дрожи вратаря Дзюба. — Самолёт потряхивает немного. И меня от этого вместе с ним.       Ага, конечно. Нервы Акинфеева на пределе. Но он не сознается, он никогда не жалуется, он всё копит в себе. — Извини, Тёма, но… Мне нужно.       Погас значок, показывающий, что нужно пристегнуть ремни безопасности, а это значит, что теперь можно спокойно перемещаться по самолету. Да, правила техники безопасности для всех одни, и что с того, что ребята футболисты? Игорь с неприязнью берет форварда за плечи и дает тому понять, что ему нужно встать. А руки-то дрожат, глаза блестят от слез, которые так и норовят хлынуть, и нужно быть самым дальнозорким человеком на свете, слепым или же бесчувственной скотиной, чтобы не заметить всего этого. Артём, несмотря на свои недостатки, к счастью, не подходил ни под одно из вышеперечисленного и заметил предистеричное состояние капитана сборной. — Игорь? — достаточно громко позвал голкипера Дзюба.       Но тот быстро шёл в хвост самолёта, сжав кулаки так, что у него заболели ладони от того, что короткие ногти впились в них, и закусил губы, чтобы не было видно, как они подрагивают. Акинфеев опять побледнел и выглядел больше измотанным, а не злым и готовым заплакать. — Ему плохо? — Черышев волнительно посмотрел сначала вслед Игорю, потом непонимающе на Артёма.       Двадцать второй номер пожал плечами и нервно закусил губу, смотря на Игоря, который уже практически дошёл до туалета.       Денис сказал что-то одними губами, явно волнуясь за состояние капитана. Марио попытался войти в курс дела. — Они фшто, пасорились? — с акцентом спросил Фернандес, сочувственно смотря на Артёма, который бежал за Игорем. — Смотрите-ка, кто это тут у нас по-русски заговорил? — Денис радостно улыбнулся, но в то же время его смутил вопрос бразильца. — Тщуточку же я понимаю. И porque tenho um bom professor! /потому что у меня хороший учитель/       Черышев уже во всю улыбался и, казалось, забыл обо всем на свете, потому что Марио заразил его своей улыбчивостью. Фернандес - главное солнышко всей сборной. Он невероятно старательный и милый, а когда он улыбается, все окружающие люди забывают о всех бедах и просто не могут продолжать стоять с грустным, серьезным или злым лицом - они улыбаются в ответ.       Игорь открывает дверь, но его одергивает форвард. Они стоят вплотную друг к другу и Артём смотрит на Игоря, прижав его к дверям, пытаясь понять, почему у того все щеки в слезах. — Че там у этих двоих происходит? — Головин усмехнулся, посмотрев на две фигурки вдали. — Не знаю, но Кокора если узнает, Дзю получит по яйцáм, — отвечает ему Лунёв и начинает смеяться. — Ох, лучше б по хлебальнику, чем по яйцáм. Но вообще меня выбешивают их с Кокорой отношения, если честно. Они это всё в шутку, конечно, но как-то?.. — Знал бы ты, как Тёму Санёк на самом деле бесит. — В смысле?.. Андрюх, ты угараешь сейчас? Они же лучшие друзья! — Неа. Вот эти все лавки-чмафки устраивает Кокора, а этот просто такое ощущение, что терпит. И подыгрывает ему в нужный момент просто и всё. — Ну не зна-а-ю, не зна-а-ю… Тёмыч тоже активный во всех этих делах, мне кажется. — Не, тут я не спорю, Сань. Дзюба хоть и может там и обнять, и поцеловать на радостЯх, но он это… как сказать? Чисто на эмоциях, от сердца, особо не разбираясь, кого он там осчастливил своим объятием. А вот Кокора из этого тупо шоу делает, и, в принципе, реально, хрен разберёшь - серьезно он или нет… — Ясно... А потом всякие девочки пишут фанфики, где они друг друга долбят в жопу. Оке. Но вот незадача! Санчос-то о фикбуке и не знает, а вот мои глазоньки уже никакая святая вода не спасет. Их теперь только кислотой полоскать. — Фик-что? — Та неважно… — «Ага, скажу я тебе, конечно. Это моё... как это? guilty pleasure! На досуге же себя надо чем-то развлечь? Втихаря...»       Игорь зажмурился и вырвал руки из хвата Дзюбы. Артём внимательно посмотрел на мужчину еще раз. — Игорь… — Пусти.       Акинфеев заходит в кабинку, быстро пытается закрыться, но не тут-то было. Чуть не выломав эти несчастные двери, форвард входит за ним и закрывается. — Заорёшь - будет множество лишних вопросов со стороны окружающих, — спокойно произнёс Дзюба и закрыл рот Акинфеева ладошкой. — Начнёшь меня отсюда выталкивать - тем более.