Лотерея

      Игорь закрыл глаза, из них вылились слёзы мощным ручьём. Капитан не всхлипывал. Просто молча плакал, и было лишь чуть слышно, как верхние зубы бьются о нижние. — Тридцать пятый номер, ты охренел? — Артём убрал руку ото рта Акинфеева и положил ему руки на бедра, при этом умилительно смотрел на Игоря, чуть наклонив голову набок. — Н-нет, — горьким, чуть выше своего обычного голоса, произнес вратарь и робко взглянул на Дзюбу. — Так, ладно… — двадцать второй номер убирает руки с бедер, кладет теперь их ему на надплечья и опять умилительно смотрит на плачущего капитана.       Игорь не выдерживает, громко всхлипывает и закрывает лицо руками. «Почему ты… такой глупый…» — Игорёк, ты чего? — голос форварда меняется. Если ещё секунду назад он у себя в голове сравнил эту ситуацию с той, когда он успокаивал своего маленького сына, заплакавшего из-за какой-то ерунды (как это и свойственно всем детям), то сейчас он понимал, что всё серьезно. Но из-за чего будет так сильно плакать мужчина в тридцать с лишним лет? — Что ж, ладно… Один вопрос: никто не умер?..       Акинфеев качает головой, что значит «нет». — Так и чего ты тогда ревёшь? Ладно я со своей сентиментальностью уже заебал всех, я от видео с морской свинкой слежусь, но ты-то чего?.. Прозвучит странно, конечно, но ты для меня всегда был примером, как нужно настраиваться на игру. Ты же всегда такой серьезный и сконцентрированный! А сейчас что произошло? Куда ты дел капитана Акинфеева, мужик? — Я больше не могу, оставь меня… — Ага, оставь меня! Щас! — Правда, Тём… Пожалуйста.       Игорь снимает с себя руки нападающего и отводит свой взгляд в сторону. «Ты хуже дитя малого, ты ничего не понимаешь, так зачем тогда сейчас зажиматься в этой тесной кабинке? Нам двоим… Когда мне так… Боже, пожалуйста, уйди» — Не оставлю, — твёрдо, даже грубовато, произносит Дзюба. — Почему сегодня, когда я с интервью в раздевалку пришёл, в слезах весь, только ты со мной остался?.. А? Почему все мои из «Зенита», блять, ушли, да и не только они, чё уж там, а ты остался и успокаивал меня? Прижал как родного, погладил, обнял? Почему ты переживал стоял, тратил на меня свое время и нервы, а все блять ушли? Они всегда, блять, уходят, когда видят, что мне плохо! Только они привыкли, что я от «Кунг-фу панды» заплакать могу, поэтому не видят разницы, когда я действительно расстроен, а когда это так… ровно на пять минут.       Акинфеев остановил поток льющихся слез и молча стоял слушал Дзюбу. Облизнул губы, взглотнул. Неужели Артём говорит правду? Или это слова поддержки, чтобы капитан сборной перестал хлюпать носом и взял себя в руки? — Игорь, послушай: ты единственный, кто от чистого сердца, абсолютно бескорыстно мне в чём-то помогал и поддерживал. У остальных это… Не знаю, такое ощущение, что я их всех тупо затрахал, и они мне уже поэтому что-то говорят, чтобы я скорей от них отъебался. Так скажи мне на милость, Игорь: с какого хуя я тебя должен сейчас тут одного оставлять в истеричном состоянии? — Потому что я должен сам успокоиться, побыть один и… ты… не утешишь меня. — Почему это не утешу? Ты просто не знаешь, что я мастер утешать, потому что ни разу при мне не грустил. — как же это по-детски и неубедительно звучит, Артём… — Потому что…       Игорь снова закрыл лицо руками и отошел немного в сторону, на сколько позволяла эта маленькая комната; сейчас он уже злился на себя за то, что так сильно плачет при Артёме, но при этом не может успокоиться. — Блин, ну Игорь, ну ты чего?.. — растерянно спросил Дзюба и снова взял голкипера за торс. — Не трогай меня, пожалуйста… — Вот те на! Игорь, я тебя успокоить хочу, ты почему это не поймешь никак? — Не надо меня успокаивать… — Да че ты за баран такой, почему мне тебя обнять нельзя? — с наездом спрашивает Артём, а руки с тела вратаря не убирает. — Ты же любишь обнимашки. Все футболисты любят обнимашки, иначе на фига вообще играть? Чтобы тупо радоваться забитому голу, не обнимаясь? Во забава! — Я не баран, — Акинфеев взглотнул и укоризненно посмотрел на Дзюбу. — Ути, — форвард улыбнулся и хотел было положить ладонь на его лицо. — Не трогай меня, блять, я же попросил! — А я не блять, — Артёма почему-то веселило состояние Игоря. Подумать только: Дзюбу, который действительно самый сентиментальный человек на планете Земля. Что с ним не так? По канону, он должен был сейчас заплакать вместе с Акинфеевым, не выясняя причин, почему тот плачет. — А вот здесь готов поспорить! — Игорян, ты чего кричишь-то? Потише. В смысле, поспорить готов? О чем, на что? Ты че?       Акинфеев не мог взять себя в руки; злился, бесился, хотел кричать, ругаться, бушевать что есть мочи, рвать, метать, но не успокаиваться уж точно. — Ну ты мне нормально объяснить можешь или ты так и будешь глотать собственные сопли и пускать слюни? — Артём хотел опять обнять Игоря, но понял, что тот его очередной раз одернет. — Не могу. — Не можешь или не хочешь? — И то, и то. — И так и будешь тут стоять как дурак и плакать в тесном туалете? — А тебе-то какая разница… — В смысле «какая»? Акинфеев, ты совсем ебанулся, ты че как баба ноешь-то, а? — Имею полное право!       Игорь снова всхлипнул. Дзюба выжидающе посмотрел на него, мол, ладно, я подожду, пока ты угомонишься; не хотел голкипер этого делать, но не выдержал - уткнулся носом Артёму в плечо, обнял и продолжил плакать. — Не люблю я Сочи, вечно тут какая-то херня происходит, — хорошая фраза, чтобы успокоить истерящего тридцатилетнего мужика, правда? А вот Артём так и думает. Он вздохнул и обнял Игоря, того потряхивало. — Ну ты чего, капитан? Игорь, ну серьезно, что за хрень? Ты можешь мне объяснить свое поведение или будешь ждать пока кто-нибудь свыше пошлет мне дар всевидящего? — Я тебя люблю, Тём, — тихо говорит Акинфеев и прекращает лить слёзы. — И я тебя люблю, — удивляется Дзюба, а в мыслях: «И это всё? Ты от этого плачешь, придурок? серьезно?» — Всё, успокоился? — Ты мне это просто так сказал, чтобы я перестал истерить или от всего сердца? — Всё выше перечисленное, — ухмыльнулся форвард. — Ясно… — Игорь перестает обнимать Артёма и отстраняется от мужчины. — Что тебе ясно? Ты можешь перестать себя вести как баба, ты, блять, капитан сборной или где? — Не могу! — прикрикнул Акинфеев и подоспела очередная порция горячих солёных слёз.       Повисла недолгая пауза. Тишину нарушал только гул в самолёте, но даже он не помешал создать впечатление пустоты и гробовой тишины. — Игорь, только не говори мне, что ты так себя ведешь после каждого проигрыша Российской сборной, пожалуйста, — то ли смеяться, то ли плакать, не подскажете, что лучше? Артём тоже не знал, но усмехнулся и посмотрел на вратаря. — Не веду, — сердито сказал Акинфеев. — Ну слава Богу, — облегченно вздохнул Дзюба и слегка ухмыльнулся. — Я… Я-то уже отошёл немного. Уже нормально, как видишь. Больно, конечно, очень больно, но мы ведь сделали, что смогли. Ай, блин, сейчас опять заплачу, — он потер левый глаз и посмотрел наверх. — Нет, не буду, всё… Игорь, ну вот представь, если бы мы выиграли, — Дзюба кладёт ему руки на плечи и смотрит в глаза. — Мы бы потом просрали англичанам с самым позорным счётом, и не потому, что ты вратарь хреновый, н-е-ет! А потому, что во-первых, они играют, как боги, а во-вторых, у нас защита вечно спит! — Акинфеев недоверчиво посмотрел на форварда. Неужели он правда сейчас это говорит? Он не может!.. Он же ненавидит разводить какие-то сплетни, это совсем не про него. — Все твои пропущенные голы, Игорь, это результат того, что не ты не работаешь. Это результат наихреновейшей защиты, дорогой мой! Я ненавижу обсуждать людей за спиной, особенно хороших людей, но… Одно дело, когда человек хороший, а другое - игрок. — Нормальная защита, что ты гонишь… — заступился Игорь. Как бы сейчас хотелось набраться смелости и сказать: «Артём, я не из-за проигрыша хорватам плачу, а из-за тебя», но он не может… И он понятия не имеет, в какой момент это сделать и какими словами лучше сказать. — Тут не в защите дело, а во вратаре! — «Команда играет плохо… а вот вратарь хороший. А ты нападающий, да? Нет, вратарь» — засмеялся Дзюба, цитируя одно видео из интернета. — Несмешно. — Акинфеев поджимает губы и чуть хмурит брови. — Ну Игорь, ну! — чуть ли не взвыл Артём. — Мы проиграли, но мы достойно проиграли! Мне это очень неприятно говорить, очень! Но у меня уже у самого нет никаких сил плакать и я уже не могу смотреть на ТВОЁ заплаканное лицо. Ты сам же говорил однажды, комментировал свой пропущенный гол: «Что мне теперь повеситься что ли?». Так где это сейчас, капитанишка? — форвард повышает голос, но тут же вспоминает, что кричать нельзя. Продолжает спокойно и негромко: — Уже всё, милый мой. Я ненавижу сейчас себя за то, что выгляжу так, будто я отец, отчитывающий сына, но ты уж меня прости, ладно?       Капитан посмотрел в глаза нападающего. Сейчас они оба выглядели так будто участвовали в спектакле, где один играл роль мальчика, уронившего мороженое, а другой - мужчины, который успокаивал мальчика и обещал тому купить мороженое ещё лучше и вкуснее. Но увы, тут было всё серьёзней воображаемой ситуации с мороженым. — Пенальти - хуйня полная, — продолжил Артём свою нескончаемую речь. — Денис устал это повторять, а я скажу за него ещё разок: это - лотерея. Тут действительно… просто… — Дзюба запнулся и видно было, как он подбирал слова. — я не знаю… Федька Смолов! Прислушался парень к моим словам. Попал, блять, бедный, по середине…       На долю секунды Артём замолчал; снова воспоминание, где он подбадривает всех перед пенальти. Артём вытер нос. Это была вредная привычка - трогать сломанный нос, когда волнуешься или нервничаешь. — И что? — словно опомнясь, задал вопрос Акинфееву Дзюба. — Правильно! Теперь у нас Смолов - говно, а то, что он один из лучших бомбардиров России и то, что он в матче с Испанией первый зарядил по воротам испанским, все уже забыли!.. Все у нас молятся на Черышева, целых два гола забил саудам! Вот это да! Ой, а потом от него отскочил мяч в собственные ворота, и надо же его срочно обосрать и сказать, чтоб валил в свою Испанию. Обязательно! Игнашевич. Спасибо тебе за автогол испанцам пяткой не глядя, Серёга! Ехидство и насмешки, шутки про то, что пора уже на пенсию, а не искренние слова благодарности за шикарные пенальти и прекрасную, хоть и не всегда, игру!       Игорь стоял и внимательно слушал Артёма, немного удивляясь тому, как тот достаточно много матерится. Акинфеев сам просто не раз говорил, что он за чистоту русского языка и каждый раз извиняется за то, что иногда во время матча или когда шибко злится, может вставить острое словцо в свою речь. И Артём тоже его поддерживал в этом плане, это он сейчас просто явно вышел из себя и особо не делит слова на «хорошие» и «плохие». — Фернандес! — опять повысил голос Дзюба. — Всех можно с поля нахуй убрать, он за всех отдуваться будет! Мы благодаря нему из группы вышли, сколько раз он спасал ворота! Мы бы не заработали дополнительное время и эти херовы пенальти, если бы не его гол хорватам с навеса Алана! А тут он не справился с волнением и не попал в ворота. Как? Почему? Непонятно… И угадай, что будет? Правильно! Все будут лить желчь на Марио за то, что он не забил пенальти, а не благодарить за второй красивейший гол и за всё, что он сделал! И наконец, Акинфеев! Мало того, что на тебе, Игорь, такая ответственность: ты капитан, ты лицо всей сборной, с тебя в первую очередь каждый раз спрашивают, а не с нас. Ты еще и вратарь. Любой косяк считается за твой. Не словил какой-то мяч, поскользнулся, не повезло, законы физики победили, удачи не хватило, перчатки дебильные, ещё что-то… — Артём сделал паузу, чтобы снизить голос. — Сразу у нас Акинфеев самый ужасный в мире вратарь, дырка, ещё что-то. Нет, блять, на руках это чудо носить и благодарить за каждый мяч, не попавший в сетку! Зачем? — снова повысил голос и сделал и без того большие глаза ещё больше. — Вы что-о? Гораздо лучше же сначала назвать левую ногу Акинфеева «ногой Бога», а потом выливать на него столько грязи и говорить, какое он дерьмо, пропустил мяч!       Игорь вздыхает. Он понимает, что Артём ещё не собирается заканчивать свой монолог длиною в несколько футбольных полей. — Я люблю Россию, её традиции, люблю свой народ. Эту русскую самобытность, — решил немного сменить тему форвард. — Но как же я, блять, ненавижу эту черту характера русского народа: Хорошо - умница, иди поглажу по головке и поцелую в носик. Косяк - по ебалу с ноги на, сука! Как же я ненавижу людей, которых хлебом не корми, дай кого-нибудь обосрать! Сами ничего сделать не могут, но зато великие диванные критики! А это двуличие! — тут Игорь опять закрыл глаза и начал бесшумно плакать, смотря на Артёма. «Ох, как они оказывается, быстро начинают литься… ага, кто бы говорил тут про двуличие…» — Не-на-ви-жу! Просто ненавижу!       Чацкий двадцать первого века закончил свой монолог длиною в вечность и посмотрел на голкипера. Он снова стоял и плакал, только теперь без всхлипывания. — Игорь, ну сколько можно уже? Я тебе ещё раз тогда скажу, ладно: вся игра в футбол - это лотерея! — Как и… А, ладно… — Что? Ты уж договаривай.       Вдох, выдох. — Как и то, что мы с тобой вместе.       Игорь перефразировал то, что хотел на самом деле сказать и оторвал салфетку. Высморкался, выкинул её, а Артём всё молчал. — В смысле, братишка? — наконец спросил Дзюба, Игорю даже показалось, что он произнёс это с каким-то наездом. — Мы вместе в сборной… — промямлил заговорщическим голосом Акинфеев. — Ну да, круто, а че ревешь-то опять? — Из-за тебя. — Из-за меня?! Игорян, ты об ворота головушкой своей светлой долбанулся или как? — Нет, у меня накипело.       Сейчас Акинфеева распирало от гордости за самого себя, потому что он хоть и говорил странными фразами, не совсем понятные вещи, зато он говорил ровно то, что чувствует.