You're just a sad song with nothing to say.

Совесть — официальное название трусости. День начался с любовью к весне, а закончился с ненавистью к себе. — Да. Это похоже на адрес твоего отца. Роза откинулась на спинку вельветового диванчика, снизу вверх смотря на сына. Маленьких детей часто обманывают, как обычно говорят «во благо». Родители нередко приукрашивают, говоря о смерти родственников, о том, почему папа вернулся домой и ведет себя странно, о маме, которая больше не вернётся домой. Для чего? Чтобы не портить психику ребенка? Но разве ложь во благо — это хорошо? Разве вводить в заблуждение кого-то, пускай ещё совсем маленького, совсем незнающего ничего о жизни, совсем юного и непонимающего многие вещи — это хорошо? — Почему я вообще жил с ним, а не с тобой? И мы ведь не задаёмся вопросами. Только получив опыт, только переосмыслив всё, мы понимаем, что что-то было нечисто, и что-то так и осталось необъяснимым. Роза не могла найти слов. Роза была удивлена, для неё было неожиданно, что Джерард спросил об этом. Мать не всегда может придумать так быстро новую ложь или оправдание себе. Правда вертелась вихрем в сознании, словно шторм, ломая на своём пути возможность фантазировать и выдать ничего нового уже невозможно. — Дорогой, мы можем поговорить позже? Она не может сейчас сказать что-то своему сыну. Сыну. Роза потирает виски, в попытках прекратить наступающую головную боль. — Ладно. Хорошо. До завтра. Поворачиваясь на пятках, Джерард достал телефон, но тот оказался разряженным. Все как-то слишком странно и неправильно. Что-то идёт не так, как хотелось бы. Родители Фрэнка, увидев сына вместе с Джерардом в дверях, мгновенно захлопнули её прямо перед носом. Почему? Почему нельзя просто попытаться поговорить? Почему нельзя просто выслушать своего сына? Хотя бы один раз. Недосказанность ломает изнутри, словно палку о подошву тяжёлых и грязных берцев в тихом лесу. Ком, что застрял в горле Фрэнка, который совершенно не знал, как поступить дальше, вызвал приступ. Он чуть было не задохнулся, если бы не Джерард. Он даже знать не знает, как вообще бы жил с матерью дальше, если бы не он. Стук в дверь ничего не дал, лишь крики с той стороны. Еле различимые, но «Убирайся» и «Без него» парни расслышали. Поразительно отвратительно. Поразительно плохо. Это был второй раз, когда он пустил слезу перед Джерардом. — Мама, пожалуйста, открой. — молил он, прислонившись щекой к деревянной поверхности двери, чувствуя, что не может дышать. Чувствуя себя, словно пёс, которого выгнали или наказали хозяева. Дверь открылась. На порог кинули рюкзак. — Охуеть. — обречённо промолвил Фрэнк, сразу после того, как послышался щелчок замка, — Что? Что мне делать, блять? Фрэнк положил ладонь на лоб, понимая, что поднялась температура. Мозг пронзают тысячи игл, череп сдавливает огромный валун. Джерард подошёл ближе, подавляя чувство вины внутри. — Пошли ко мне? Таким образом, будучи в ванной комнате Джерарда, пока тот говорит с мамой, Фрэнк впервые понял, что находится в фрустрации*. Великолепно. Просто отвратительно понимать, что буквально всё, во что ты верил и чего хотел, пропало. Он не знает, что теперь делать. Вероятно, завтра он вернётся домой и всё будет как обычно, но разве после такого что-то может быть как раньше? Почему родители такие бесчувственные? Неужели вера не даёт матери принять своего ребенка? Разве религия это то, что должно давать запрет на любовь? Ванна слишком горячая, но Фрэнк не думает об этом. Откидывая голову на бортик, он параллельно размышлял над тем, что делать дальше. В такие моменты он ненавидел своих родителей, потому что не хотел снова ненавидеть себя. Он не хочет думать над тем, что он — ошибка. Фрэнк хочет думать, что дело прежде всего в консервативности папы и мамы, а не в том, какой он сам. Стук в дверь пронзает тишину и останавливает механизм мыслей. — Фрэнки? Фрэнк моментально выпрямляет спину, садится и смотрит на дверь. Вода слишком громкая, голова трещит по швам. — Да? — Ты в порядке? И тут он почти что отвечает «да», но понимает, что это не верный ответ на вопрос. Не честный. — На самом деле нет. — смотря на колени говорит он, чувствуя, что готов заплакать. Фрэнк кладёт голову на колени, касаясь ими холодной щекой, обессиленно закрывает глаза, чувствуя, как они горят. Чувствуя, вероятно, слишком много. — Я хочу, чтобы всё было как раньше. Я хочу, чтобы мама так не реагировала на это. На это. Он снова обронил слезу. — Мне кажется... — Джерард касается рукой поверхности двери и полностью облокачивается на нее, — Мне кажется, что это невозможно, Фрэнки. — Я знаю. — дрожащим голосом отвечает парень. Слова отдаются эхом, и он не знает, в кафеле дело или это мозг так играет с ним. — Джи. — Да? — Я скоро выйду. — Хорошо, я пока найду тебе вещи. Я ухожу. Послышались шаги, которые всё дальше и дальше отдалялись от ванной, и как только он услышал хлопок двери, перед глазами встала картина, где мама захлопывает перед Фрэнком дверь. Фрэнк закрыл глаза, чувствуя себя таким беспомощным, каким не чувствовал себя никогда ранее. Мысли перемешиваются, словно масло на палитре, и разобрать больше ничего нельзя. Только грязь и полное отсутствие понимания как исправить то, что разрушено. Картина в голове Фрэнка окрасилась в грязно-коричневый, и он не знает, что сделать, чтобы изменить это. *** — Вы будете спать здесь? — спросила Роза у Джерарда, когда Фрэнк выходил из ванной. Джерард посмотрел на Фрэнка, изогнув бровь. — Да, мама. — Хорошо. Спокойной ночи. — сухо сказала она, без оглядки выходя из комнаты сына Фрэнк посмотрел на уходящую Розу, не понимая причину разногласия между ней и Джерардом. — Она так... Потому что ты решил, что я буду спать здесь? Джерард встал перед кроватью, взбивая подушки. — Нет? Я не знаю уже. Совсем перестал понимать эту женщину. — Женщины странные. — Точно. — хохотнул он, а Фрэнк в этот момент снова проронил слезу, — Фрэнки? Фрэнк не хочет ничего говорить. Джерард хочет как-то поддержать парня, но слова не складываются в предложения, а лишь летают по ветру в сознании. — Иди ко мне? Не дожидаясь ответа парень идет к Фрэнку и обнимает, падая вместе на кровать. В этот момент Джерард услышал громкие всхлипы и почувствовал дрожь в теле (в своём или в Фрэнка, уже ничего нельзя понять). Инстинктивно начал гладить Фрэнка по голове и спине. — Фрэнки? — Я знаю. — он говорит таким низким голосом, что сам не узнает его, — Я знаю, что всё будет хорошо. — по какой-то причине он улыбается, это вводит в ступор, — Или не будет. Но — Фрэнк отодвигается, смахивая слезу и смотря на потолок, — возможно, что будет. — внезапно он посмеивается, — Я такой глупый иногда. А Джерард сказать толком ничего не может. Совсем ничего. — Я совсем не знаю, что мне делать дальше. Всё такое пустое и бессмысленное. Может, я вовсе и не хочу поступать в университет? Может, я просто хочу не быть? И, к сожалению, это был не вопрос. И проблема была даже не в слезах и дрожащем голосе Фрэнка, который сквозь боль вырисовывал на лице защитную улыбку. Проблема в том, что Джерард чертовски сильно понимает парня, но ничего не может найти в себе, чтобы остановить его слезы. Жарко стало даже ему самому, что уж говорить про Фрэнка. Очень напряженная обстановка, разбавленная острыми мыслями и горькими обидами. — Солнце, у меня для тебя плохие новости. — пробормотал Джи, нависая над Фрэнком, который чуть было не словил сердечный приступ посреди ночи от напряжения и удивления. — Какие? — На тебя готовится покушение. — Чт- Джерард никогда так резко не пихал свои пальцы в чужие подмышки, только ради чьего-то смеха, но это работает. — Джи! — смех, который Фрэнк никак не может остановить, запускает его сердце и он чувствует быстрый ропот в грудной клетке, — Джи, блять, я сейчас умру! Джерард даже никогда не закутывался трубочкой в одеяло, но решил, что сделает это с Фрэнком. — Я тебе не сосиска в тесте! — Я тебя всё равно съем! Фрэнк протяжно вздыхает, прикрывая глаза от наслаждения. Он в тепле, в обнимку с Джи, и очень уставший. — Спать? — Ага. — Фрэнк выбирается из кокона, отталкивая Джи, что ввело парня в ступор, — Только покурить схожу, ты не против? Джерард хмурится, пытаясь понять, что именно он сделал не так. Возможно, Фрэнку действительно нужны какие-то воодушевляющие фразы, которые можно было бы превратить в бессмысленный монолог, наполненный цитатами Люка Скайуокера, а не резкая игра в щекотку. Но он списывает всё на усталость Фрэнка и его желание побыть одиночестве и подумать над случившимся. — Конечно. — Джерард забирается под одеяло, тихо бормоча что-то под нос, а что именно, Фрэнк не смог разобрать. И только когда парень лёг на подушку и закрыл глаза, а Фрэнк достал сигареты, произнес, — Только будь потише. — Хорошо. Как бы то ни было, во Фрэнке горит противоречивость. На улице стало слишком холодно, от чего волосы встали дыбом, а изо рта пошёл пар. В горле дико пересохло, как и весь Фрэнк. Он кусает распаренную кожу на пальцах, что обычно делает Джи. Дым от сигарет не расслабляет, а только усугубляет сухость во рту. Собирается туман. Сложно жить спокойно, когда жизнь переворачивается с ног на голову и ты не понимаешь, что тебе нужно сделать, чтобы балансировать. Как преодолеть это? Что должен сделать Фрэнк, чтобы примириться с этим? Почему Фрэнк всё ещё не может принять себя? Почему Фрэнк не может принять то, что любит Джерарда? А любит ли? Он сидит на балконе более получаса, размышляя над этим и боясь вернуться к парню, который уже давно спит. Три сигареты спустя, когда мысли стали невыносимыми, в горле стало слишком сухо, а ногти покрылись кровавой коркой, он все же тихо пробрался в комнату. По телу пробежались мурашки. Смотря на спину своего парня, он ощущал себя омерзительно. А что, если это не любовь? А что, если он опять разбивает сердце Джерарда? Увы и ах, но правда в том, что сейчас Фрэнк бы хотел не быть геем. Потому что это буквально разрушает его жизнь, выворачивает всё наизнанку и ломает с треском. Ему стыдно и невероятно страшно. Нет понимания, что больше пугает: разрушить себя или Джерарда. Гей он или нет. И, к сожалению, правда в том, что если Фрэнк, будучи геем, бросит Джерарда, то он пулей убьёт двух зайцев, обрекая себя на вечные муки и чувство вины и обиды. — Я ведь люблю тебя. И это не ложь. Это даже не заблуждение. Фрэнк любит Джерарда. Любит так, как не любил никого в своей жизни. С того самого дня, как Фрэнк курил с черноволосым парнем после школы. С того самого дня, как увидел его забинтованное запястье, Фрэнк понял, что не отстанет от Джерарда, пока не узнает, что с ним не так и почему это происходит. Но он никак не может принять себя таким, какой он есть, а родители и общество только перетягивают одеяло на свою сторону. Ему так холодно и страшно. Так грустно и тяжело. Страшно. Неужели он стал общаться с Джерардом Уэем только потому, что стало интересно? Загадка, которую он хотел разгадать. И теперь, когда Джерард ему доверился, он ощущает то ли любовь, то ли ответственность и гордость за себя и своё умение общаться с людьми, даже такими закрытыми. Ему кажется, что он влюбил в себя парня. Фрэнк всхлипывает, ощущая себя таким неправильным и ужасным. — Фрэнки? — Джерард повернулся, сонно потирая глаза пальцами. Фрэнк не двигается, пока он осматривает его, — Я укрою тебя, холодно же. А разве не глупости? Все мысли Фрэнка разве не глупости? Даже если общество и перетягивает на себя одеяло, говоря: «лучше не будь геем, иначе твоя жизнь пойдет под откос!», то важно ли это, когда в мире есть парень, который, блять, проснулся потому, что понял, что тебе холодно? Который просто почувствовал, что тебя нет рядом, и без лишних слов всё понял? Мир больной на голову. И Фрэнку так стыдно за свои мысли, после всего того, что делает Джи для него. — Фрэнки, не грусти. От Джерарда пахнет маслом арганы для волос и корсаром с кофе. Фрэнк прижимается ближе, забираясь носом в его волосы, пытаясь понять, почему он стал таким маленьким и худым. Почему Фрэнк раньше не заметил то, как сильно истощал его парень? Фрэнк чувствует себя дома рядом с Джерардом Уэем, и это, пожалуй, то, что он может сказать без сомнений. — Если ты, сука, сейчас не уснешь, я тебя начну щекотать. — Джи. Боже, он сказал это слишком грустным и слишком дрожащим голосом. Черноволосый резко пристал на локтях, кладя ладонь на щеку Фрэнка. — Эй. Ты... Чего? Всё ещё переживаешь? Фрэнк утверждающе стонет. — Ох, блять. Хочешь об этом поговорить? — Д-да. Джерард чешет голову, оглядываясь на дверь. Он включает светильник и говорит: — Ну, тогда пойдём. Поставим чайник. — Нет, я не хочу чай. И кофе тоже не хочу, Джи. — Тогда что мне сделать для тебя? — Послушай меня, хорошо? — Джерард лег, после чего Фрэнк продолжил, — Хорошо. Джерард, что ты хочешь от жизни? У тебя есть планы на будущее? — Я особо об этом не думал. Возможно, ближе к сдаче экзаменов я определюсь с университетом. — То есть, ты не знаешь? Джерард вздохнул. — Я просто думаю. У меня было много планов. Или это были планы родителей, я уже не знаю, если честно. Просто дело в том, что всё идет не так, как я хотел бы, и теперь я не знаю, что мне делать. — с каждым словом голос Фрэнка становился все более грозным, а от былой грусти не осталось и следа — И мне очень стыдно, но- — Но дело в том, что ты гей. — Да. Джерард вертит в руках уголок одеяла, смотря на Фрэнка в попытке найти что-то, что не было бы намёком на расставание. И он так не хочет чувствовать себя виноватым, но никак не может убежать от этого. У Фрэнка пульсируют виски, он хочет кричать от боли во всем теле. Под взглядом блестящих тёмных глаз его конечности немеют. Воздух тяжёлый, очень душно и пахнет сигаретами. Он хочет, чтобы кто-то из них смог выдавить из себя хотя бы слово, чтобы тишина не разъедала сознание. Обстановка, мягко говоря, напряжённая. Молчание. Тишина и ёбаное ничего. Джерард сжимает руки в кулаки и, стиснув зубы, врастает в кровать. Фрэнк видит, как выступают скулы на фарфоровой коже. Видит, как он сломлен. Снова. Дерьмо. Джерард хочет плакать, Фрэнк злится. — Охуеть. Что-то внутри Джерарда хочет рвать и метать. — Может, ты всё-таки скажешь что-то ещё, Фрэнк. Фрэнк. — Фрэнки... И я не предлагаю расстаться, я просто хочу обсудить эту проб- Джерард перебивает, подскакивая с места. — Проблему! Я — ебучая проблема! — Ты можешь не материться? Почему ты такой импульсивный, господи? Успокойся? — Не материться? А что я должен, сука, делать? — беспорядочные взмахи руками, активное жестикулирование и громадный взрыв вперемешку со злостью. Джерард похож на бомбу, — Пошел ты, Фрэнк. — Фрэнки! Я просто чувствую себя не свободным, понимаешь? Почему ты себя так ведёшь? — Все хотят свободы, но никто не хочет за неё заплатить. Блядское дерьмо. — Что за хуйню ты морозишь, Джерард? Начитался книг, и теперь думаешь, что всё знаешь? По-моему, я дохрена уже заплатил. А ты сидишь на заднице, зная, что родители во всём тебе помогут, и совершенно не думаешь о последствиях того, что ты творишь. Маленький ребёнок — вот кто ты. И в этот момент Фрэнк понял, что сказал ужасные слова. Неожиданно Джерард распрямляет спину и сцепляет руки в замок перед собой. Бах. — Что творю? Джерард пятится назад, произнося эти слова, как заклинание. Он напуган? Взрыв. — Джерард... Джи, я переборщил. — Перерассольничал. Что я творю? — Хочешь это обсудить, серьёзно? — Фрэнк смотрит на то, как парень обвивает руки вокруг себя и садится на стол, злостно поглядывая на него, — Знаешь, не каждые родители водят своих детей к психиатрам. Некоторые забьют хуй. — И что? — Ты вообще понимаешь, Джи, что тебе когда-нибудь не сойдет это с рук? — Что именно? — Твое самоистязание. — Обалдеть. Вот так ты относишься ко мне? Ты только что намекнул на то, что я показушник. — У тебя даже причины убивать себя не было! — Пошёл вон. Фрэнк замолкает, опускает взгляд куда-то. Стыдно ему сейчас перед Джерардом за такое, или нет? Джерард начинает дрожать, осознавая, что завален руинами. Он чувствует себя погребённым под своей собственной любовью. Чувствует, как пропадает воздух, как становится невыносимо холодно и жарко одновременно. Ему настолько страшно, что сердце вот-вот разорвет грудную клетку или застрянет в горле. Парню кажется, что он сходит с ума. — Это всё? Джерард взвыл, спустился вниз и спрятался под стол. Со стороны он выглядит пугающе и вместе с тем комично. Фрэнк встаёт, подходит ближе и смотрит. — Джер-р-рард?... Паника. Паника. Паника. — Что я? — голос Джерарда похож на рванный писк, что пугает Фрэнка сильнее, чем что-либо до этого. Господи, какой же он идиот! — Джи. Джи, что ты пытаешься сказать? Джерард хватается за голову, за грудь, за горло. Словно пытается остановить что-то. — Я не понимаю. Фрэнк трет переносицу, пытаясь понять, о чем идет речь. — Джи, ты слышишь меня? Так, ладно. Хорошо. Успокойся, хорошо? Я здесь. — Джерард сворачивается в комок, такой маленький, что даже не верится, — У тебя что-то болит? Джерард продолжает беспомощно хвататься за разные части тела. — Так. У тебя болит голова? Ты задыхаешься? Ничего в ответ не последовало. — Тебя тошнит? — Фрэнк подвигается ближе, слыша беспорядочное, хриплое и быстрое дыхание парня, — Блять, ты что реально задыхаешься? Так. Так... — он встает на ноги, почти без возможности устоять на них, начиная искать таблетки, — Я не ухожу. Подожди. После того, как Фрэнк находит рюкзак Джерарда, он достает таблетки и бежит за водой на первый этаж. Когда он возвращается, приходится заставить парня проглотить одну ампулу и запить ее водой. И только после этого парень более-менее успокаивается. Точнее, начинает нормально дышать и прекращает нервничать. Теперь Фрэнку пиздец как страшно, и он совершенно не знает, должен ли он остаться или ему стоит уйти прямо сейчас. — Я хочу в туалет. Фрэнку приходится помочь парню с этим, потому что мандраж всё ещё не прекратил свою атаку на его тело. И если это не максимальная близость, то что же ещё? Когда Джерард неожиданно резко приходит в настоящую норму, Фрэнк неуверенно спрашивает: — Что это было? Флэшбеки? Джерард смотрит на Фрэнка, как на идиота, он готов поклясться с этом. — Паническая атака. Не волнуйся. Со всеми бывает. Джерард сгибается напополам, впивается ногтями в кожу головы и не двигается. Фрэнк сглатывает. — Мне стоит уйти? — Куда? — Домой? Я не знаю. — Если ты хочешь домой, то иди. — голос, будто сталь. Ровный, грубый и уверенный. Фрэнк не хочет домой. Фрэнк хочет остаться. Для этого нужно сломать свою гордость. Кому то из них. — Я ухожу.