You're just a sad song with nothing to say.

Большинство из нас — это не мы. Наши мысли — это чужие суждения; наша жизнь — мимикрия; наши страсти — цитата! Фрэнк даже не сменил одежду. Это было первое, что заметил Джерард, когда увидел сидящего перед бутылкой с водой и сэндвичем парня. Он мог видеть того только со спины, но даже этого было вполне достаточно, чтобы понять, что ему хреново. Всё утро было очень холодно, но около одиннадцати часов вышло солнце и осушило асфальт, от которого сейчас веяло скорее теплотой и паром, чем привычной для Ньюарка сухостью. Сосредоточиться на работе Джерарду мешало солнце, ведь вместе с ним наступила духота, а повсюду летало настолько много пыли, что возникало чувство, словно он ей дышит. Но сейчас его внимание было приковано именно к Фрэнку, который, казалось, вообще не делает вдохов. Сидит. Джерард всё размышляет над тем, стоит к нему подойти или нет, ведь изнутри грызёт чувство вины за то, что он был таким грубым и предпочёл не обращать внимание на очевидную разбитость Фрэнка. Плюс ко всему, на данный момент у Джерарда возникли жуткие проблемы с самочувствием из-за совмещения «Золофта» и алкоголя. Проснулся он от судороги в ноге, а чуть позднее от тошноты и головной боли, что было в десятки раз хуже похмелья, которое у Джерарда и вовсе было один раз. Да, он прекрасно знал, что после «Золофта» должно было пройти минимум двадцать часов, но плевать он хотел на запреты и предостережения, ведь он хотел чёртов алкоголь. Возможно, он желал таким образом себя убить, но быть полуубитым хуже, чем быть мёртвым. Мёртвым вообще быть легко. Умирать тяжелее. И всё же Джерард думает подойти к нему. Даже если это плохая идея, даже если Фрэнк начнет вновь кричать, даже если он ничего не исправит, и его монолог будет абсолютно бессмысленным, даже если он и есть бессмыслица, он думает подойти к парню, с которым никто не хочет сидеть за одним столом. Потому что, блять, ему грустно, он переживает и волнуется за Фрэнка, ведь тот сейчас так одинок, ведь по нему, чёрт побери, видно, что ему плохо и больно от того, как с ним обращаются бывшие друзья, и как с ним повел себя Джерард. И вообще это странно, что на него напала такая волна сочувствия именно сейчас, спустя практически две недели после их ссоры. До этого Джерарду было плевать, или он пытался себя убедить в том, что ему плевать. Слишком сложный, постоянно заедающий механизм вместо мозгов, в этом вся проблема. Ёбаная вина, ты победила. Джерард скинул вещи в рюкзак и застыл на месте, сомневаясь в своём решении. Всего пятнадцать секунд потребовалось на то, чтобы почти уверенно зашагать вперёд и оказаться возле Фрэнка. Выдох. — Я ошибался, когда сказал, что ты идиот. — на этих словах Джерард ждал, что Фрэнк к нему повернётся, но тот проигнорировал эти слова и продолжил смирно сидеть на месте, — Я тоже идиот. Фрэнк повернулся, посмотрел на парня красными и уставшими глазами и шмыгнул носом. Боже мой. — Что случилось с тобой? — спросил он, передумав излагать свой монолог именно сейчас, он думал сесть рядом с Фрэнком, но тот поднял руку, — Что такое? — Сигареты есть? — сипло спросил он, улыбаясь. Чему он рад? Ночью Фрэнку приснился не Джерард. Фрэнку приснился Бельвиль, церквушка, в которую он ходил вместе с мамой и сестрой по воскресеньям, когда приезжал на каникулы из католической школы «Queen of Peace». Ему виделась церковь святого Николсона такой, какой он её запомнил. Он не помнил то, как она выглядела изнутри, ведь она по стандарту вмещала в себе где-то одиннадцать лавочек, ниже спинки которых был генуфлекторий для преклонений, какие-то пугающие скульптуры Богородицы, Христа и прочих святых. Он помнил её снаружи, он помнил светлый, похожий на известняк камень, отливающий розовым, и три массивных дубовых двери с золотым орнаментом, который всегда напоминал ему ветви деревьев или шандалы. Он помнил, как они приезжали туда, чтобы окрестить Алису, когда ей было всего-навсего семь лет. Он помнит их маленький домик на окраине города, который напоминал скорее маленькую квартирку. Фрэнку привиделась во сне его старая жизнь, в другом городе, когда он был ещё совсем малышом, который верил в Бога... Или скорее верил в свою маму. Ему приснилось то время, когда он во всём был послушен, всему верил и всё вокруг любил. Это было просто видение без каких-либо сюжетов или историй. Просто Фрэнку в голову ударила эта светлая атмосфера беспечности и чистоты в этом идеальном и тёплом мире, каким он его запомнил. Но после пробуждения он чувствовал себя избитым, потому что понимал, кто такие его родители и чему они его учили. «Дети начинают с любви к родителям. Взрослея, они начинают их судить. Иногда они их прощают.» Да и в целом, он ненавидит их, он зол на свою семью (только на Эмму он не зол), он обижен на то, в каком мире его воспитывали всё это время, ведь привело это к внутреннему слому его личности. Ветер. Джерард завернул за угол, открывая рюкзак. — Эм, у меня есть «Camel», «Marlboro» и- — Давай «Camel». — Ты говорил, что это дорогое дерьмо с привкусом миндаля. Фрэнк слабо улыбнулся, вспоминая тот вечер в магазине после чаепития у Гарри дома. Вспомнил, каким ненастоящим был тогда Джерард со всеми и каким настоящим был с Фрэнком. Со своей показушной вычурно-театральной полуулыбкой и с таким же показушным спокойствием на лице Джерард казался заслуженным актером в этом притворном фильме, где только Фрэнк не на своем месте, а Джерард делает вид, что так и есть. Это было совсем недавно, но кажется, словно пролетела целая вечность. И «Camel». Они тогда курили именно его. — Да, я помню. — Фрэнк взглянул на часы, — У нас есть двадцать минут. Тебе есть что сказать? — Только то, что я- Я думаю- О, чудесно, теперь главным невротиком на этой вечеринке стал Джерард. — Я знаю. Я знаю, что тебе жаль. — Фрэнк безуспешно чиркает зажигалкой, Джерард подносит свою, — Мне тоже. Они выразительно смотрят друг на друга достаточно долго, чтобы смутиться. Джи приоткрыл рот и стряхнул пепел, задрав голову. — Я хотел сказать, что люблю тебя. — Фрэнк вздрогнул, Джерард предельно спокоен, но его пальцы не прекращают стучать по фильтру. Говорит он почти на автомате, словно десятки раз прокрутил это в своей голове, — Просто я считаю, что тот вечер был отвратительным. И, если честно, я понял, почему ты это сказал. Фрэнк кивнул, давая понять, что парень должен продолжить, а он готов его выслушать. — Я просто думал больше о себе, когда ты сказал это. Я не подумал о тебе. Я не подумал о том, что же заставило тебя повести себя подобным образом. — а Фрэнк всё слушал и слушал, в нетерпении, пока парень так тянул с сутью своего умозаключения, — Я понял, что твои родители довольно дерьмово поступают с тобой, когда ограничивают тебя настолько сильно, когда не принимают тебя настолько, что выгоняют на улицу. Честно? Думаю, я не из тех людей, которые начинают пытаться себя переделать в попытке вернуться тёплое и привычное местечко. Я бы просто послал всё нахуй и продолжил быть тем, кто я есть. Даже не так. Я бы сам сбежал из дома, если бы Роза сказала, что не хочет видеть в своем доме такого, как я. Но дело, наверное, в том, что родители у нас с тобой разные, а от этого и мы. Но я понимаю, что ты начинаешь переделывать себя под людей. — Фрэнк обомлел, побледнел сильнее, чем до этого, но продолжил слушать как минимум потому, что Джерард никогда не говорил так много, — Скажи, если я не прав, но мне кажется, что в тот момент ты начал сомневаться в правильности своего решения быть со мной, потому что иначе у тебя нет дома и, как ты думаешь, будущего. И Фрэнк опять кивнул, приоткрыв рот. Он так хорошо понял Фрэнка, как сам Фрэнк не смог понять Фрэнка. — Джи. Джерард выкинул сигарету, приближаясь к парню максимально близко, но не сильно нарушая правило личного пространства. Что-то внутри парня перевернулось, возможно его органы танцуют чечётку прямо сейчас, моля об объятьях с Джерардом. — Фрэнки, — черноволосый взял парня за руку, касаясь большим пальцев костяшек, — Фрэнки, я просто думаю, что ты сам в себе толком не разобрался. Я знаю, что ты любишь меня, но тебе стоит понять, чего же ты действительно хочешь. И Фрэнк сказал не подумав, но сказал правду: — Тебя. Джерард сглотнул, на губах начала вырисовываться полуулыбка, но он мгновенно стёр её. — Подумай ещё. — Фрэнк выкинул свою сигарету, Джерард сделал шаг назад и почесал затылок, — И... Прости меня за то, что был мудаком вчера. Не знаю я, или что-то ещё, но это довело тебя до нервного срыва, и выглядишь ты сейчас так, словно тебя прожевали- — Мы будем вместе? Джерард не медлил с ответом. — Я хочу. Но только если этого действительно хочешь ты. — парень хотел коснуться щеки Фрэнка, но осёкся, поняв, что сейчас, когда они в таком положении, это будет неуместно, — Не отвечай сейчас, тебе правда стоит подумать, и будет хуже, если ты ляпнешь не обдумывая. Фрэнк знает ответ, давно знает. — Можешь забрать эту пачку себе, — он закашлялся и взялся за грудь, потому что его затошнило, — Мне. Мне нужно сдать свою работу. — Какую? — Оформление зала для бала. Пригласительные, плакат и всё такое. — Вау. Хорошо, я приду туда. — А ты думал не идти? — недоумевал Джерард, изогнув бровь. — Ну а что мне там терять? Я никого не пригласил. — Хах, я тоже так думаю. Увидимся. Джерард смахнул с лица улыбку и бегло направился обратно, чтобы доделать все свои дела и наконец свалить из школы, ведь кроме этого его ничего здесь не держит. Боже, как ему плохо сейчас. Нужно сдать до конца все сочинения и бегом добраться до клиники, потому что остаётся совсем немного времени до приёма. Он психует. Много и часто. И это похоже на какой-то идиотизм, переходящий из абсолютного спокойствия и апатичности в кидания бутылок в стену и ухода из-за стола, пока ужин ещё не окончен. Он не совсем понимает себя, но точно может сказать, что его и так поехавшая картина мира разрушилась. Да, сначала он был немного шокирован и не знал, что он должен ощущать к Розе и Адаму, и всё, что он для себя тогда находил в качестве поддержки — это одиночество и бездельничество, а в школе куча нагрузки, и всё то же одиночество. Но сейчас... Сейчас он злится. Вчера мама приготовила лазанью (или купила её в ресторане, Джерард ни во что не верит), и они всем составом уселись в столовой за её поеданием. Джерард долго смотрел на лазанью, потом ковырялся в тарелке вилкой, потом ножом и чувствовал он себя... Относительно спокойно, но скорее сдержанно. — В субботу, или даже завтра, будет разбор бумаг, нужно многое пересчитать, а учитывая то, что в этом году дела пошли лучше, мы можем рассчитывать на большой рост прибыли. — с долей победной радости проговорил Адам и принялся за еду. Роза Уайт легко улыбнулась, отрезая кусок лазаньи. — Не думаю, что мы дошли до миллиона. — Посмотрим завтра. — Адам отложил пустую тарелку вперед и взглянул на сына, — А ты, Джерард? Как учёба идёт? С директором все уяснили? — невзначай спросил он. Он сидел и слушал их, думая над тем, что Роза совсем не похожа на него. Он не её сын, между ними нет никаких внешних сходств, кроме манер и поведения. Но это, блин, просто вещи, которым он научился у неё. Они совершенно разные. Почему раньше он не смог это заметить? Как он мог упустить такое очевидное различие? Они сидят здесь, за столом, обсуждая работу. Они вместе, они любят друг друга, и они такие счастливые вместе. Зачем им Джерард? Зачем? Вот здесь его и понесло. Джерард сжал в руках столовые приборы, демонстративно кинул их на тарелку, что привело с характерному звону серебра, и потянулся за стаканом с водой. Это был момент, когда прилив злости только начался. — Эй, ты в порядке? — мама коснулась руки сына, но тот её убрал, от чего она вскинула брови и раскрыла рот. Он улыбнулся своей бесовской улыбкой, сделал глоток воды и откинул голову к спинке стула. Роза посмотрела на мужа с вопросом в глазах, потом снова на сына. Джерард психует, Джерард выглядит как психопат, Джерарда что-то расстроило. Он искоса смотрит на семью и резко меняется в лице: свёл брови, сжал челюсть и губы в тонкую линию. — Что ещё я не знаю? Что еще я, блять, не знаю об этой семье? Глаза обоих родителей полезли на лоб от изумления. Оказалось, Роза не поведала мужу о том, что Джерард стоит в известности о своем усыновлении, потому что испугалась. Она сидела тихо, сжавшись в стул смотрела то на Адама, то на сына и не знала, куда себя деть. — Джерард, не разводи скандал. — властно, но устало сказал Уайт. — Пошёл нахуй. Резкий звук отодвигающегося стула и удар руками по столу, который заставил Розу сильнее сжаться. Адам встал, его белое поло ярко контрастировало с покрасневшим от злобы лицом, а парень в это время истерично хихикнул, до конца не осознавая всего ужаса своих слов. Да он и сам до конца не понимает, почему ведёт себя подобным образом. — Совсем от рук отбился. Курить дома? Пожалуйста! Врачи? Пожалуйста! Прогуливать уроки, чтобы мы потом стыдливо просили директора о том, чтобы тебя не выгнали? Конечно! Тебе хоть не стыдно мать свою доводить до истерик? Джерард пристально посмотрел в глаза отца, стиснул зубы и поднял брови. На лице маска спокойствия и искреннее презрение. — Она мне не мать. А ты мне не отец. В общем, после этого Джерард пошел за пивом и не планировал возвращаться до того, как родители не лягут спать. Потому что видеть расстроенную и заплаканную мать, которая около часа просидела на кухне, попивая успокоительные, он не хотел, а нарываться на отца тем более. А после встречи с Фрэнком он снова пошёл к Бобу и просидел там до одиннадцати, пока не осушил две банки и к концам не размяк до состояния грязной губки из столовой. Увидев сына, Роза немедленно написала психиатру. Вот так всё и едет вниз по ранее не протоптанной дорожке. Джерард сглотнул, когда сел за руль. Он не хочет ехать туда, совсем не хочет, но очень важно поговорить с кем-то о его состоянии. Терпеть он больше не может, уж больно надоело закатывать глаза и сжимать зубы до боли в дёснах, делая вид, что всё в порядке. И, возможно, час с врачом ему поможет.

***

Роза уже была там, когда Джерард добрался до нужного этажа, обливаясь потом. Ему так неебически плохо, что он готов откинуть ласты прямо здесь. Стоять тяжело, идти ещё тяжелее. Ему жарко, плохо и одновременно его трясёт от холода. Хуже всего то, что Джерард без остановки хочет пить. Кивнув сидящей на зелёном диванчике матери, он подошел к кулеру, задрал рукава рубашки и налил себе холодной воды, при этом выругавшись несколько раз. От воздуха тошнит, от всего тошнит. Хочется пить, хочется есть, но его, вероятно, вырвет. По щеке стекает пот, а он сам находится в прострации, когда выходит психиатр. — Проходи, Джерард. — привлекла его внимание врач. Минуту он мнётся, пытаясь осознать, где он и куда его зовут, а потом всё же заходит в кабинет, не взглянув на Розу. — Здравствуйте. — усаживаясь на диван Джерард чуть было не отключился, но сидеть гораздо легче, чем стоять. — Что происходит, дорогой? Твоя мама сказала, что ты ужасно вёл себя. Не пытаясь как-то подвести к главной проблеме, парень сказал: — Я приёмный. — Оу. — удивленно вздохнула женщина, поправляя очки и садясь кресло, — И как ты себя чувствуешь по этому поводу? Что ты думаешь? Парень делает глоток и окончательно понимает, что ему лень держать осанку, поэтому изнемождённо откинулся назад, чувствуя невероятное облегчение. Спине мешал маленький мягкий мячик красного цвета, который он взял в руку и начал мять. Джерарда ещё не перевели во взрослое отделение, и в этом был плюс, ведь в кабинете разбросаны игрушки для аутичных детей. Но всё же он замешкался, голос стал тише и менее уверенным. — Я не знаю. Сначала я ничего не понял, вроде даже всё было в порядке, но сейчас я видеть их не хочу. — Как тебе дышится сейчас? Тяжелые вдохи, усталые выдохи. — Тяжело. — Да, у меня тоже перехватывает дыхание. — женщина делает пометку в блокноте и касается своей грудной клетки, демонстративно вдохнув, — Но знаешь, важно заметить себя. Что ты вчера почувствовал за ужином? Они всегда проговаривают эмоции, всегда стараются замечать чувства и мысли. Хорошая практика, но сейчас его выводят из себя подобные вопросы. Жар гуляет по телу вперемешку с холодом. — Злость. — Хорошо. Почему? — Джерард притих, задумался, опустил голову и покачал ей, — Знаешь, когда ты сейчас говорил об этом, твоё лицо изменилось. Почему? — Я не знаю. — на вдохе сказал он так, что его даже не было слышно. Глаза кажутся невероятно сухими, но если он закроет их, то уснёт. — На что это похоже? Какой твой голос сейчас? Заметь себя. — Мне грустно. А тогда... Тогда это было- Это было отвращение. — К кому? — К себе. Психиатр сняла очки, её блондинистые волосы вылезли из хвоста. — Точно? Почему? — Потому что я теперь точно не понимаю зачем я им нужен. — он на секунду замешкался, разжал ладонь и посмотрел на мячик, — Хорошо, я понял, к чему вы. Да, отвращение к Розе и Уайту тоже. Женщина вздохнула и снова надела очки, чтобы сделать очередную пометку в блокноте. После небольшой паузы она переворачивает лист, на котором записано то, что рассказала мама парня вчера. — Дорогой, что с тобой происходит? — О чем вы? — он сжимает в руках игрушку, что даётся с трудом, ведь он так сильно устал. — Ты знаешь, что будет, если смешать «Золофт» и алкоголь? — Джерард быстро моргнул от удивления, — Я могу осмотреть тебя? — Да. Женщина встаёт, подходит ближе к парню и наклоняется, чтобы осмотреть его лицо. — Кожа с желтоватым оттенком, сухая, глаза впалые. — врач взяла его ладонь и ущипнула парня за тыльную сторону, — Видишь? Уэй взглянул на руку и увидел, что осталась складка, которая далеко не сразу разгладилась. Он кивнул. — Тошнит? Голова кружится? — Да. — Поздравляю. У тебя обезвоживание, милый. — она еще раз коснулась его скул, а после вернулась на место — Вообще, у меня к тебе вопрос: ты правильно пьёшь таблетки? Без пропусков? — Джерард молчит, — Хорошо, тогда мы можем поговорить о твоём питании или перейти к терапии. К той, где тебе нужно вспомнить это. — Ладно-ладно! Иногда я забываю. — Самый большой срок? — Четыре дня. Женщина как-то обеспокоенно или разочарованно посмотрела на Джи, после чего вдохнула полной грудью. — Так, хорошо. Что ж... — врач снова посмотрела на листок, — Что у тебя произошло? Я могу ошибаться, поправь меня, но мне кажется, Джерард, что помимо родителей есть что-то ещё. А вот и первый звонок и первая возможность быть открытым, но Джерард больше не хочет ничего говорить. — Джерард. — Ладно. Я кое с кем поссорился. — С кем? Это кто-то в школе? Джерард закатил глаза и громко простонал, массируя виски. Он не смотрит в глаза, смотрит на руки и постоянно теребит игрушку. — Я поссорился с парнем. Со своим парнем. — глаза врача расширились, — И нет, я не хочу об этом говорить. Женщина поняла, что они в тупике. Она может попытаться сделать что-то, чтобы молодой человек доверился ей, но, кажется, дело таким образом не решишь, и сейчас не стоит работать над отношениями врача с пациентом и доверием, ведь есть проблема серьёзнее. — Позови маму, Джерард. Ты можешь идти. Джерард встал, кинул мячик на диван и вышел за дверь, бросая вслед матери что-то невнятное. Роза устала видеть своего ребёнка таким. Она неуверенно зашла в кабинет, психиатр пригласила её присесть. Сказать ей нечего, она может только слушать врача. — Здравствуйте, миссис Уайт. Это был короткий приём, поэтому я позвала вас. — женщина включила компьютер, — Джерард нерегулярно принимает препарат, а ранее он говорил о том, что не видит никаких изменений, кроме своего сна. Учитывая это, я бы порекомендовала сделать месячный перерыв, а потом сменить препарат на более сильный антидепрессант. Я думаю, он в состоянии пережить это, ведь сейчас он вполне уверен в себе, с принципом нормализации мы уже поработали, а вот с принципом целостности большие проблемы. Ему нужна терапия, ранее я говорила об этом, но он не относится к этому хорошо. В прошлый раз Джерард сказал, что не видит в этом смысла, но это уже моя задача. Ваша задача, как матери, пережить его состояние и постараться быть более стойкой, чем ваш сын. Он замкнут, ему требуется больше времени, чтобы раскрыться. Розе тяжело дышать и слушать это. — Вчера он сказал, что я ему не мать. Джерард не ставит нас ни во что. — Вы знакомы со стадиями, которые проходят приёмные дети, когда узнают об этом? Роза смутно помнит это, поэтому стыдливо качает головой и касается пальцами своих серёжек по привычке. Женщина достаёт листок, берёт карандаш и пишет: — Смотрите, это психологические стадии, которые проходит ребёнок, когда узнает такую новость. Она пишет и обводит в кружок нужные моменты. — Первое: Шок. Замирание психики, нет полного осознания, не вырисовывается полная картина мира в голове. — Роза кивает, — Второе: Отрицание. Здесь может быть страх, когда ребёнок не верит в это и отказывается принимать. Третье: Гнев. — врач поднимает взгляд, — Ребёнок всех обвиняет, идёт перестрой и переосмысливание всей жизни, каждый момент с вами в его голове переписывается на иной лад. Роза Уайт начинает понимать. Понимать ситуацию и своего сына. — Все эти стадии — это убегание от печали, от грусти, которую Джерард не хочет чувствовать. Ранее грусть привела его к желанию убить себя, а когда она ушла, он всё же решился на этот поступок, потому что далее ничего не видел. Последняя стадия: Отчаянье. Когда грусть, от которой ребенок убегает, всё же нагоняет. После этого всё образумится, станет легче, придёт осознание, что все не так страшно. — А что сейчас с моим сыном? — Сейчас он зол на вас. — Сколько это будет длится? — Всегда по-разному. Как показывает практика, этот период длится дольше остальных. Даже если я с ним поговорю, даже если Вы с ним поговорите об этих стадиях, Джерард всё равно пройдёт через них. Вам нужно только время и терпение. И, возможно, психолог или кто-то, кто сможет помочь ему справиться с подступающей грустью. — У Джерарда есть Фрэнк, но сейчас они в ссоре. Он толком не общается с бывшими друзьями. — Значит, работайте всей семьей. Общие мероприятия, комфортная обстановка, никаких резких высказываний и внимание к нему. — женщина отдает листок вместе с буклетом Розе, та его складывает в сумку, — Я не знала, что у Джерарда есть парень. Это одновременно прекрасно и может во многом облегчить его состояние, но учитывая ПТСР и тревожность, это может мешать их отношениям. А отношения это тоже ужасно тяжело, вы понимаете. Дополнительный стресс, гормоны бушуют и всё в этом духе. — Фрэнк хороший мальчик, он, кажется, знает моего сына лучше меня. — Я рада, что у Джерарда есть такой человек. Думаю, все образумится. Потерпите немного.

***

Фрэнк зажмурился, медленно открыл глаза, но висящий на плечиках костюм, который мама принесла с работы, не исчез, а так же навязчиво вопил на всю комнату: «Ты идешь на пром». Нет ничего плохого в том, чтобы пойти на весенний бал, но быть среди тех, кто пришёл без пары, он никогда не планировал. А этот костюм, словно кирпич на верёвке, который мама заставит его надеть, даже если они не разговаривают друг с другом вот уже два дня. Айеро падает на кровать, которую он между прочим не заправил — это сделала мама, и снова закрывает глаза. Где-то на кухне шумит телевизор, отец смотрит новости и пьёт пиво, а в это время мама занимается уборкой. Слишком много всего. Буклеты из университетов и колледжей, если их поджечь, будут способны испепелить всю его комнату. Настолько их много. А Фрэнк вообще не желает их видеть и даже думать об этом. Он лишь надеется, что если его результаты не потянут на университет, то сойдут для колледжа, и он всё ещё думает, что не получит стипендию. И проблема даже не в том, что он провалился, проблема в родителях, которые возложили на Фрэнка этот камень под названием «он и без наших денег сможет поступить», который теперь из-за того, что они не стали откладывать деньги хотя бы на первый год обучения, стал его надгробной плитой. И Джерард. Снова непонятный, снова меняющий маски каждый день, снова далекий от Фрэнка. Куда пропала его искренность? Куда пропала его робость, нерешимость и... Почему он кажется таким ненастоящим? Джерард больше напоминает уверенного в себе, пуленепробиваемого бизнесмена, вроде его же отца Адама Уайта, который одним взглядом отпугивает всех и заставляет перед ним млеть. А может, он не ненастоящий? Может, Джерард просто изменился? Но он совсем не такой. Странно рассуждать на тему изменений в Джерарде, когда последний, пятиминутный разговор между ними был день назад. Странно вообще делать какие-то выводы, когда Фрэнк толком и не успел побыть с Джерардом наедине в нормальной обстановке, а не в той, где они обижены друг на друга. Недосказанность убивает их, или чрезмерные слова, уже не важно. Фрэнк всё ещё скучает по его губам. Всё только началось, но уже оборвалось, но парень всё ещё верит в то, что это совсем не конец. На душе скребут кошки, тигры, львы. Поэтому он делает звонок, хотя знает, что его могут слышать родители. — Слушаю. — Это Фрэнк. — тихо говорит он, чтобы никто не услышал. — Да, я знаю. — пока что Фрэнк не может определить в каком расположении духа Джерард, но голос у него изнемождённый, хотя говорит он чётко и разборчиво. В какой момент он начал понимать, под маской Джерард или нет? Но, понимает. — Как дела? — невзначай спрашивает он у Джи, надеясь, что это не слишком странно. — Хм. Вроде неплохо. Недавно только проснулся, а дома уже кипиш. Фрэнк смотрит на часы. Четыре часа. О каком сне говорит Джерард? — А я хочу есть, но не могу выйти из комнаты. — Почему? О да, Фрэнк смог его заинтересовать. По какой-то причине сейчас стало легко разговаривать друг с другом. В этом есть доля романтики: шептать в телефон бессмыслицу, просто потому что хочется услышать его голос. Вот только он действительно не может выйти из комнаты. — Наорал на них после нашей встречи в среду. Я сказал, что ненавижу их, поэтому мы не разговариваем. Фрэнк слышит звук чирканья зажигалки и улыбается, представляя парня на балконе с сигаретой. Он выдыхает в трубку, а потом спрашивает: — Зачем? Я думал, ты хочешь наладить отношения с ними, а не разрушить окончательно. — Потому что я их ненавижу. Я сказал то, что думаю, и пошли они к хуям. Фрэнк слышит улыбку в его голосе: — Нахуй родителей! — Нахуй, да. У тебя хорошее настроение? — Нет, оно просто отвратительное. — выдыхает опять, — Я честно, не думал, что скажу это тебе, Фрэнк, но я хочу сбежать из дома или подохнуть. Не совсем это имел в виду Фрэнк, когда хотел видеть настоящего Джерарда. — Что. Что случилось, Джи? — обеспокоенно спрашивает он. Желудок словно сжимают в кулак, появилось много тревоги. Он хочет убить себя? — Много всего. Очень много, Фрэнки. Иисусе. Послышались громкие шаги, кто-то в коридоре открыл дверь в ванную. — Ты не хочешь говорить? — тихо спрашивает Фрэнк, садясь на кровати и наклоняясь, чтобы увидеть свет, поникающий в комнату из коридора. — Хочу, но не уверен, что смогу. Фрэнк замирает, сердце останавливается. В дверь Фрэнка постучались, что вызвало в нём ещё больше страха и тревоги. Нет, не сейчас, не сейчас нужно идти сюда. Сейчас он хочет поговорить с Джерардом. Он слышит отца, но не понимает что тот несёт. — Джи, подожди секунду, не уходи, прошу тебя. — Что такое? — Отец. — он кладет телефон и рычит сквозь зубы в сторону двери, — Я тебя не слышу, оставь меня одного! Стучит, стучит, что-то бормочет и почти кричит, а парень начинает волноваться. Фрэнк бы стукнул кулаком стену, но не время для истерик, поэтому он пытается успокоить нервы медленными вдохами и выдохами, резво встаёт с постели и так же резво открывает дверь. — Что? Кто-то очень пьяный. — С кем ты разговариваешь? Я слышал, как ты говорил. У Фрэнка нет никакого желания разговаривать с опьяневшим отцом. Потому что они в ссоре, потому что видеть он его вообще не хочет, и потому, что он знает, что сейчас может начаться очередной скандал. — С Джерардом. Уходи. Отец выглядит злым, скорее даже неуравновешенным и витающем где-то не на Земле, от него омерзительно разит пивом, что означает, что может начаться пиздец. Рабочая рубашка на нем полурасстёгнута, грудь вздымается слишком резко и сильно, в глазах читается абсолютный ноль сдержанности. — Уэй? Я отберу твой телефон, если ты ещё хоть слово ему скажешь. — Господи, что ты несёшь? Мама! — Фрэнк, ты гей? Ты содомит? — Что ты, блять, несёшь, идиот? О, вау, отец Фрэнка ничего не сделал ему за такие высказывания. Он лишь продолжает нести какой-то бред, словно ответы сына не имеют значения, что просто выносит парню мозг. Почему он так делает каждый раз, когда выпьет? Почему он приходит и задает какие-то вопросы? Зачем докапываться до ребёнка именно тогда, когда сам неадекватен? Если раньше отец спрашивал что-то из разряда «ты ведь окончишь на высший балл?», а Фрэнк спокойно поддакивал, то сейчас начинается какой-то лютый ужас. Вонь. Его тошнит от отца, он морщит нос. — Если ты- — Кто? Содомит? Кто так вообще говорит? Приходи, когда протрезвеешь, а лучше вообще никогда не заходи ко мне в комнату. — Дай мне зайти. — А то что? Если ты не уберешь руку, я прихлопну её дверью. Дай мне поговорить, боже ты мой! Мама появляется где-то позади отца и что-то говорит про его манеры, а мозг Фрэнка сейчас сделает тройное сальто. Как заставить их замолкнуть? Нервы дают по тормозам. — Заткнитесь! — почти кричит он, хлопая по двери ладонью, — Я гей, у меня есть парень и срать я хотел на вас. И он ударяет дверь, закрывая, возможно ломает папе пальцы, когда тот их убирает и начинает орать, Фрэнк снова закрывает дверь и понимает, что либо его побьют, либо он должен подпереть дверь шкафом и прорыть себе туннель наружу. Он прихлопнул пальцы отца. Он сделал это. Медленно подходит к постели и садится на ковёр, опустив взгляд на покрасневшую, горящую ладонь. Ох, нет, пожалуйста, Фрэнк не готов сейчас успокаивать себя. Комната словно медленно погружается на тёмное дно океана, с каждой секундой опускаясь всё ниже и ниже, с каждой минутой увеличивая давление в груди и разрывая на части. Фрэнк напуган, у Фрэнка ёбаный шок и ужас на лице. Он берёт телефон дрожащими руками, почти в слезах не видя экрана. Он не выключился. Джерард здесь. Он никуда не ушёл, он был тут. Джерард не бросил Фрэнка. — Джи? — Что происходит, Фрэнк? — Джерард возбужден, его голос гораздо выше. — Я. Он пьяный. Я не знаю. Мимолетная тишина в середине разговора, которая заставила Джерарда задрожать всем телом от страха за Фрэнка и одновременно переступить через себя. Он громко дышит в трубку, теряясь в пространстве. — Я приеду, хорошо? Он. Он не тронет тебя, просто собирайся и беги. Я сейчас. Пока Фрэнк в прострации сидел на месте и слушал гудки, не особо осознавая что делать (а что бы он ни сделал, нужно торопиться), послышались глухие звуки снаружи. Рюкзак, так, нужно собрать рюкзак. Собрать. Рюкзак. Фрэнк хватает этот сраный костюм, футболку, трусы, носки и ноутбук со всеми проводами. Он почти не смотрит, что именно берёт, просто хватает то, что попадётся в руку. Стук. Стук. Стук. Сердце это или кулак папы? — Фрэнк? Я сломаю дверь, если ты сейчас же не откроешь её! Его передёргивает. Он правда сейчас уйдёт? Дух захватывает, воздух обжигает гортань. По телу проносится стая то ли судорог, то ли мурашек или букашек, или как иначе назвать такой прилив сил и энергии. И дверь открывается, с силой ударяется о стену, а кусочки белой краски отлетают на пол. — Куда собрался? Фрэнк хватает портфель, даже не смотрит на папу и быстрыми шагами направляется в прихожую. — Куда пошёл? — отец хватает Фрэнка за плечо, и, кажется, сейчас у него отнимутся конечности от страха и адреналина, потому что стоять тяжко уже сейчас. Он не вернётся сегодня. Стук. Стук. Стук. Если сможет вообще выйти. Фрэнк сжимает телефон, толкает Энтони в грудь, что получается так себе, но всё же он бежит. Стук. Стук. Стук. — Гадёныш! — Фрэнк? Куда ты? — кричит мать. — На костёр. Эмма лает на весь дом, из комнаты выбегает Алиса, а Фрэнк слышит только собственное сердцебиение и ощущение какого-то завершения проносится по телу, по сознанию, оставляя за собой осадок.