Picaro y tonto

Неуемный аппетит — мать всех зол. Стоит откусить больше, чем сможешь проглотить, и летальный исход от закупорки пищеварительных каналов возможностей не заставит себя ждать. Умение вовремя остановиться — привилегия, которая не грозит человечеству. Ряды зелёных бутылок с абсентом радовали глаз своей стройностью, лукаво поблескивая гладкими боками из деревянных ящиков. Их содержимое было готово вот-вот ворваться в венозную систему, щедрой рукой награждая радостью и милосердной забирая печаль. И кто такой человек, чтобы сказать себе «хватит». Юноша с опаляющими цыганскими глазами медленно приподнял одну бровь, на его заострённом лице читалось сомнение: — Ты брал на два доллара меньше за бутылку, — он обвинительно бросил длинный чек на прилавок. Продавец, (горбатый сухой старик, на вид из позапрошлого века) недовольно упёр руки в бока и угрожающе цыкнул в ответ: — Капитан, в море вы, может, и барон, но здесь, — старик стукнул кулаком по деревянному прилавку, Джек испуганно отпрянул: — вы мой покупатель! Извольте платить! «Извольте платить» — было излюбленной фразой виноторговца, она занимала особое место в его лексиконе, он повторял её, задушевно распевая по слогам, но чаще визгливо выкрикивая и сопровождая убедительными широкими жестами. На «Немой Марии» дела Джека шли в гору, потому он, скрепя сердце, но все же оставил старику кругленькую сумму. Тот радостно захрустел купюрами, лихорадочно пересчитывая. Деньги и алкоголь — великие аффекты, с ними, несомненно, не сможет сравниться даже искусство. Джек вышел из погреба и хмуро направился в сторону берега. Его карманы пустели, а настроение неумолимо скатывалось вниз. Звуки окружающей среды, витая в вечернем акварельном воздухе, сливались в нью-орлеанский джаз: чайки нагло кричали где-то в вышине, прибой ласкал слух мерным шумом, голоса отдыхающих превращались в непринужденный хаос. Джек, утопая пятками в белом песке, рассеяно размышлял о деньгах, что предстоит потратить за этот год на «Тортугу», о фруктовом саде в Лас-Пальмас и о ведьме, с её вечными выдумками и тайнами… На берегу, в том месте, где мыс резко уходил вверх, а голые камни острыми скулами врезались в волны, на большом валуне сидел старик в соломенной широкополой шляпе. Он медленно чинил старую рыболовную сеть. Сеть была чёрной, облепленной со всех сторон водорослями, запутанной и почти безнадёжной, но старик, весело насвистывая знакомый приставучий мотив, не опускал рук. Джек бросил короткий взгляд на воду, и его плечи непроизвольно дёрнулись: в этом месте, кажется, уже вечность назад один испанец чуть не утопил его. — Как дела, Джонс, — Джек устало опустился на разогретый камень. — А, Джеки! — Старый барон радостно вскинул голову, — все просто отлично, вот, хочу наловить мелких рачков для неё, — Джонс заботливо погладил причудливые переплетения: — она их любит, всегда любила… — Он на несколько мгновений впал в старческую задумчивость, но снова поднял осмысленный взгляд на юношу: — Ах да, она говорила… говорила что ты придёшь, — его руки снова ловко запорхали над сетью, — ты придёшь в фруктовый сад… Джек не удивлялся, он привык к прорицаниям уже очень давно. — Я пообещал другу поставки в «Тортугу», — Джек сомневался, стоит ли уточнять, возможно, ведьма предвидела и это, — а свежие фрукты и овощи Тёрнер брал у вас. — Откуда, — вдруг удивлённо рассмеялся старик, он снова уходил в себя, — нам нельзя возделывать… Мы сыны моря, земля не родит в наших руках. Джек тяжело вздохнул. — У неё есть владелец небольшой фермы, — Джек прикусил язык: — то есть у неё есть один знакомый… Неуместно говорить о людях, как о домашних питомцах, но когда речь заходила о Тиа Дальме — это могло быть вполне точным определением. — Да, да, персиковые деревья, — проворчал старик, полностью погружаясь в себя, — хороший человек, хороший… персиковые деревья… Джек поднялся с огромного валуна и двинулся в сторону лавки «Летучий Голландец», оставляя за спиной что-то хмуро лопочущего старика. Впереди его ждала невозможная Тиа Дальма, для которой топография жизненных хитросплетений была более, чем постижима. Под её взглядом Джек не мог держать лицо известнейшего барона, она смотрела на него с лукавым прищуром матери, любующейся игрой своего дитя. Джек всегда старался смотреть на мир со здоровым злорадным бесстрашием, как Пабло Эскобар на картель Кали, но рядом с ней маленький капитан смотрел вокруг хмуро насупившись, как недовольная пташка. Подобной силой обладал лишь ещё один человек, но он был уже в ином мире. — Джеки, всегда рада тебя видеть, — её черные глаза горели далеким светом всех звезд, на кофейных щеках проступили ямочки от широкой улыбки: — как там старик?.. — Хочет наловить рачков, — Джек безразлично пожал тонкими плечами. Он сунул руки глубоко в карманы рваных джинс и с жалостью сжал оставшиеся купюры, туго скрученные в рулон. В скором времени их предстояло обменять на свежие фрукты и овощи. — Говорит, ты их любишь. Ведьма расплылась в смущенной улыбке, она расскладывала тарелки и ложки на небольшом деревянном столике возле дома: — Хочет порадовать меня к ужину, — она поставила последнюю тарелку и хитро подмигнула Джеку: — я знаю вопрос, который ты хочешь задать, он прямо сейчас пляшет на кончике твоего языка… Джек страдальчески закатил глаза, ведьма обожала отвечать на незаданные вопросы. — Ох, Джеки, — она, мягко ступая по засохшим пальмовым листьям, устилавшим дорогу перед домом, подошла к юноше и взяла его за руку: — любовь — это не только рачки, — она тихо усмехнулась, — любовь, это как вернуться домой. — У меня не было дома, — тихо ответил Джек. Ведьма сжала его руку чуть крепче и склонила голову на бок, будто пыталась что-то рассмотреть в юном смуглом лице. — Тебе нужен товар, — она отпустила его ладонь и вернулась к столу. — Ты найдёшь его выше по склону. На небольшой ферме, ты сразу её увидишь. Склон оказался крутым и диким. Почва под ногами маслянистая и влажная, как и положено береговой почве, замедляла шаг; кустарники цеплялись за одежду; широкие ветви пальм, раскинувшись над головой, перекрывали путь последним лучам закатного солнца. Джек уже начинал думать, что это игра ведьмы, её очередная не смешная шутка с чужой судьбой, когда деревья вдруг резко расступились и впереди открылась широкая равнина. Первое, что бросилось Джеку в глаза — это два стройных ряда персиковых деревьев. Деревья выглядели ухоженно и опрятно, да и все грядки рядом явно находились под бдительным контролем заботливых рук. Каменный дом, притаившись за раскидистым садом, выглядывал белыми стенами и широкими окнами с деревянными рамами. За ними слышался вялый и тихий поток информационного слабоумия из динамиков телевизора, добавлявший атмосферу неспешной одомашненности. Джек постучал по открытой двери и зашёл внутрь. Первый этаж дома занимала просторная кухня со скудной, но уютной обстановкой. — Здесь есть кто-нибудь? — Негромко позвал Джек. Дом явно выглядел обитаемым, фермер должен был находиться где-то поблизости. За спиной послышались шаги, Джек обернулся, мысленно прокручивая свои первые слова для начала сделки, но все они так и умерли где-то у корня языка. Джеку хотелось закричать, но он только широко распахнул рот, не проронив ни слова. Если бы у него был нож, он бы уже держал его в руке, если бы у него был пистолет — он бы уже выстрелил. Но он шёл к фермеру, он брал с собой не оружие, но деньги. — Привет, пташка, — хрипло усмехнулся испанец. Этот низкий бархатный голос Джек узнал бы из тысячи. Он резко обежал стол, схватил валявшееся на полу странное приспособление, похожее на кочергу, и воинственно выставил его вперёд. — Тише, тише, — Салазар примирительно поднял руки, — все в прошлом, — он медленно подходил к Джеку, не опуская рук. — Не нужно бояться… — Я не боюсь, — прорычал Джек. И это было абсолютной ложью, его сердце трепетало от страха, он походил на шипящую кошку, — как ты выжил? — Сила воли и ворожба нашей общей знакомой, — ответил испанец, подходя ещё чуточку ближе. От шока Джек неожиданно опустил своё оружие: — Она спасла тебя?! — Джек устало прижал руку ко лбу и простонал: — вот ведьма… Армандо громко рассмеялся, запрокинув голову и обнажив сильную шею в вороте белой хлопчатой рубашки. Джек посмотрел на него с недоверием, напряжение между ними постепенно сходило на нет: — Что это, улыбка? — Он изобразил вселенское удивление и все-таки отбросил кочергу в сторону: — смотри мышцу не потяни. — Зато ты стал ворчливее, — Салазар назидательно приподнял одну бровь и бесстрашно повернулся к Джеку спиной, обходя стол с другой стороны: — как тебе мой корабль?.. Джек вздрогнул и пожалел, что отбросил кочергу. — Хуже, чем «Жемчужина», — язвительность ядовитыми каплями скатилась с его языка. Салазар понимающе покачал головой и сменил тему: — Что будешь на ужин, поджарку из свинины или грибной суп? Это звучало так чудовищно обыденно, будто они ужинали в этом доме в чаще леса каждый вечер, и каждый вечер Армандо Салазар интересовался, что он предпочитает на ужин. — Грибной суп, — осторожно ответил Джек и опустился на стул. В ватных ногах правды нет. С этого дня, с этой минуты у Джека появилась дополнительная зона уязвимости. Этой зоной стал он. Смотреть на широкую спину склонившегося над плитой испанца было страшно и трепетно. Внутри Джека гелием зарождалась непонятная радость и облегчение... Салазар будто слышал его мысли и подливал масла в огонь: — Я надеялся, что мы однажды встретимся, — сказал он, опуская полную до краев тарелку перед Джеком. — Хотя это и было маловероятно, учитывая моё затворничество. Джек нервно заправил каштановую прядь за ухо и недовольно сморщил нос: — Только не говори, что скучал. На Салазара не действовал колючий щит иронии, он улыбнулся, нанося последний удар: — Скорее всего да. Ложка дрогнула в руках Джека: — Садоводство сделало тебя мягким. — Этого требуют садовые культуры, — пожал плечами испанец, продолжая с улыбкой рассматривать юношу перед собой, как чудо. Джек, наконец, поднёс ложку ко рту и закрыл глаза от удовольствия. — Что ты с ним сделал? Это же всего лишь суп, он не должен быть таким вкусным, — Джек быстро навернул ещё пару ложек, а потом ещё и ещё… Салазар выглядел почти гордо, в былые времена его плечи принимали подобный широкий разворот при приличной добыче: — Сливки и свежая зелень, — коротко пояснил он. Джек его не слышал, он самозабвенно приканчивал порцию. Доев, он довольно облизнулся и отставил тарелку, расслабленно откидываясь на спинку стула: — Нужно было начать наш разговор с этой тарелки супа, теперь я гораздо сговорчивее. Испанец довольно хмыкнул и поднялся со своего места, жестом показывая идти следом. Вокруг дома уже давно царила кромешная тьма. Только узкая полоска золотого света от открытой двери выхватывала несколько грядок и деревьев поблизости. В воздухе звенела тишина, прерываемая мистическим шёпотом деревьев и тихим треском цикад. Ночной ветер ласково обдувал лицо, путаясь в волосах и между пальцев. Армандо наклонил одну ветку и Джек, приподнявшись на цыпочки, сорвал самый спелый. Зубы легко вошли в сладкую плоть, липкий сок побежал по рукам и подбородку. Джек от наслаждения прикрыл глаза: — Фермер из тебя лучше, чем вор. Салазар не стал спорить. — Чтобы вырастить что-то, нужно потратить немало сил, желания, терпения, — они зашли обратно. Салазар не закрыл дверь, вечерний гомон леса теперь слышался в доме, — это учит ценить прекрасное и не причинять ему вред. Джек скорчил смешную рожицу и глубоко выдохнул, будто от огромного облегчения: — Теперь мне ничего не грозит… Салазар не улыбнулся в ответ, он выглядел предельно серьезно, утвердительно качая головой. Джек тут же смущённо нахмурился: — Нет, я не это имел в виду… Не в смысле, что я что-то прекрасное, или… Поток его бессвязной речи прервали пальцы испанца, жестко схватившие его за подбородок. Джек задержал дыхание. Смотреть в глаза испанца он никогда не умел. Если долго смотреть в эти тёмные омуты, то появляется безвольное желание подчиняться: пожалуй, это самый полезный навык для капитана, который сам Джек так и не освоил. — Не смей недооценивать себя, малыш, — хрипло пророкотал испанец. Джек непроизвольно прикрыл глаза, будто вновь распробовал бархатную сладость. От Армандо всегда исходили доминирующие волны, но когда он использовал повелительное наклонение в речи, этот эффект усиливался десятикратно. Салазар отпустил его подбородок, напоследок нежно мазнув огрубевшими пальцами по мягкой щеке: — Уже поздно возвращаться на корабль, ты можешь переночевать здесь, если захочешь.