***
Начало ветреного Восхода Солнца ознаменовалось громкими криками и плачем у соседнего домика. Тот самый козлинушка-сосед выбросил на мороз свою малолетнюю дочь и захлопнул дверь в дом. Девчонка рыдала на всю деревню, молотила в дверь и слёзно умоляла её простить. Выбежавшим на шум Гудрун и Альге кумушки-соседки сообщили, что, Лемкил узнал, наконец-то, об уроках магии, которые его младшей дочери давал местный волшебник. Девчонка и так, мол, была юродивая, а ещё и ведьмой хотела стать! Вот Лемкил её и вышвырнул. Некоторые соседи, тоже сбежавшиеся на шум, жалели девочку, но дальше трагичного качания головой жалость не распространялась. Кому ж в разгар зимы нужен лишний рот. Посмотрев на всё это, Альга зло плюнула, обругала местных клуш, которые могли спокойно дать ребёнку замёрзнуть насмерть посреди деревни, тварину отца и такую же тварь сестрёнку, этот жестокий мир, в котором настолько ненавидят магию, что готовы из-за неё убивать детей… словом, Альга орала громко, красиво, но кратко, так как долгое пребывание ребёнка на морозе в одном, хоть и тёплом, но всё же не уличном платье, было не слишком полезно. Примерно так у Гудрун появилась «внучка». Сесиль оказалась девочкой тихой, ласковой и бесконечно доброй. Магию она унаследовала от умершей родами матери, причём, что её мать была волшебницей, отец узнал уже после её смерти. За это, как поняли женщины, Сесиль доставалось особенно. К тому же, девочки-близняшки — это всегда траты, а с хозяйством помочь в силу малых лет дочери не особо-то и могли. Самое печальное, что несмотря на всю ненависть со стороны родных, девочка очень тяжело переживала случившееся. Это, да пребывание в одном платье на пронизывающем холодном ветру в сумме заставили Сесиль слечь с жаром и бредом. Маг-лекарь Жуан, которого Альга отчего-то со смехом за глаза величала Дон Жуаном, и местная травница Скади только руками разводили и в голос советовали одно средство — настойку почек Златолиста, которую можно было купить только в Вайтране, в храме Кинарет. Гудрун, видят Девятеро, не хотела отпускать Альгу в такую даль одну, да ещё и в разгар месяца снежных бурь, когда метели такие, что протянутой руки не видать! Да, к тому же, по зимнему времени в Вайтран было целых три-четыре дня пути минимум. Но Альга и слушать не захотела — бросила в дорожную сумку еды, немного честно скопленных денег, оделась потеплее, взяла в руку старый, но крепкий дорожный посох Гудрун, свистнула с собой пса и скрылась в белой пелене разыгрывающейся метели. Десять дней не было Альги. На одиннадцатый день, ближе к вечеру, когда Гудрун уж совсем отчаялась, а Сесиль держалась только на одних чарах Жуана, Альга наконец вернулась вместе с верным псом и уставшей промёрзшей до костей пятнистой кобылой. Напоив Сесиль настойкой, Альга уселась поближе к печке и начала рассказывать Гудрун о своих приключениях. — Иду я, значит, по дороге. Ни зги не видно, но псина умная у нас, я это давно заметила. Он меня и вёл. Весь первый день, считай, так и шли. Когда уж темнеть стало, я на заброшенный чей-то домик наткнулась. Не то бандитов, не то охотников. В общем, там с Зорким мы и заночевали. Второй день был полегче — ветер хоть и дул, но метели уже не было. Так, только позёмка одна. Иду я, иду, и вдруг вижу: в стороне от дороги пятно какое-то копошится. Ну, я прикинула — вроде не так далеко, да и пошла глянуть, что там. А там гонец с какой-то депешей мёртвый у задутого костра, а рядом лошадка привязанная, тоже чуть не околела, бедняга. С дороги сбился, видать, остановиться решил, уснул и замёрз. Жалко, молодой был совсем парнишка. Ну, я его, значит, обобрала, да в снежку неподалёку и прикопала. Потом села на лошадку и поскакала потихоньку к дороге — хорошо прадед покойный, мамин дед, в седле держаться выучил. «Учись, » — говорил, — «Оно конечно, машин всё больше, да надёжней лошади транспорта в нашем захолустье не сыскать». Пригодилась-таки наука. Ну и вот, второй день я скакала помаленьку, а потом опять метель началась, мы с Зорким, видимо с дороги-таки сбились, куда-то к реке выехали — точнее, я думала это овраг такой. А там хижина рыбаков. Ну, у них я и переночевала. А, на утро уж, они мне растолковали, куда ехать, и я опять поскакала. В Вайтран приехала уже ночью, благо огни Драконьего предела хорошо в темноте видно. Коняшку на конюшне оставила, сама в таверне переночевала. Кстати говоря, по слухам, военные действия пока приостановили из-за снегов, но войска не распускают. Так вот, переночевала я, значит, а с утра пошла в Драконий предел, гонцову депешу передать. Ярл как увидел — обрадовался, что послание дорогой не пропало. Видать, что-то важное там было. Ну, он-то обрадовался, а мне за труды велел считать все вещи, что при гонце были, своими. Я, правда, на всякий случай, расписочку попросила — а вдруг какой стражник остановит, а у меня бумажка имеется, да и селянам тоже только повод для слухов дай. Ну, мне управитель ярлов и выписал «Считать всё имущество Олле Горластого, обнаруженное Ольгой Ивановой, принадлежащим последней». Вот тут я и смекнула, что лошадка-то тоже в эту категорию попадает. Ярл-то, наверное, думал, что у гонца при себе немножко монет, да, может ещё амулет какой, вот и расщедрился, а мне подфартило. Правда одно плохо — пока суть да дело, уж смеркаться начало, поздно выезжать-то. Ну я в городе ещё на одну ночку и осталась. А на следующий день дракон над долиной летал. Вот-те крест! Ух и здоровенная же зверюга! Я, честно говоря, побоялась-то из города выезжать. Пришлось ещё день выждать. А потом уж я прямо по дороге и поехала — хорошо, эти дни снега не было, один только ветер, вот дорога-то и оголилась. На обратном пути повезло — всех проблем только то и было, что пришлось небольшой крюк сделать — там мамонтов великан через дорогу гнал.***
Остаток Восхода Солнца прошёл спокойно. Сесиль оправилась, начала потихоньку по хозяйству помогать. На улицу её, правда, не пускали — соседские дети и раньше-то не слишком привечали девчонку, а уж теперь и подавно. Да, к тому же, Альга опасалась какого-то «рецидива». Кто его знает, кто он таков. Може, бандит какой, а Гудрун слухов не слыхала? Пару седьмиц спустя Сесиль почти отошла — начала улыбаться, заинтересовалась вязанием Альги и её безумными рецептами. Первый сев маленькая семья Гудрун отпраздновала поеданием «блинов» — ещё одного странного блюда, которое, впрочем, было безумно вкусным. Сесиль справедливо заметила, что каждый блинчик похож на маленькое солнышко. Ещё через пару седьмиц на Рорикстед обрушилась по-скайримски стремительная весна, снег, укрывавший окрестные холмы пушистым покрывалом, стаял буквально за пару дней, затем удивительно быстро прогрелась земля, прилетели птицы. Незаметно наступил месяц Руки Дождя с его ливнями, размывающими дороги, заставляющими реки выходить из берегов и оживляющими землю, измученную морозами В этот месяц Альга с Сесиль частенько вставали затемно, брали старые удочки Хроки и уходили к разлившемуся потоку реки Глинки, которая в обычное время была настолько мелкой, что никто, кроме жителей Рорикстеда, и не помнил о её существовании. Но зато во времена половодья туда заплывали такие лососи!.. И каждый из местных жителей считал своим долгом выловить хотя бы одного, а лучше — пару дюжин. Альга и Сесиль от них не отставали. Рорикстед в этом отношении вообще был просто райским местом — от недостатка в еде в эти голодные для всего остального Скайрима месяцы, когда запасённая на зиму еда подходит к концу, его жители уж точно не страдали. А вот дальше дела пошли не так радужно: по времени в скорости уже нужно будет сеять самое первое зерно, а, значит, надо бы распахать под него землю, а лучше и сразу весь огород. Да только кто ж будет пахать-то? Даже если Гудрун с Альгой вдвоём навалятся на плуг, ничего путного у них не выйдет. Да к тому же, здесь не только сила — сноровка нужна… Словом, беда да и только. К счастью, Девятеро милостивы и ниспослали семье Гудрун решение. На десятый день Первого зерна к ним в дом постучала Скади, местная травница, желающая одолжить их лошадку для распашки собственного огорода. Взамен Скади предложила, чтобы её муж распахал и их землю тоже. Засеять и проборонить уже вспаханные полосы было почти не сложно. А выносливая пятнистая кобылка очень в этом помогала. А вот с посадкой картошки случилась небольшая заминка: Альга наотрез отказалась сажать её отдельными кустами. — Да как вы не поймёте! Это же абсолютно бессмысленно! Как её тогда полоть? Как окучивать? Вам что, земли много? — Так сажали столетьями все наши предки! — пыталась спорить Гудрун. — А мои — вот так! Ну ничего, я вам щас покажу, слышите? Покажу, как правильно сельхозреволюцию делать! В результате Гудрун махнула рукой — хочет делать по-своему, пусть делает. Всё равно картошка и есть картошка, как её не посади, а в вероятность увеличения урожая из-за другой посадки Гудрун не верила ничуть. Стара уж сказки слушать. Незаметно, по чуть-чуть дни становились всё длиннее, ночи — теплее, трава — выше и гуще, а люди — веселее. Ближе к концу Второго зерна зацвела старая яблоня во дворе у Гудрун, зажужжали в её кроне пчёлки, просохли, наконец, дороги, и в Скайриме Легион с Братьями Бури возобновили боевые действия. Хроки писал, что, хоть это и стараются замалчивать, но под властью Ульфрика объединился уже весь восток Скайрима. Так что, по всему выходит, следующей целью повстанцев будет Вайтран, и, быть может, он, Хроки, заедет домой ненадолго. Гудрун обрадовалась: наконец, она сможет обнять сына! Альга правда нахмурилась слегка, радоваться попусту не стала. И верно, смекнула позже сама Гудрун — ведь это будет первый такой крупный бой, а ну как Хроки погибнет! Нервозность их передалась и Сесиль, так что последнее зерно они высевали и боронили в расстроенных чувствах. А на третий день Середины Года в Рорикстеде остановился попоить коня срочный гонец, так что через три четверти часа вся деревня знала: Вайтран устоял. Поставленный перед выбором ярл Балгруф выбрал верность Империи, а не громкие лозунги Буревестника, и в решающий час, когда Ульфрик бросил все силы на захват Вайтрана — сердца Скайрима и по расположению, и по народной любви — в этот час решающей битвы с запада подошли войска Легиона и совместно с защитниками города разбили повстанцев на голову. Сотни тел, обряженных в синие кольчуги, остались лежать на земле в долине Белого потока, сотни тяжелораненых умирали в жутких муках, а оставшиеся разбежались по горам и лесам, страшась присоединиться к первым двум категориям. Битва за Вайтран стала первым таким побоищем во всём Тамриэле со времён заключения Конкордата Белого Золота. Даже в стране алик’рцев, что так и не подчинились доминиону, не бывало столь масштабных единовременных потерь. Всем стало ясно, что война для Буревестника проиграна, ибо ещё одного такого сражения не потянуть разрозненным и плохо вооружённым ополченцам, напуганным слаженными действиями профессиональных солдат. Это была катастрофа. Новость о таком исходе битвы за Вайтран едва не свела старую Гудрун в могилу. Как и после известий из Хелгена она слегла с жаром и бредом и только тщательный уход Альги да остатки настойки из почек Златолиста смогли удержать старуху от перехода в Этериус. И лишь только очнувшись, Гудрун первым делом попросила Ольгу — причём, видимо от пережитого потрясения, впервые назвала её верным именем — отправиться в Вайтран и поискать Хроки среди убитых или раненных. Ольга сначала пыталась отнекиваться, но потом уступила, и через пару дней вместе с ещё несколькими мужиками и бабами отправилась пешком в Вайтран. Почему пешком? А потому, что кто-то из мужиков предположил, мол, а вдруг проклятые Имперцы попытаются с них штраф стребовать в размере всего имущества за поддержку повстанцев? Чем даэдра не шутят! Остальные только мрачно покивали головами, время-то военное, и не такое может случиться, и Ольга решила, что «лучше пере, чем недо», что бы она этим ни хотела сказать, так что рано утром седьмого дня Середины Года небольшая группа селян с одним только необходимым для похода минимумом за плечами двинулась по петляющей меж холмов дороге на Вайтран. Вернулись они почти через неделю. Мрачные, уставшие и с двумя зазубренными мечами, принадлежавшими павшим землякам — работнику с местной фермы «Коровья лепёшка» и ещё одному землепашцу с окраины деревни. Мечи торжественно захоронили на местном кладбище, поплакали, да начали гадать, что приключилось с другими ушедшими на войну, чьих тел не нашли среди павших. Может, похоронили их до прихода рорикстедцев, может, умерли они от ран в других селениях холда… а может, выжили и ещё вернуться домой. Как и любая мать, Гудрун надеялась, что Хроки всё же жив, просто скрывается от подлых легионеров, но надежды на это было мало. — И ничего они не подлые, — отвечала обычно Ольга, когда слышала от Гудрун эти мысли. — Обычные люди, кто хуже, кто лучше. Мужики вон боялись, что с нас по три шкуры сдерут, да унижать будут, а нас даже покормили за счет Легиона, соболезнования высказали, да не какой-нибудь залетный легионер — сама легат Рикке. Легат — не пёсий хрен! — а видишь, по-человечески с нами обошлась. Да и за раненных перед генералом своим хлопотала, вместе с ярлом, между прочим! А вы сразу — подлые. Ульфрик вон, говорят, нехорошо поступил, головы задурил скайримским мальчишкам да на смерть их отправил, а сам, чуть жареным запахло, смылся в Виндхельм. Легиону его теперь оттуда выколупывать придётся. Он-то у вас отчего-то не подлый. Частенько этот их спор перерастал в настоящие ссоры, но обе женщины быстро остывали, мирились и возвращались к хлопотам по хозяйству. Так незаметно к концу и подошёл месяц Середины Года.