Муза преуспевала.
Не сказать, что в ней скрывалось нечто уникальное или она действительно превосходила мастерством других гейш, но грамотная подача её достоинств сделала своё дело: клиенты были очарованы.
Большую роль, конечно же, сыграло её происхождение. Дочь известных музыкантов, подавшаяся в гейши, заинтересовала всех, кто услышал о ней, а слышно было о Музе на каждом углу.
— Говорят, она обычная служанка.
— Она состригла волосы, потому что с позором ушла из семьи.
— Нет, я не думаю, что Ва-Нин была когда-то гейшей…
— Она поёт лучше своей матери!
— Её талия настолько тонкая, что её можно двумя пальцами обхватить.
— Там была какая-то история с воровством…
— Ей пророчат блестящее будущее.
Жизнь Музы наполнилась смыслом. Она знала, что делает и для чего, она находилась в постоянном движении и не могла позволить себе предаться унынию или рефлексии. Она слишком много положила на алтарь карьеры, чтобы теперь отступать назад.
Казуми водила её по окейям, с хозяйками или гейшами которых была знакома лично, и скромно представляла как свою младшую сестру, но о Музе знали ещё до её прихода и охотно расспрашивали о том, откуда она, собственно, взялась, и правда ли то, что толкуют об её успехах.
Таким образом, к концу месяца весь город знал о подающей большие надежды майко Сумико, и приглашения на имя её старшей сестры участились настолько, что секретарша, снимая трубку с рычажка, уже знала, о ком будут спрашивать по ту сторону провода.
Муза побывала в великолепном городском театре с самой просторной сценой на Мелодии, хоть ей и не досталось роли, что неудивительно с таким уровнем владения хореографией. Однако руководство театра, как и все прошлые года, настойчиво пригласило Казуми, и Муза в гримёрке готовила для неё парики и помогала смывать и наносить грим.
Ни один визит в любой из чайных домов, наносимый Иори-сан, не обходился без присутствия Музы. Горбатой тенью кровожадного зверя за ней следовала Акайн, снедаемая завистью и ревностью.
Музу она трогать не имела права, потому как боялась совершить неверный шаг и замарать репутацию, которая и так висела на волоске. Причини она вред Музе, не сумея вовремя скрыть, и все вокруг поймут, что она признаёт её как соперницу. Акайн срывала злость на том, до кого могла дотянуться…
Мичи убирала посуду со стола после ужина, когда в столовую неуклюже ввалилась хлюпающая носом Джун. Половина её лица была скрыта огромным грязным платком. Муза отвлеклась от флейты.
— Что случилось?
В ответ за платком всхлипнули.
— Джун, что такое? Покажи… — Муза встала, не понимая, почему Мичи игнорирует происходящее, и убрала в сторону руку с платком. На округлом бледно-сером лице и без того заплывшие глаза опухли и заблестели от слёз. Под носом у Джун был не герпес, как думала Муза, а самая настоящая ранка, нанесённая чем-то заострённым.
— О… оно не заживает, — икая, проныла Джун. — Я уродина!
— Ты не уродина, прекрати, — Муза утёрла тем же платком струящиеся по лицу соперницы слёзы. — Она не должна тебя бить. И прекрати наносить так много пудры прямо на это место. Поэтому у тебя ничего не заживает.
— Ты говоришь это специально, чтобы я была некрасивой…
— Так ты ведь уже уродина, сама только что сказала.
С перекошенным ртом Джун взвыла, и слёзы хлынули с удвоенной силой.
— Ой, ну хватит, — вздохнула Муза, пытаясь платком остановить солёные капли на пути к свежей ранке. — У твоей Акайн совсем мозгов нет. Как тебе работать с разбитым лицом? Или она завидует, что клиенты обращают внимание и на молоденькую тебя? У неё совсем с самооценкой проблемы, да?
— Ничего я тебе не скажу!
— Ой, иди уже, — махнула рукой Муза, но, когда Джун встала и с несчастным видом поплелась к лестнице на второй этаж, крикнула: — Попробуй помазать на ночь травяной мазью от болей в спине, следы от бамбуковой палки заживила, тебе тоже должна помочь!
Муза вернулась к игре на флейте, и робкое, гнусавое «спасибо» потонуло в её звуках.
Первый и, пожалуй, последний раз, когда две конкурирующие майко говорили друг с другом.
Отливающий золотым глянцем веер с громким хлопком раскрылся. Раскручивая его на одном пальце, Муза сделала скользящий шаг в сторону и, слегка приседая, медленно завертелась на месте.
Сегодня знаменательный день. Иори-сан отмечал, как всегда — с размахом, успешно заключённую сделку и пригласил в чайный домик неисчисляемое количество людей, которые в свою очередь прихватили с собой знакомых… Такую толпу Муза никогда ещё не обслуживала.
Сердце в груди трепетало и пульсировало горячей болью. Через два человека от виновника торжества, уставившись в поднос с нетронутой едой, сидел Ривен. Как будто бы уставший и скучающий, кажущийся слишком молодым мальчишкой на фоне солидных мужчин вокруг, которые чувствовали себя в обществе гейш более чем комфортно.
Он был хмур, но, если поднимал взор на происходящее в зале с участием Музы, тотчас менялся: лицо расслаблялось в лёгком изумлении (хотя, скорее — недоумении), взгляд ненадолго смягчался, но потом становился более проницательным и презрительным, а губы сжимались в тонкую нить.
Муза знала, что он так на неё смотрит, и Муза целенаправленно делала вид, что не замечает его. Один из клиентов, не более. Её нанял не он, и танцует она не для него!
— Браво, Сумико! — Иори-сан постучал пустой чашечкой для сакэ по столу, когда гости не скупились на аплодисменты. — Как изящна! Ты поражаешь своими талантами каждый раз, когда высовываешь нос из окейи. Друзья, предлагаю тост за прекраснейшую майко в истории.
— За Сумико! — поддержало его сразу несколько голосов.
Окинув весь зал острым взглядом, Казуми уважительно кивнула подсевшей Музе и накрыла её ладонь своей, прошептав:
— Всё замечательно, дитя моё, — она недолго помолчала, а потом добавила с хитрыми нотками: — Но, по-моему, не над всеми властны твои чары.
Муза сразу поняла, о ком она говорит, но мастерски изобразила непонимание. Казуми взглядом указала на Ривена и снисходительно улыбнулась. Муза уже знала, что означает такая улыбка. Ни одна гейша не смирится с тем, что существует на свете некто, кто не восхищается ею или, что ещё хуже, относится скептически к её ремеслу.
Ривен пришёл вместе с компаньоном Иори-сан и явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Испуганный птенец, — хихикнула Казуми, и Музу это задело.
— Надо ли обращать на него внимание? — стараясь не выказать неуважения к старшей сестре, поинтересовалась она. — Если он не может понять нашего искусства…
— Наоборот, — насыщенно-карие глаза Казуми азартно заблестели, — теперь он — твоя мишень. На него не просто следует обращать внимание, ты должна его… обработать.
— Что? — Муза задохнулась от возмущения и поспешно прикрылась веером, чтобы никто этого не заметил.
— Иначе это сделают за тебя. Запасть в сердце зелёному парню проще простого. И поверь, у Акайн получится.
Это сработало не хуже, чем если бы Казуми напрямую приказала ей развлечь одного только Ривена, пренебрегая Иори-сан. Но Муза так волновалась от происходящего, что не смогла заставить себя встать и подойти к Ривену. Он так и сидел по диагонали от неё, обделённый её вниманием полностью, налёг на сакэ, ничего не ел и витал где-то в собственных мыслях, пока пьяный в усмерть Иори-сан со своим компаньоном не прихватили его с собой по дороге в туалет. В обязанности Казуми входило сопровождение мужчин по таким делам, но уже вставало солнце, а Иори-сан вряд ли понимал, что происходит вокруг, поэтому они с Музой, замученные, вскоре покинули чайный дом.
Муза не знала, радоваться этому или огорчаться, но теперь Ривен стал появляться в её жизни три раза в неделю.
Его постоянно кто-то приводил — он сближался с другом компаньона, и в следующий поход в чайный дом совершал уже по его наставлению, и так далее. С деловыми, но падкими на развлечения, мужчинами он против воли находил общий язык, разительно отличаясь, однако же, от них.
Вскоре Муза перестала делать вид, будто бы незнакома с ним. Однажды она самолично подсела к нему, досадно отметив, что теперь находилась между молотом и наковальней, ведь по левую руку всё так же сидел Иори-сан и всячески отвлекал её. Работать на два фронта было немыслимо тяжело. Нанести оскорбление Иори-сан нельзя — из его кармана медленно капали деньги в сумму для уплаты её долга и по его воле репутация майко Сумико упорно ползла вверх. Выказать пренебрежение Ривеном тоже нельзя — Казуми твёрдо вознамерилась сделать «волевого юношу», как она сама его называла, одним из их клиентов.
— Ривен-сан такой статный, он увлекается какими-то боевыми искусствами? — Её тонкая рука, покрытая жемчужной пудрой, наклонила пузатый чайник над чашкой Ривена. Ароматный чай горячей струйкой хлынул из носика. Муза взмахнула длинными ресницами, кокетливо глядя на клиента сквозь выпущенную из причёски прядь иссиня-чёрных волос. — Ах, не рассказывайте, я сама угадаю!
— Разве гейша что-то смыслит в боевых искусствах? — посмеялся Иори-сан за её спиной и подставил свою чашку.
Муза помедлила со сменой одной — игривой и лукавой — улыбки на другую — скромную и смущённую, и лицо её на долю мгновения сделалось каменным, лишённым каких-либо эмоций. Сразу же промелькнула усталость, скрытая раздражённость, отчаяние. Меньше секунды, но всё стало видно. Недавно надетая на лицо маска гейши ещё дрожала, когда дул сильный ветер. Того гляди, дуновение сорвёт её и обнажит то, чего другим видеть и знать совсем не нужно…
А Ривен — настоящий ураган.
— Можете ли вы представить нечто более воинственное, чем гейша? — Она повернулась к Иори-сан, наливая ему чай.
— Вы воюете иначе. Или в окейях уже стали учить драться?
—
Бороться, — не моргнув глазом, ответила Муза и полностью посвятила себя Ривену, потеряв всякий интерес к Иори-сан.
Казуми не делала ей замечаний и не пыталась свести с ним вновь, тоже сосредоточившись на завоевании Ривена. Иори-сан для удовольствия было достаточно нахождения Сумико поблизости. Как мало ему нужно для счастья, — думала она.
Ривен симпатичный. Он не пользуется таким дорогим парфюмом, как другие клиенты, но зато пахнет имбирём, мёдом и почему-то морозистым ментолом. У него кожа цвета парного молока, а руки гибкие и мужественные. Муза украдкой любуется сильными, длинными пальцами, когда они покоятся на столе. Ривен ничего не смыслит ни в театре, ни в пении, ни в гейшах. Он не хочет говорить о природе, поэзии и о всём том, чему её так долго здесь учили. Но он молчит и с немой мольбой смотрит на неё, когда она рядом. И ей нравится молчать с ним.
Долгие месяцы прошли как один день. Муза привыкла к заданному нелёгкой жизнью ритму. Она всё чаще абстрагировалась от размышлений и все моральные силы направляла на работу. Мысли её занимали только правильные улыбки, тексты песен, заготовленные заранее ответы и вопросы. Деньги размеренно капали в карман госпожи Наоко. Муза не могла остановиться. Победа была близка, но ради чего она всё это время к ней так стремилась — стёрлось из памяти. Какой там цвет оби нравился Иори-сан?..
Ривен был сражён ею наповал. Она поняла это на вечеринке у молодого бизнесмена, устроенную в довольно скромном чайном домике, который раньше был до невозможного популярен.
— Ривен-сан так пристально на меня смотрит, могу я узнать, почему? — Муза раскрыла веер, чтобы отогнать от себя табачный дым и приторность благовоний. Пусть почувствует её новые жасминовые духи…
Он хмыкнул, сурово поджав губы и отвернувшись. Так же, не поворачивая головы, он ответил:
— Сама знаешь. Ты красивая.
— Ривен-сан слишком добр, — зарделась Муза, опустив веер. Внутри бабочки щекотали невесомыми крылышками клетку из её рёбер. — Могу я ответить комплиментом на комплимент?
Он повернулся, настороженный и недовольный, как всегда в её присутствии. Но она чувствовала, она знала… это лишь притворство. Для него она — не кукла в кимоно, ведь он знал её в другой жизни. И он не может принять её новую.
Муза набрала в грудь немного воздуха, собираясь так много сказать. Что он притягательный и… и… что у него широкие плечи, красивые волосы и цепляющий взгляд, а голос…
— Разве это комплимент, прекрасная Сумико? — слишком громко для небольшого зала на тридцать человек вмешался виновник торжества. — Он всего лишь озвучил всем известный факт! Позвольте, юноша, с кем вы пришли?
Муза опустила глаза, пристыженная. Всё испорчено. Всё испорчено.
— Приношу извинения, молодой человек со мной! — пьяно вставая и выбираясь из-за ряда столов напротив, вскричал Иори-сан. — Вы ещё незнакомы? Амбициозный юноша…
Иори-сан сел между Музой и Ривеном, и ей показалось, что их разделили не несколькими дюймами, а неприступной стеной длиной в тысячу миль.
Силясь скрыть разочарование, Муза обворожительно улыбнулась и положила ладонь на руку Иори-сан. Подушечки пальцев захолодила золотая запонка на манжете деловой рубашки.
— Как вы поживаете, дорогой мой друг? Акайн часто справляется о вашем здоровье, а я не могу ей ничего ответить!
Наверное, потому что Акайн ничего такого не спрашивает и вообще избегает её дома.
— Ах, эта Акайн, ловкая лисица, — засмеялся Иори-сан, поворачиваясь немного боком и тем самым закрывая Ривена плечом. Муза неотрывно смотрела в лицо нелюбимому клиенту, а душой тянулась за него… — Передайте ей, что время никого не щадит. Я готов поклясться, что вчера, встретив её у моста, увидел морщины у глаз.
— Как?! — изумлённо воскликнула Муза, в ужасе прикрыв рот веером. — Она такая красивая! Вы наговариваете.
— Клянусь своей любовью к вам, Сумико. Наша общая знакомая уже не та, что прежде. Ей бы о своём здоровье переживать. Совсем другое дело — вы. — Горячий шёпот коснулся её уха.
Муза, не убирая веера, под которым скрывалась печальная, обречённая улыбка, застенчиво опустила голову, как и полагалось майко. Стукнули кулаки о стол рядом, донёсся шорох одежды, и Ривен стремительно вышел вон.
Она завалилась спать, едва освободилась от тяжести кимоно. Мичи погладила её плечо, прежде чем потушить свет. Муза закусила угол подушки. Глупец! Самонадеянный ревнивец! Он что, один на белом свете?! У неё нет выбора! Она не для того проделала весь этот путь, чтобы всё разрушить ради бесперспективного единоличника!
Её попытка отдать Иори-сан на растерзание Акайн (или наоборот?) оказалась неудачной. К тому же, необдуманной. Допустить, чтобы богатый клиент отошёл ей? Сумико, включи голову уже… Муза, а ты выключи бестолковое сердце. Не о чем пока слёзы лить!
Слёзы надо было лить потом, на банкете после театрального представления, в котором Казуми как всегда выступала на главных ролях, а Джун стараниями Акайн взяли на массовые танцы.
— Как прекрасна танцующая гейша, не правда ли? — с возбуждающей хрипотцой произнесла Акайн, наклоняясь всё ближе к Ривену.
Губы Музы, сидящей слишком далеко, чтобы участвовать в разговоре, но достаточно близко, чтобы всё слышать, тронула лёгкая улыбка, когда она чиркнула спичкой и поднесла дрожащий огонёк к сигарете Иори-сан. Руки у неё дрожали.
— Как бы и мне хотелось выступать в театре, — мелодичным голоском сказала она. — Но я ещё такая неопытная…
Иори-сан ответил ей томным взглядом.
— Вы знаете, — продолжала Акайн, кокетливо заправляя локон за ухо, — есть гейши, которые ужасно танцуют. Да-да, есть и такие! То ли им не хватает сноровки, то ли ноги кривые… Можно ли их считать гейшами?
Муза чудом сдержала радостную улыбку, вовремя отводя взгляд, чтобы никто не заметил её повышенного внимания к Ривену и обхаживающей его Акайн. Дурочка, плевать он хотел на гейш и твои танцы!..
Ривен ответил что-то бессвязное, явно не питая интерес к разговору, и прислушался к оживлённой беседе трёх экономистов рядом. Акайн не сдавалась. Она подсела вплотную к нему, делая вид, что поправляет кимоно на коленях. Переставляя чашку для сакэ, Муза так сильно сжала фарфоровый ободок, что он чудом не лопнул, разлетевшись на тысячу осколков. Небось ещё и бедром к нему прижалась!
— Ох, какая я бестактная гейша. У моего милого собеседника есть имя?
— Ривен… — слабым голосом ответил он, вдруг уставшись ей в лицо так, словно вместо глаз у Акайн были по меньшей мере алмазы, и Муза протянула Иори-сан наполненную чашку, после чего он обжёг её пальцы поцелуем и во всеуслышанье потребовал, чтобы она спела.
Началась суета, сопровождаемая хлопками и подбадриваниями. Подскочившая к ней неуловимой тенью Казуми шепнула название песни. Пока в чайном домике искали сямисэн, она завела Музу в тёмный угол у выхода и протянула ей небольшую пятиугольную коробочку персикового цвета.
— Это экуба, рисовое пирожное. После песни отдай его нашему неоперившемуся птенцу. Такой интерес со стороны Иори-сан и ему подобных делает ему чести больше, чем он сам. Акайн проглотит его только назло нам. Экуба ей уже не полагается… Ты у меня умница. Сделай это незаметно, хорошо?
Муза кивнула, пряча коробочку в карман.
Всеобщие взгляды скрестились на них, когда майко Сумико и её уважаемая старшая сестра Казуми вышли в центр зала, и из-под струн сямисэна потекла тягучая, сладкая, как мёд, мелодия. Сама не своя от волнения, Муза запела:
— Что за рай пришёл в этот мир,
Когда повстречались мы?
Знойным летом? Или свежей весной?
Нет, помню.
Это было в зимнюю стужу.
Муза почувствовала, что на глазах у неё закипают слёзы. Она не помнила, чтобы вызывала у себя плач специально, как её учили, но и не понимала, почему слёзы сейчас навернулись на глаза. Акайн что-то шептала на ухо Ривену, полностью поглощенному её пением и не обращающему внимания на опытную гейшу рядом.
Проведи по раскалённым углям
За собой.
Я пойду к солнцу и небу,
Бирюзе рек и сладости поцелуев.
Я пойду к боли и слезам,
Мраку гибели и горечи предательства.
За тобой.
Замолкнув, Муза бросила последний испытывающий взгляд на Ривена. Он сидел, понурив голову и глядя в стол, не думая присоединяться к аплодисментам. Но по тому, как приподнялись его брови и появился настороженный взгляд исподлобья по мере её приближения, стало понятно: ему понравилось.
— Ривен-сан, — она почтительно поклонилась, загораживая свет от ламп. Жёлтые лучи, бьющие в спину, высвечивали контуры её изящной фигуры в кимоно лилового цвета с орнаментом из чёрных листьев, — прошу простить меня за неучтивость. Вы замечательный человек, с которым каждая хотела бы провести не один вечер. — Муза пригладила шёлк на ногах и плавно опустилась на колени напротив Ривена. Он выпрямился, растерянно глядя на неё. — Вам понравилась песня?
Её рука незатейливо потянула из кармана коробочку с рисовым пирожным, повела её глубже под стол и наконец примостила на колени к Ривену. Его губы дёрнулись, он нервно сглотнул, пожирая её глазами. Акайн рядом перекидывалась с Казуми уничтожающими взглядами.
Ладонь Ривена, большая и тёплая, легла на её пальцы, придерживая коробочку. Муза неотрывно смотрела в его глаза цвета индиго сквозь спадающие вдоль висков пряди малиновых волос и думала, что, если не остановится и не отойдёт к Иори-сан прямо сейчас, все в зале увидят в ней не преуспевающую майко, которую не стыдно позвать на вечеринку, а влюблённую молоденькую дурочку.
Она торопливо извинилась и наградила Акайн вежливой полуулыбкой, сославшись на першение в горле после пения.
Служанка открыла перед ней раздвижные двери в небольшой садик, припорошенный мокрым снегом. Сердце билось в груди со страшной силой. Думать и дышать было тяжко, словно она пробежала марафон. Лакированные гэта скользили по заснеженному камню дорожки. Снежинки таяли на иссиня-чёрных волосах, собранных в высокую замысловатую причёску. Муза выдохнула, и с алых губ сорвалось белёсое облачко.
Любая гейша должна через это пройти. Акайн, Казуми, госпожа Наоко в свои лучшие годы… Всё, что делали брошенные девочки поколения до неё, все старания, уроки, мучения, всё было направлено лишь на одно. Подороже себя продать.
Торги за её мизуажⁱ? Что ж, пришло время.
Муза цинично усмехнулась, прикрыв глаза.
__________________________________
ⁱМизуаж — девственность.
