***
Рядом, естественно, мест не нашлось. Закон подлости в действии! Автомобиль пришлось оставить на платной парковке в двух кварталах от моего дома и идти дальше пешком. Под чёртовым проливным дождём! Всего за несколько минут мы вымокли до нитки. Ткань неприятно липла к телу и цеплялась за ноги, мешая идти, значительно потяжелела, промокнув. Я быстро устала и запыхалась, и теперь с завистью поглядывала на Владимира. Тот выглядел просто великолепно в просвечивающей рубашке, облепившей тело. Мне было на что посмотреть. Хорош паршивец, спору нет. А вот у меня, готова поспорить, вид более чем жалкий. Мы уже преодолели один квартал, когда мимо промчался автомобиль и окатил нас с головы до ног. Но апофеозом всего стало то, что я оступилась и уронила попытавшегося меня поддержать Владимира в лужу. Так мы и сидели в ней, мокрые и грязные. Владимир, что удивительно, материться не стал, только выдал одно ёмкое слово, созвучное с «зашибись» и вытащил нас обоих из лужи. А потом, не отпуская моей руки, поволок куда-то в другую сторону. Может, у него встроенный навигатор сбой дал? — Мой дом в другой стороне. — А мой в этой! И до него намного ближе! Было холодно и сыро, поэтому возражать не стала, позволяя себя вести. Ноги слушались плохо и то и дело подворачивались, и только Владимир не давал мне упасть. В конце концов он психанул и подхватил меня на руки. Я тут же обмякла, прислонившись к его плечу, и, кажется, банально вырубилась.***
Я стояла под тёплыми потоками воды, отогреваясь. Сначала кожу неприятно покалывало, будто сотни иголок кололи изнутри. Потом же неприятные ощущения ушли, сменившись теплом и лёгкой сонливостью. Вроде бы недолго пробыли у Стронцевых, но вымотались конкретно. Владимир сразу, как только мы оказались в его квартире, отправил меня в ванную, а сам направился куда-то в сторону кухни. Возражать не стала и, с радостью избавившись от холодной и тяжёлой от воды одежды, забралась в душевую кабинку. Я окончательно согрелась и лениво намыливала голову (кто знает, какая гадость содержится в дождевой воде?), когда сквозь шум воды донёсся звук работающей стиральной машины. Что за фигня? Я напряглась, прислушиваясь и пытаясь вспомнить, закрыла ли дверь на щеколду. Кажется, всё-таки нет. Живя в квартире один, быстро привыкаешь нигде не закрываться. Да и мама всегда из-за этого ругалась... Я немного сдвинулась, подставляя голову под душ. К счастью, стекло матовое и, даже если Владимир всё же зашёл в ванную, ничего интересного он не увидит, разве что размытый силуэт. Запрокинула голову, наслаждаясь струями воды, бьющими в лицо, чувствуя, как по спине стекает пена. Наверняка красно-розовая из-за краски, как разбавленная водой кровь... Застыла, до боли выпрямившись: чуть скрипнув, резко распахнулись дверцы и меня обдало холодным воздухом. Кожа мгновенно покрылась мурашками, и я поёжилась, но упрямо расправила плечи. Кажется, кому-то сегодня не поздоровится!.. — Какого чёрта тебе тут понадобилось? — голос прозвучал на удивление спокойно и ровно, не выдавая внутреннее напряжение. Я почти физически ощущала его внимательный взгляд, скользящий по коже. Передёрнула плечами, пытаясь избавиться от странного чувства. Вроде и не противно, но и не приятно. Странно — одним словом. — Показалось, что это кровь, — почти смущённо ответил Владимир. Я даже удивилась: его возможно смутить? — Это краска! И вообще, полюбовался — свали! С грохотом захлопнулись дверцы душа и снаружи донеслось приглушённое: — Я тебе одежду принёс. И наступила благодатная тишина, нарушаемая лишь шумом воды. После фееричного появления Ледыхи водные процедуры хотелось поскорее закончить. Собственно, это я и сделала: смыла пену с волос и выбралась из душевой кабинки, вытерлась насухо полотенцем... И поняла, что я снова в жопе. В стиральной машине кувыркалось не только платье, но и нижнее бельё. Что-то это мне напоминает... Только тогда это был мой косяк, а сейчас... Я, не сдержавшись, выругалась. На таймере больше часа до конца стирки. Не сидеть же мне всё это время в ванной, ожидая, пока она достирает. Да и не стоит забывать, что ещё столько же феном (тем самым, розовым) сушить! Тяжело вздохнула, смирившись с реальностью, и принялась изучать принесённые мне вещи. Чёрная футболка, в которой может поместиться целых три меня и ещё место останется, и шорты, в которых может поместиться две меня (ровно по числу штанин), единственным достоинством коих был позволяющий их затянуть шнурок. Ну, деваться было некуда. Футболка оказалась длиной до колен и так и норовила сползти то с одного плеча, то с другого, а шорты выглядели как свободные (очень свободные) бриджи. Ощущения были весьма непривычные. Хмыкнув — вот видок-то! — взяла дебильный розовый фен и начала сушить волосы. Реально дебильный, ибо, даже если опустить расцветку, он был складной и маломощный. Состариться можно раньше, чем волосы высушить! — Слушай, может, ты пожужжишь в какой-нибудь другой комнате и дашь мне помыться? Я подавилась воздухом от неожиданности и, вздрогнув, инстинктивно попыталась приложить его феном. Руку мгновенно перехватили. Опять вздрогнула, осознав, что Ледыха находится прямо за моей спиной. — Совсем страх потеряла? — вкрадчиво спросил он. — Вот именно, что нет! — возмутилась я. — Ты меня напугал! — Я попыталась освободить руку. Фиг там — только сильнее сжал пальцы, не пуская, ещё не больно, но ощутимо. — Может, ты меня уже отпустишь? Со странным выражением лица Владимир посмотрел на свою руку, потом перевёл взгляд чуть ниже. Раздражённо дёрнула плечом и поправила съехавшую футболку. Ледыха будто очнулся и сразу же меня отпустил, даже отшатнулся немного. Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами. Наконец, Ледыха отвернулся, а я, отключив злополучный фен, выветрилась из ванной. Ну и что это сейчас было? Конечно, стоило признать, что подобная реакция льстила и неплохо поднимала самооценку, но... Не вышло бы мне это боком. Но какой у него был взгляд! А выражение лица! Удивление, ошеломление, лёгкое смущение и тень какого-то принятого решения... Последнее даже немного напугало. Я устроилась в обнимку с феном на диване в гостиной. Зеркало мне не требовалось: модельную укладку делать я не собиралась, только подсушить. Квартира остановкой удивительно напоминала мою. Тёмный пол, тёмные двери, тёмная мебель и светлые стены. Я погладила тёмно-синюю ткань дивана. А ведь у меня такой же, один в один, но тёмно-серый. «Два психа», — усмехнулась я. Отложив фен, прошлась по комнате и остановилась возле окна. Снаружи разразилась самая настоящая буря. Порывистый ветер с силой бросал капли воды на стекло, шумел листьями, обламывая ветки, завывал и жутко, надсадно выл под аккомпанемент грома и молний. И когда только он успел пригнать грозовые тучи? Неужели я так много времени провела в ванной? Я буквально прилипла к стеклу, наблюдая за росчерками молний и иногда вздрагивая от оглушительных раскатов грома. Краем сознания отметила, что мигнул свет, но тут же об этом забыла. Буйство стихии завораживало. Отсюда, из тёплой и сухой квартиры, можно сколько угодно наблюдать за разворачивающимся действом. Забралась по старой привычке на подоконник с ногами — благо тот был широкий и удобный — и села, оперевшись спиной о притолоку и обняв колени. На стекающую по стеклу воду и вспыхивающие во тьме молнии смотреть я могла бесконечно. Послышались приближающиеся шаги, что-то со стуком поставили на подоконник. Я невольно вздрогнула и повернулась всем телом к незаметно подошедшему Владимиру. Тот кивнул на низкий стакан с непонятным содержимым: — Выпей, чтоб не заболеть. Я пожала плечами и взяла предложенный стакан. Стукнулись кубики льда о стеклянные стенки. Пальцы мгновенно похолодели, и я, не отрывая взгляда от устроившегося на диване Владимира, понюхала содержимое стакана и скептически хмыкнула: — Коньяк? Ещё и со льдом. Ты серьёзно? Он ничего не ответил и, так же смотря мне в глаза, демонстративно отхлебнул. Гроза и заоконный вид мгновенно отошли на второй план: что-то такое мелькнуло в его взгляде, заставляя напрячься. А ещё коньяк вызывал любопытство, ибо из алкоголя я пробовала только вино и шампанское. Запах вроде приятный... Я поудобнее уселась на подоконнике, привалившись спиной к холодному стеклу и свесив ноги, качнула в руке стакан и, глядя на заинтересованно за мной наблюдающего Владимира, смело пригубила. Глотку мгновенно обожгло. Смаргивая слёзы, широко раскрытым ртом ловила воздух. Вдох-выдох, вдох... Я позорно закашлялась. — Кто-то совсем не умеет пить, — сказал Ледыха. Его голос был просто пропитан превосходством. — Научусь, — отмахнулась я и прислушалась к внутренним ощущениям. Жжение ушло, сменившись приятным теплом, истомой растекающимся по телу. Я с интересом посмотрела на стакан. И сделала следующий глоток. Жжение, сменившееся теплом, приятная лёгкость. Прислонилась затылком к холодному стеклу. Хорошо... — Кажется, кого-то уже повело. — Есть немного, — согласилась я. Совсем пьяной я себя не чувствовала: язык не заплетался, голова не кружилась, только странная лёгкость в теле и мысли говорила об опьянении. Ну, и ещё одно. Владимир казался чрезвычайно привлекательным. Так что я сидела на подоконнике и из-под ресниц наблюдала за ним, почти чувствуя кожей ответный взгляд. Да, он тоже смотрел. Нагло, в открытую и не скрывая собственных намерений. Я пригубила коньяк. Владимир, странно ухмыльнувшись, откинулся на спинку дивана и, явно повторяя за мной, отхлебнул из своего стакана, и запрокинул голову. И всё это пристально глядя мне в глаза. Невольно задержалась взглядом на выделившемся кадыке, проследила за капелькой воды, скатившейся по голому торсу и впитавшейся в ткань брюк... Паршивец определённо был очень хорош собой, и прекрасно об этом знал, и умело этим пользовался. Физическими упражнениями он явно не пренебрегал, но и качком тоже не был, хотя определённый рельеф и имелся. Сделав новый глоток, я даже украдкой бросила взгляд на собственную грудь: не залила ли её слюнями? К счастью, обошлось, но реакция не осталась незамеченной. Владимир многообещающе ухмыльнулся и посмотрел мне в глаза. Мгновенно стало жарко даже несмотря на то, что я прижималась к холодному стеклу. Рассеянным жестом поправила волосы и снова отхлебнула, пытаясь подавить странное чувство, возникшее где-то внутри. Кубики льда ударились о зубы, я вылила в рот последние капли. С тоской посмотрела на опустевший стакан: этого было мало. Непонятное, незнакомое напряжение не отпускало — я немного поёрзала и запрокинула голову, сильнее прижимаясь к холодному стеклу. Помогло мало. Владимир шумно вздохнул. Взгляд сам собой соскользнул к рельефному торсу, я сглотнула. Усилием воли вернула его к лицу: смотреть ниже боялась. Владимир самодовольно ухмыльнулся, а от взгляда его холодных глаз становилось всё жарче. Мигнул свет, и ухмылка стала просто запредельной. — Вовремя. И что он имел в виду? Владимир явно пояснять ничего не собирался. От предвкушения, которым буквально светились его глаза, внутри всё сводило сладкой судорогой. Он с громким стуком поставил стакан на журнальный столик и плавно поднялся. От хищной грации, с которой он двигался, по спине побежали мурашки. И отнюдь не от холода. Вдруг свет погас, и всё погрузилось в кромешную тьму. Где-то в душе шевельнулся иррациональный, какой-то детский страх перед темнотой. Не было ни единого источника света, да за окном царила чернильная пустота. Только стук дождя в окно разрушал эту иллюзию. И тем неожиданнее оказался оглушительный раскат грома и белая вспышка, осветившая комнату. Я невольно дёрнулась и подалась вперёд, подальше от окна, и тут же во что-то впечаталась. «Что-то» было большим, тёплым и приятным на ощупь. Это же Владимир? Не иначе как алкоголь в голову ударил, ничем иным свои последующие действия объяснить я не могу. Мои руки будто жили собственной жизнью. Огладили широкую грудь, плечи, коснулись ещё влажных волос. Я пальцем провела по шее, погладила выпирающую ключицу. Такая горячая, гладкая кожа... Владимир никак не реагировал: ни слова, ни движения, даже дыхание не изменилось. Прижала ладони к его груди. Его сердце билось быстро мощно. И это будоражило. Я тихо охнула, когда сильные руки одним резким движением вплотную притиснули к мужскому телу. Инстинктивно упёрлась ладонями, пытаясь воспротивиться. Владимир потянул меня за волосы не больно, но ощутимо, вынуждая запрокинуть голову. Наверное, этот жест должен был напугать. Но страха не было. — Сколько ещё ты собираешься надо мной издеваться? Его голос прозвучал совсем тихо, так хрипло и низко. По телу пробежала лёгкая дрожь, сладко потянуло в животе. — Я?.. — растерянно переспросила я. Смысл слов не доходил до мозгов. Прозвучало совсем жалко: совсем тихо и тоненько, я сглотнула вязкую слюну: — Я не издеваюсь... Тёплое дыхание касалось лица, ласкало кожу; приятно пахло коньяком и, кажется, табаком. Не удержавшись, снова провела ладонью по его груди, отчётливо ощущая, как напрягаются мышцы от моего прикосновения... У Владимира сбилось дыхание. — Как же это называется? — почти прорычал он. Его близость пьянила не хуже коньяка, лишь добавляя градус в голову. И я совсем его не понимала. — Это?.. — пролепетала я. Его губы были всего в нескольких миллиметрах от моих. Я чувствовала его тепло, мы дышали одним воздухом. Нужно всего лишь немного податься вперёд, чтобы... «А почему бы и нет?» — мелькнула где-то на периферии сознания мысль. И тут же пропала, сметённая потоком ощущений. Я чуть подалась к Владимиру. Всего одно лёгкое прикосновение... И тихо всхлипнула, когда он, глухо застонав, яростно смял мои губы, бесцеремонно проник языком в рот. По телу пробежала невольная дрожь, сконцентрировалась где-то в животе. Я с жаром ответила, цепляясь за его плечи, чувствуя, как сквозь ткань футболки обжигает его рука, как впиваются пальцы в кожу. Точно синяки останутся. Он опять потянул меня за волосы, и я протестующе застонала, когда прервался поцелуй. Вцепилась в плечи, вдавливая ногти в кожу. Послышался тихий смешок. Владимир, будто издеваясь, медленно провёл кончиком носа от яремной впадинки до мочки уха, опаляя дыханием кожу. Я не смогла сдержать судорожный вздох и заёрзала, пытаясь унять собравшийся в животе жар. И застонала, когда он принялся покрывать поцелуями шею и оголённое плечо, чуть покусывая кожу и сразу же зализывая укусы. Сердце заходилось в бешеном темпе, тело била мелкая дрожь. И, наверное, перед глазами бы всё плыло, если бы было хоть что-то видно. Я облизнула пересохшие губы. Хочу его поцеловать. До боли. Обняла ладонями лицо и, приблизив, поцеловала, наслажлаясь его хриплым дыханием. Чуть прикусила жестковатую нижнюю губу, втянула в рот. Горькая... Владимир явно недавно курил. Низко застонав, он ответил на поцелуй, перехватил инициативу. И, шире раздвинув подрагивающие колени, прижал к себе сильнее. Я всхлипнула, почувствовав, как в живот упёрся твёрдый член, ещё скрытый тканью брюк. Реакция была однозначная. Где-то на краю сознания шевельнулся страх, но был тут же задавлен. Мужская рука легко проникла под футболку и накрыла потяжелевшую грудь. Ладонь была большая, тёплая и немного шершавая, жестковатая. Владимир весь был какой-то твёрдый и жёсткий, почти жестокий. И мне, мазохистке чёртовой, это дико нравилось. Одна его ладонь крепко сжимала бедро, а вторая, оставив грудь, поглаживала спину, обводя каждый позвонок. Тело пробила крупная дрожь, и я громко застонала, выгнулась, разорвав поцелуй, прижалась к нему грудью. Откровенно наслаждаясь моей реакцией, он снова провёл рукой по спине, мягко нажимая и выводя пальцами странные узоры. Я тихонько захныкала: внутри всё просто горело. В отместку, чуть отстранившись, положила ладонь на выпирающую ширинку и легонько сжала. Владимир втянул воздух сквозь сжатые зубы, явно сдерживая стон. Вспышка молнии на мгновение осветила комнату. Черты его лица заострились, а на щеках, кажется, играл румянец. Я замерла, встретившись с ним взглядом, и дёрнулась всем телом, когда под раскат грома всё опять погрузилось во тьму. Владимир хмыкнул. А я, проигнорировав его (вот уж не знаю, что он там разглядел), провела ногтями по напряжённому прессу к поясу брюк и попыталась расстегнуть пуговицу. Но та не поддавалась трясущимся пальцам. Я засопела и протестующе застонала, когда он отстранился. И напряжённо замерла, когда всего в пару движений стащил с меня шорты. Ноги обдало непривычной прохладой, и я вздрогнула, когда на колени легли горячие ладони, разводя их в стороны. Вот тут-то и стало страшно. Я упёрлась ему в грудь вспотевшими ладошками, попыталась отодвинуться. Но он будто и не заметил, видимо, приняв дрожь за возбуждение. Даже не заметив сопротивления, притянул к себе и увлёк в новый поцелуй. Мучительно нежный, неторопливый. И я расслабилась, поддалась снова заволакивающему голову туману. А поцелуй становился всё более страстным. Я цеплялась за его плечи, пытаясь прильнуть сильнее, стать ближе. Ещё хоть чуточку. И невольно напряглась, когда в тишине, нарушаемой лишь нашим шумным дыханием, послышался звук расстегнувшейся молнии. Владимир на мгновение отстранился и, вернув ладони мне на талию, вновь поцеловал. Я с готовностью ответила. Тело расслабилось в сильных руках, в животе всё сжалось от предвкушения. Я даже не сразу поняла, что произошло. Немного потянуло внутри, а потом тело наполнило странное, такое непривычное чувство, от которого сладкой судорогой свело ноги, но... правильное?.. Я поёрзала и судорожно вдохнула, выгнулась от пронзившего меня наслаждения, сконцентировавшегося в животе. Сдавленно простонал Владимир, стискивая мои бёдра и прижимая к себе. — А разве?.. — голос прозвучал выше обычного и очень тихо, почти на грани слышимости; мысли путались, и мелькающие обрывки мыслей никак не хотели складываться в слова, — это не должно быть больно?.. — Больно?.. — будто во сне переспросил Владимир. От низкого шёпота, раздавшегося над самым ухом, стало ещё жарче. Смысл явно не доходил до него. Он прижался щекой к моей щеке, мягко поглаживая бедро. Наконец, он заговорил, щекоча дыханием ухо и шею: — Нет. Если всё правильно, то не должно. Он коснулся губами виска, шеи, заставляя затрепетать от захлестнувшей меня нежности. Я обняла ладонями его лицо, поцеловала, ощутив плавное движение внутри, и выгнулась, простонав в поцелуй. Да, всё правильно. Так и должно быть.