Wingless. Hopeless. Endless

      Утро я встречала в одиночку: Ледыха снова ускакал по каким-то своим делам. Но даже сваливая куда-то в несусветную рань, не забыл маленько подгадить. Завернул в одеяла так, что еле выпуталась и выползла на свет в виде очень растрёпанном и уже уставшем.       Впрочем, бодрость мгновенно вернулась обратно, когда я не обнаружила на себе никакой одежды. По крайней мере закутывалась в одеяло более чем резво. Невольно кусая и так припухшие губы, огляделась, отметила разбросанную одежду и залилась краской. Подцепила свисающую с подлокотника рубашку, будто специально оставленную для меня, надела, стремясь скорее спрятать уродливый шрам, пересекающий грудную клетку от нижнего левого ребра до правой ключицы.       Но не успела застегнуть последнюю пуговичку, как голова просто взорвалась от мыслей.       Вот чем я думала?! Ладно, вопрос снимается — ответ очевиден. Я застонала и от избытка противоречивых чувств приложилась головой о стену. Помогло мало, только в голове загудело.       А вот чем я думала до этого всего — вопрос оч-чень хороший. Ведь точно помню, что когда ещё лежала на диване, любуясь белобрысой головой с голубоватым ореолом вокруг, мне эту самую голову хотелось прострелить. Как такой настрой перешёл в совершенно другой?! Я бы даже сказала, в диаметрально противоположный.       Я тряхнула головой, отгоняя пустые мысли. Сейчас толку от них — нуль. И отправилась в ванную. Что бы ни случилось потом, в порядок-то себя привести нужно. Помылась, умылась, волосы в порядок привела… И поняла, что в очередной раз облажалась: никакой сменной одежды, даже белья, в ванную не захватила.       Но этот момент особых душевных страданий за собой всё-таки не повлёк: Ледыха обычно пропадал на целый день, то есть вернётся ещё не скоро. Ну я и нацепила ту же рубашку, в которой пришла. Она немного пахла потом, ощутимо — мужским парфюмом, и почти незаметно — чем-то, от чего лицо явственно вспыхнуло.       Кусая от напряжения губы и путаясь во множестве мелких пуговиц, застегнулась, подкатала рукава, чтобы не мешали, и поправила сползший на бок воротник. А перед выходом из ванной зачем-то бросила взгляд в зеркало, где имела неудовольствие видеть саму себя: морда красная, отчего сильно выделялся бледной полоской шрам; глаза лихорадочно блестели, а губы распухли и налились кровью. Красота неземная, двумя словами.       Усмехнувшись, вышла в коридор, хлопнув дверью. Тело мгновенно обдало холодом, и я, невольно замерев на месте, переступила голыми ногами, пытаясь привыкнуть.       И почти подпрыгнула, когда оглушительно щёлкнул замок.       Я попятилась в комнату и, кажется, побледнела. И, не выдержав психологического давления, развернулась и ломанулась к шкафу.       Но не успела я распахнуть дверцы, как меня настигли. И когда только успел? Обречённо вздохнув, развернулась к нему. Изучила странное нечитаемое выражение лица и решила, что лучшая защита — нападение:       — Чего надобно? — «Старче» я в последний момент всё-таки проглотила.       Но и Владимир вокруг да около ходить не собирался:       — Раздевайся.       — Чего?.. — просипела я от удивления, близкого к шоку. И гадая, не ослышалась ли?       — Что слышала.       Значит, не ослышалась.       Я отрицательно мотнула головой и отступила на шаг, напоролась на шкаф и замерла.       Ледыха же нахмурился и прищурился:       — Ты же знаешь, что я могу тебя и сам раздеть?       А ведь прав гадёныш: при желании он меня не только раздеть может, и я даже помешать ничем не смогу.       Я ощутимо побледнела и потянулась к воротнику. Пальцы дрожали, глаза жгло, а чёртова пуговица никак не хотела расстёгиваться. Ледыха вздохнул, обдав висок дыханием (и когда только подобрался настолько близко?), и, отведя мои руки в стороны, сам принялся за рубашку.       Я на него не смотрела, отвернулась в сторону. И даже уже успела смириться с тем, что меня ждёт повторение ночных событий, когда он дошёл до живота. И остановился, распахнул полы рубашки, оголив грудь.       От внимательного, изучающего взгляда жгло кожу, и я дёрнулась, пытаясь вернуть ткань на место, чтобы спрятать уродство. Но мне не позволили, прижав запястья к шкафу. От резкого движения рубашка, и так державшаяся на одном честном слове, ещё сильнее сползла, обнажив плечи и повиснув на руках.       Стало ощутимо прохладнее, по коже поползли мурашки, и я поёжилась от холода и острого ощущения уязвимости. Но на Ледыху всё так же не смотрела, скорее наоборот, ещё и зажмурилась.       Но, кажется, интересовала его вовсе не женская грудь.       — Кто? — тяжёлым камнем упало в тишину.       Дышать стало немного легче.       — Не помню имён. Участковый, который приходил в больницу, мне их фотографии показывал.       — И что с ними? Нашли?       Я невольно передёрнулась, вспомнив взгляд участкового. Казалось, ещё чуть-чуть, и он с воплем «Ведьма!» потащил бы меня на костёр.       — Нашли, — кивнула, подтверждая. — Но мёртвых.       — В смысле?! — теперь сипел уже Владимир.       — Одного сбила машина, — начала, глядя поверх пепельной макушки. — Насмерть. Второй выбросился из окна. Если не выбросили. А третий повесился.       — Какое интересное совпадение, — протянул Владимир. — Я так понимаю, вопросов было много?       — Очень, — вздохнула я и перешла в наступление: — Ваша душенька довольна полученными ответами? Или перед Вами ещё станцевать надо?       Эта сволочь самым наглым образом расплылась в ухмылке:       — Это было бы прекрасно. Но я задал ещё не все вопросы.       Я задохнулась от возмущение и прошипела:       — Ну уж извините, но в таком положении особо не подрыгаешься.       — Потерпишь немножко. Меня напрягает другое. — Он внимательно изучил шрам, начинающийся у левого нижнего ребра, проходящий между грудями и заканчивающийся на правой ключице. — Тебя что ли пополам разрубить пытались?       — Нет, просто продырявить, и целились под ребро.       — Но промахнулись, — в задумчивости пробормотал Владимир.       — Да нет, — пожала я плечами, как могла. — У меня просто пропорции немного нарушены. Надеюсь, на этом вопросы у Вас, сударь, наконец-то закончились?       — Почти, но остальные могут и подождать.       Я приподняла одну бровь:       — То есть эти ждать не могли?       — Могли, — невозмутимо ответил Владимир и усмехнулся: — Ждать не мог я.       Я почти задохнулась от возмущения, но промолчала и красноречиво дёрнула руками. Ледыха странно усмехнулся и всё-таки отпустил. Но не отодвинулся и на шаг. Какие тараканы активизировались в этой белобрысой голове мне было безразлично, поэтому я, стараясь не обращать на него внимания, взялась за пуговицы. Те, сволочи мелкие (какой хозяин…) не слушались дрожащих рук и никак не хотели лезть в чёртовы петли.       Над ухом вздохнули, обдав тёплом висок. Владимиру, видимо, надоело слушать моё пыхтение, и он, отведя мои руки в стороны, поправил рубашку, сам без проблем застегнул все пуговицы, задержался только у шеи и погладил ключицу, заставив вздрогнуть. И тут же отшатнуться, когда щёлкнул меня по носу:       — Тремс!       — Да иди ты к чёрту! — обиженно отозвалась я, потирая пострадавший затылок.       А эта сволочь ещё и рассмеялась!       — Горе ты луковое.       Но не успела я возмутиться и высказать всё, что о нём думаю, как меня подхватили на руки и через несколько мгновений опустили на диван. И со словами «сиди здесь» удалились. А я села, огляделась, выискивая место, где можно спрятаться… Ну чует же мягкое место, что сейчас что-то из ряда вон будет… Спрятаться можно было только под столом или в шкафу. Последний явно выигрывал.       Но я успела только ноги с дивана спустить и встать. Когда же весь обзор заслонила обложка какой-то книги, стало понятно, что драпать-то уже поздно.       Я взяла книгу, внимательно изучила. Новенькая, прямо из магазина, «Сияние» Кинга. Вздохнула:       — Это ещё что?       — Извинение.       Я стремительно развернулась и, криво усмехнувшись, просканировала его взглядом. Ни капли раскаяния на высокомерном лице не наблюдалось. Я же потихоньку закипала.       — То есть ты решил вот так, — я тряхнула книгой, — решил искупить свою вину? Откупиться? Ну и сука же ты.       — И что дальше? — ухмыльнулся он. — Побьёшь меня книжкой?       — Ну что ты? — протянула я. — Мне книжку жалко.       — А меня, значит, нет, — тут же прицепился к словам Ледыха.       — Да, — я просияла улыбкой и огляделась в поисках достаточно твёрдой вещи, которой можно хорошенько его отходить. Заметила на столе ноутбук и поняла, как облажалась в самом начале: если Ледыха исчезает надолго, то свою рабочую лошадку забирает с собой. Я даже невольно сделала пару шагов в направлении стола, будто пытаясь увериться, что это не галлюцинация.       Ледыха же этот по сути невинный жест расценил иначе:       — Не сметь! — гаркнул он мне на ухо и притиснул к себе, удерживая за талию одной рукой.       Я, испугавшись, что меня сейчас будут убивать, задёргалась, пытаясь вырваться, и даже попыталась его укусить. Последнее, кстати, почти получилось.       — Замри! — опять рявкнул Ледыха и хорошенько меня встряхнул.       Я послушалась, но бдительности не теряла. Тот факт, что он без особых трудов смог удержать одной рукой, несколько удручал. Впрочем, физически я ему очень сильно уступаю, так что сюрпризом это не стало. Зато было принято решение сменить тактику, выждать подходящий момент и…       Ледыха натурально взвыл, когда я изловчилась и вцепилась ему в ухо зубами. Но это подействовало, и он наконец-таки меня отпустил. Я мгновенно отскочила подальше от взбешенного Ледыхи. Тот, пыхтящий и сверкающий багровым ухом, вид имел даже почти комичный.       А ещё в другой руке у него был тортик.       Я удивилась. То есть всё это время он вместе с тортом выплясывал?       Ледыха потёр пострадавшее ухо ладонью и усмехнулся:       — Ты похожа на перепуганного хорька.       — Это почему ещё? — возмутилась я, не понимая подобного сравнения. — Не хорёк я!       — А я и не говорю, что ты хорёк, — внезапно успокоился Ледыха, из-за чего я снова насторожилась.       Он смерил взглядом мою растрёпанную персону с ног до головы и расплылся в предвкушающей улыбке. Но и тут стоит внести поправку: улыбку улыбкой назвать язык не поворачивался, ибо та больше напоминала оскал.       В общем, оскалился Ледыха и продолжил:       — Хорьки сладкое в таких количествах, как ты, не поглощают.       Я залилась краской, впрочем, на и так раскрасневшемся лице это вряд ли было заметно. Упрёк был справедливым: жизнь свою без сладкого я даже не представляла.       — Но безрассудность и отсутствие инстинкта самосохранения вас определённо роднит.       — Мне кажется, ты что-то путаешь. У хорьков есть инстинкт самосохранения.       — Может, и путаю, — не стал отрицать Владимир и как-то незаметно подступил ближе. Потом глянул на торт, поднял его повыше и начал самым безобразным образом меня соблазнять: — Тут много вишни, крема и… — драматическая пауза, заставившая меня сглотнуть. Владимир подступил ещё чуть ближе. — Очень много шоколада.       С последними словами я невольно подалась к нему. На краю сознания даже мелькнула мысль об отсутствии у меня инстинкта самосохранения, но оказалась просто-напросто проигнорирована.       Я протянула руки за тортиком, но Ледыха, не скрывая торжествующей ухмылки, поднял его выше.       — Эй!       Ответом стал тихий смех.       — Не так быстро. Это, конечно, часть извинения, но… — он склонился ко мне, — …кое-что определённо было лишним. Я требую компенсации.       Всё внутри сжалось от непонятного чувства. Знаю я, чем обычно такие просьбы заканчиваются. Но в самый неподходящий момент опять взыграло упрямство. Готова поспорить, оно меня рано или поздно приведёт к чему-то ну о-очень плохому.       — И чего же ты хочешь? Деликатес тебе какой-нибудь приготовить?       — Зачем же так сложно? — Его ухмылка стала просто запредельной. — Всего-то один ма-ахонький поцелуй.       — «Ма-ахонький»?.. — растерянно протянула я, пытаясь отсрочить уже неизбежный момент.       — А что с тебя возьмёшь-то? Ты ж мелкая.       Я поджала губы. Между прочим, в классе я была самой высокой из девочек! Всегда!       — У меня средний женский рост, это ты вымахал, — я неопределённо махнула рукой, другой прижимая к груди книгу. — Глядишь скоро люстры макушкой сбивать будешь! Если не плечами.       — Ты просто завидуешь.       Я чуть не подавилась воздухом. Потом глянула на Ледыху, поняла, что он действительно так думает, и расхохоталась.       — Было б чему завидовать! — Потом снова глянула на несколько сбитого с толку Владимира и не удержалась от подколки: — Впрочем, не думаю, что твой рост будет долго тебе мешать.       — Это ты на что намекаешь? — прищурился он. — На то, что я вниз расту?       — Почти, — расплылась я в улыбке. — Ты просто старый.       На его лице отобразилась столь богатая палитра чувств, что я не взялась даже угадывать, чего там было намешано больше.       — Мне двадцать четыре! — возмутился Ледыха.       — А мне, дядя, восемнадцать! — в тон ему ответила я.       — Ну ладно хоть не тринадцать, — пробормотал он, явно вспомнив нашу первую встречу.       Я тихонько хихикнула, тоже вспомнив, и взглянула на Владимира уже благосклоннее. Тот на меня внимание не обращал, продолжая что-то бормотать себе под нос. К сожалению, тортик всё ещё находился на недосягаемой для меня высоте (не думаю, что успела бы с кухни притащить табуреточку, пока он был «вне досягаемости сети»).       А сладкого-то хотелось…       Я на несколько мгновений задержала дыхание, собираясь с мыслями, подалась вперёд и, вцепившись свободной от книги рукой в рубашку, вынуждая его склониться ниже, поцеловала. Несмело, наверное, неумело, но Владимир вздрогнул, замер на пару секунд и, кажется, даже затаил дыхание. Но пришёл в себя он достаточно быстро, и, почувствовав ответное движение, я попыталась отпрянуть и, выхватив тортик, отпрыгнуть на безопасное расстояние.       Не тут-то было.       На талию легла горячая тяжёлая ладонь, не позволяя отпрянуть, тортик оказался вновь за пределами досягаемости, а поцелуй стал из невинного и лёгкого глубоким, жадным и каким-то очень взрослым. А я, что подозрительно, совсем не против, только прижатая к груди книга мешалась…       Куда бы это нас завело и как долго могло продолжаться, никто не ответит. Нас прервал мой, оглушительно заоравший телефон.       Отчаянно краснея, пребывая в шоке от самой себя и стараясь не смотреть на Владимира, выслушала тараторившую нервную девушку. Та, не сказав ни «здрасте», ни «до свидания», отключилась, а я судорожно вздохнула, не зная радоваться мне или плакать.       — Меня опять приглашают… — меня прервал уже телефон Владимира, — на кастинг. А это, видимо, по твою душу.       Так и оказалось. Мы переглянулись и решили, что это стоит отметить. Но на кухню меня не пустили:       — Иди переоденься, иначе у кое-кого завтра будут проблемы с координацией.       Я послушно двинулась к шкафу, понимая, что рубашка на голое тело — не самая лучшая одежда, но не уточнить непонятный момент просто не смогла:       — Мы же пить не собираемся. При чём тут проблемы с координацией?       — Стоять ровно не сможешь, — гремя посудой ответил он.       Я быстро переоделась и уселась за стол. Наблюдая за Ледыхой. Тот уже вскипятил чайник и теперь разливал чай по чашкам, отсвечивая красным ухом. Я даже хихикнула, уж больно забавно он выглядел.       — И всё-таки, от чего проблемы-то с координацией?       Ледыха, полностью оправдывая своё прозвище, глянул лукаво и ответил загадочной улыбкой.       Я вздохнула. Всё равно не поняла.