Wingless. Hopeless. Endless

      По ощущениям сердце билось где-то в горле. Мир едва заметно вращался, а руки охладились настолько, что заломило суставы. В общем, штормило не по-детски. Одно было хорошо — в этот раз меня не мутило.       Я никак не могла отделаться от преотвратнейшего ощущения: нас нарядили, напомнили, что надо делать и как, подкрасили. От восторженного восклицания одной из визажисток «Какие шикарные губки, яркие! Даже подкрашивать не надо!» стало и вовсе паршиво. А от солёного привкуса во рту всё-таки начинало мутить. Да и чувство, что я тут дрессированная цирковая собачка, радости не добавляло.       Так что если коротко, хотелось убивать.       Но я держалась. Даже улыбалась. И дико нервничала.       А потом снова налетел вихрь: пора на сцену.       Застыла на противоположном от Владимира краю импровизированного ринга, до боли расправив плечи, приподняв подбородок, крепко стиснула микрофон во вспотевших руках. И прикипела взглядом к собственному отражению. Та же поза, осанка, взгляд… Даром, что его вырядили в белое, а меня в чёрное. Готова поспорить, сейчас, когда волосы не отливают красным на солнце, по уровню «холодности» мы будем равны.       И от этого становилось жутко. Мы были слишком похожи. Кардинально разными, но — чёрт возьми! — практически одинаковыми.       Я на мгновение затаила дыхание, когда мы встретились взглядами. И не смогла отвести глаз.       «Кажется, это начало конца», — мелькнула в голове шальная мысль. И следом за ней: «Это определённо нужно обдумать».       Но лишние мысли мгновенно выскочили из головы: заиграла музыка. Первые ноты, рифф… По коже пробежали мурашки, и я судорожно вздохнула. С какой-то обречённостью отметила такую же реакцию у Владимира.       И повинуясь какому-то невнятному порыву, шагнула влево. Владимир отзеркалил. Шаг за шагом, абсолютно синхронно. Ни приближаясь, ни отдаляясь.       Белые ходят первыми.       — Every time we lie awake After every hit we take…       Я подхватила:       — Every feeling that I get But I haven't missed you yet.       Мы кружили по чёртовой сцене, как хищники, оценивающие врага. Монотонность движений, неторопливость и абсолютная синхронность. Были только мы и музыка; весь остальной мир, казалось, растворился в небытие. Даже не знала, что так бывает…       Следующий ход. Шаг, за шагом…       — Every roommate kept awake By every sigh and scream we make…       Чуть резче, чуть быстрее… Немного громче, немного больше напора…       Моя очередь.       — All the feelings that I get But I still don't miss you yet.       И в унисон:       — Only when I stop to think about it…       По телу прошлась лёгкая дрожь, настолько гармонично это получилось. Волнение куда-то пропало, осталось только «здесь» и «сейчас». Я, кажется, даже начала получать удовольствие.       Замолчала, чтобы перевести дыхание. Инстинктивно отступила от подавшегося вперёд Владимира.       — I hate everything about you Why do I love you?..       — I hate everything about you Why do I love you?       Теперь отступал Владимир. Мы кружили по сцене, как в каком-то странном танце. Наверное, такой синхронности не должно было быть. Но она была.       Поменялись полями. Не сговариваясь, не планируя… Впрочем, задуманная постановка давно отправилась в небезызвестное место.       — Every time we lie awake After every hit we take…       Вкрадчиво, почти нежно… И лёгкая дрожь по всему телу от неизвестного чувства.       — Every feeling that I get But I haven't missed you yet.       И опять вместе:       — Only when I stop to think about it…       Шаг навстречу, шаг назад. Движения резче, голос громче.       — I hate everything about you Why do I love you?       Сдерживаться не получалось. Стремительные жесты, мощная музыка… Невозможно сопротивляться.       Невозможно отвести взгляд.       — I hate everything about you Why do I love you?       Ровно полтора метра между нами, идеальный круг. Передышка перед последним боем.       Перед тем, как сорваться окончательно, стоило подготовиться…       — Only when I stop to think About you, I know Only when you stop to think About me, do you know?..       На краю сознания даже мелькнула мысль, что да, надо бы подумать о…       О чём?..       Музыка пьянит покруче алкоголя. Она сводит с ума…       — I hate everything about you Why do I love you?!       Голос почти срывается на крик. Рвусь вперёд, заставляя Владимира отступать, и тут же отшатываюсь назад. Раз за разом, по кругу.       Извращённый танец…       — You hate everything about me Why do you love me?!       И несколько секунд, чтобы перевести дыхание.       — I hate… You hate…       Подхватила, будто ответила на вопрос:       — I hate… You love me…       Последние слова почти бросила ему в лицо, подступив почти вплотную и не сдержав кривой усмешки. В этот раз он почему-то не отступил…       На какое-то мгновение перехватило дыхание…       В унисон, срываясь на крик:       — I hate everything about you!       Подступив максимально близко, почти прижавшись… Повинуясь неясному порыву, намотала на кулак галстук, единственную чёрную деталь его одежды, дёрнула на себя, заставила его склониться.       Коварный вопрос на контрасте с предыдущими словами оглушительно тихо и проникновенно. Почти обречённо.       — Why do I love you?..       Мы застыли. Долгих несколько секунд смотрели друг другу в глаза, не в силах оторваться, шумно и рвано дыша. В конце всё-таки сбилось дыхание.       И, что характерно, не у меня одной.       Словно со звонком невидимого будильника так же синхронно отступили на шаг и повернулись к судиям. Так же синхронно, с некоторой издёвкой поклонились. И так же синхронно замерли, напряжённо прямые, словно памятники самим себе.       Публика безмолствовала. Люди не издавали ни единого звука, мир словно замер. Только едва слышное, но казавшееся оглушительным в этой гробовой тишине гудение какой-то техники говорило, что всё это происходило на самом деле.       Но куда сильнее поразил другой факт, он же и вернул к реальности. Лорак чуть ли не облизывалась на Ледыху. И это неожиданно взбесило: Ледыха был моим. Вот моим и точка. Не обсуждается. И это тоже стоило обдумать.       — У меня нет слов, — первым нарушил молчание Шнуров.       И мир ожил: заскрипели кресла, начали переговариваться люди, переглядываться «наставники»… Когда же зрители в едином порыве вдруг встали, у меня едва не отвисла челюсть. Да и Лорак явно очнулась и приняла более нейтральное выражение лица.       — Что ж, действительно, — нарисовался на сцене Нагиев, — даже у меня на время отшибло дар речи…

***

      Голова раскалывалась, ноги отказывались держать, а ледяные руки заметно дрожали. Отходняк начался, короче говоря.       На улице было темно, тепло и безветренно, самое время для романтических прогулок. Съёмки опять затянулись допоздна, чувство острого голода приятного тем более не добавляло. Плюсуем ко всему вышеперечисленному злость и раздражение и получаем гремучую смесь. Я ещё никого не убила только по одной причине: руки банально не поднимались.       Но это не мешало с решительным видом наступать на опешившего Ледыху.       — Какого чёрта?!       Будто вторя моим словам, вдалеке сверкнула молния и глухо пророкотал гром. Спокойствие позднего вечера было обманчиво, и ночью намечалась настоящая буря.       — О чём ты?       Я подавилась возмущённым возгласом. Он что меня за слепую считает?! Я, конечно, ношу очки, но этот факт никак не влияет на общую наблюдательность! Этот краткий миг перед объявлением результатов, когда они переглянулись. Это было настолько быстро, что я даже подумала, не показалось ли. Но нет, сомнения были развеяны в следующий же миг!       Я, бросив гневный взгляд исподлобья, натурально зашипела:       — Ты издеваешься?! О чём вы, чёрт тебя дери, договаривались?!       Несколько долгих секунд Владимир молчал. Такого напора он явно не ожидал.       Я же уже практически закипала. Если всё действительно так, как я думаю… Это оскорбление, соразмерное с плевком в лицо.       Настолько растерянным Ледыху я видела впервые со дня знакомства. И раскаяния во взоре совсем не наблюдалась: он явно считал себя чуть ли не невинно осуждённым. Это злило.       Пришлось повторить:       — О чём вы договаривались?!       — Всего лишь уведомил о намерении покинуть проект.       Судя по лицу, отвечать мне он не собирался и сейчас ругал сам себя.       Я же от его слов взвилась, как пламя свечки на сквозняке:       — «Всего лишь»?! Ты издеваешься надо мной?       Тут-то закипать стал и Владимир:       — Я понять не могу, в чём ты меня обвиняешь! Ты рвалась в этот чёртов зомбоящик куда упорнее меня. Так радуйся — ты в шоу!       — Да хрен с ним, с этим шоу! Это должно было быть соревнование! А ты!..       — А я не восемнадцатилетняя девчонка! — вдруг сорвался он. — У меня и других — более важных! — дел хватает!       И, психанув, ускакал домой.       Я же, тяжело переводя дыхание и повесив нос, осталась стоять, прислонившись к дверце автомобиля. Сейчас, когда тишина стала поистине гробовой («Хоть гвозди заколачивай», — отметила мельком), можно было услышать едва слышный скрип остывающего металла.       «С ума сойти, — думала я. — Даже мотор остыть не успел, а мы уже разругались…»       Всё, что мне оставалось, — стоять тут и ждать, когда Ледыха соизволит за мной вернуться. Притихнет чуток и вспомнит, как в машину меня затаскивал. Но когда это ещё будет — вопрос хороший. Поэтому я стояла, ждала и думала.       Неожиданно горько оказалось осознавать, что я — эгоистка. Для меня подобное заявление и отказ от соперничества — оскорбление, признание меня уровнем ниже. Проще говоря, недостойной. Как там говорят? «Не будешь же ты собаке в ответ лаять?» Вот и это казалось чем-то равнозначным.       Но если посмотреть на эту же ситуацию с позиции Владимира?..       Я ведь помню, как он пытался Андрея прибить, меня… Насколько он не хотел сюда ехать… Я вспомнила, сколько дней провела в практически пустой квартире, потому что он пропадал на работе чуть ли не целыми сутками… Мне стало стыдно, что я так на него набросилась. Ему такой расклад явно казался рациональным и удобным.       Я вздохнула и запрокинула голову, вглядываясь в беззвёздное небо. Всё ближе слышались раскаты грома, начал подниматься ветер. Первый же сильный порыв припечатал мне в лицо сорванный с ветки лист.       И это будто послужило сигналом. Потому что пришла она, Идея. И она требовала немедленного воплощения.       В кармане чёрных джинсов обнаружилось несколько старых чеков, в кармане пиджака — забытый ещё в школьное время огрызок простого карандаша. И понеслось — в неверном свете мигающего фонаря, вспышек молний, под сопровождение грома… Но всё это нисколько не мешало. На мятые продолговатые листочки ложились удивительно ровные строчки аккуратных мелких буковок.       Я аккуратно свернула их пополам и убрала в карман пиджака. На душе было удивительно спокойно и тепло, будто в противовес разворачивающейся во всей красе непогоде. Ветер яростно трепал волосы, пронизывал холодом до костей, на землю упали первые крупные капли.       Но это почему-то не смогло испортить вдруг взлетевшее до небес настроение.       Так что Ледыху, вспомнившего про меня наверное, только через полчаса после тактического отступления, я встречала промокшей до нитки и промёрзшей до костей, но просто преступно счастливой. И даже с широкой улыбкой смогла сделать пару шагов ему навстречу, прежде чем ноги подогнулись.       Но упасть мне не дали, подхватили раньше, чем я осела на землю. Ледыха яростно сверкал глазами и уже даже открыл рот, чтобы отчитать, но запнулся, разглядев улыбку. Которая от этого стала ещё шире.       — Психопатка, — ёмко охарактеризовал меня он.       Я даже не стала отрицать, такое определение мне сейчас весьма подходило: адекватной я себя не ощущала. Устроилась поудобнее в его руках, обняла за шею и, поражаясь самой себе, положила голову на плечо, чмокнув в тёплую, мокрую от дождя щёку.       И парировала:       — Склеротик.       Когда же Владимир ничего не возразил и молча потащил моё продрогшее тельце домой, мысленно подвела итог: «Раз не придушил, значит, буря миновала».