Wingless. Hopeless. Endless

      Подставляя лицо под струи горячей воды, я думала о Ледыхе. То ли с ним что-то не так, то ли он чувствует себя виноватым. Что из этого правда — вопрос хороший. Потому что Владимир даже не стал читать мне мораль, а отправил в ванную отогреваться. Сам же сел переписывать мои заметочки с чеков в тетрадь.       И это было… странно.       Так что уже второй час я гоняла мысли по черепной коробке и барахталась в становящейся всё горячее воде. Сразу в горячую воду нырять нельзя, надо с прохладной начинать. Я уже согрелась, вода стала почти обжигающей, а вывод сделать никакой не получилось. На каком-то моменте мысли начинали пробуксовывать и зарываться только глубже.       Я вздохнула и склонила голову набок, подставляя шею, когда меня вырвали из мыслей самым варварским из способов. Выключили воду, меня за подмышки вытащили из ванны и завернули в огромное полотенце. Я была настолько удивлена, что даже не пикнула, когда меня вытерли, и покорно подняла руки, когда попросили. На пару мгновений мир пропал, скрытый белой тканью футболки. Проявился на несколько секунд и опять скрылся, уже под тканью полотенца весёленькой жёлтой расцветки.       Вот тут-то я и возмутилась, сдёрнула с головы полотно.       И узрела недовольного хмурого Ледыху. Он скрестил руки на груди и поджал тонкие губы, из-за чего они и вовсе превратились в белую ниточку.       — Совсем оборзел?!       Я тоже скрестила руки на груди.       — Есть немного, — не стал отрицать Ледыха.       Его взгляд не спеша скользнул по лицу, по шее и замер где-то ниже подбородка. Я вздрогнула и поёжилась: огромная футболка оголила плечо — ещё немного и грудь будет видно — и шрам, распаренный и оттого кроваво-красный. Уродливый. Я судорожно пыталась заставить футболку сидеть так, как надо. Но влажная ткань липла к телу, ситуация усугублялась стекающей с волос водой и рваными движениями непослушных пальцев.       Внезапно на голову опять накинули полотенце. Я замерла, как попугай, у которого клетку тканью накрыли.       — Глупая.       Возмутиться я не успела: добили раньше. Владимир мне волосы полотенцем сушил. Аккуратно так, стараясь не тянуть лишний раз и не дёргать. Я самым банальным образом опешила. Настолько, что предыдущее высказывание просто вывалилось из памяти: что называется, в одно ухо влетело, в другое вылетело.       — Ты не заболел?       — У меня к тебе аналогичный вопрос, — невозмутимо ответил Владимир и, приобняв, притянул к себе почти вплотную. — Ты, чудо в перьях, в курсе, что одной горячей водой поливалась?       — Нормальной водой я поливалась, — тут же стала отрицать я. Просто из чувства противоречия. — Какого чёрта тебя вообще сюда принесло?       — На кухне только один счётчик крутился. И мы опять возвращаемся к первоначальному вопросу: у тебя с головой всё в порядке?       — А ты не подумал, что второй мог просто сломаться?       Владимир выразительно вздохнул:       — У тебя плечи обожженные.       От прикосновения ко всё ещё оголённому плечу я отшатнулась в сторону, точнее попыталась. Покрасневшую кожу неприятно кололо и жгло.       Но несмотря на явную демонстрацию его правоты, сдаваться я всё ещё не желала:       — Просто кое у кого руки слишком грубые.       Смотреть ему в лицо я опасалась и предпочла разглядывать ткань чёрной футболки с горящей черепушкой (даже не думала, что у него есть что-то подобное), но готова была поклясться: говорил он, выразительно изогнув бровь.       — Разумеется, по понятной причине соревноваться с тобой в нежности кожи я не могу. Но мои руки все ещё не напоминают наждачную бумагу.       Я почему-то покраснела и порадовалась, что ему не видно моего лица. Вот вроде бы ничего такого он не сказал, но уши горят… Когда же Владимир меня обнял, я окончательно растерялась:       — Ты точно не заболел?       Моё высказывание самым безобразным образом проигнорировали и вместо ответа сняли с головы полотенце и пригладили растрёпанные волосы.       — Маленькая ты ещё.       — Мне есть восемнадцать.       На ухом выразительно хмыкнули:       — Я старше тебя на семь лет. Так что, поверь мне, ты ещё маленькая.       Владимир сегодня явно был не в себе, его поведение вызывало смутное беспокойство. Поэтому за возможность перевести тему на него самого уцепилась, как утопающий за соломинку.       — Ста-арый, — протянула я.       Объятия стали крепче.       — Я тебя сейчас покусаю, — прошептал, почти касаясь уха губами, и потянулся к шее.       Кажется, меня сейчас самым наглым образом соблазняют. А у самого голос хоть бы немного понизился! Не человек, а ледяная глыба.       — А это угроза или обещание?       Мне стало жарко.       — План на ближайшее будущее, — прозвучал всё такой же невозмутимый ответ.       А Владимир всё-таки прикусил нежную кожу на шее. Я тихонько пискнула и попыталась отстраниться, уперевшись ладонями ему в грудь. Скорее, правда, от неожиданности, чем от неприятия. Попытка успехом не увенчалась. А уже в следующее мгновение земля ушла из-под ног.       Я взвизгнула и судорожно вцепилась в мужские плечи. И замерла, когда наши лица оказались настолько близко, что можно было почувствовать чужое дыхание на коже. Оказывается, Владимир умеет краснеть. Это, правда, больше напоминало лихорадочный, чем здоровый румянец, но сам факт!.. И зрачки расширились настолько, что почти полностью закрыли собой радужку.       — Если тебе настолько нравятся маленькие девочки, то пора провериться.       Я мысленно шлёпнула себя по лбу. Это ж надо было додуматься! Вот уж точно вся кровь от головы отлила. Ещё и соединение между мозгом и языком потеряно оказалось…       — А мне нравятся маленькие восемнадцатилетние девочки, — ответил Владимир и, не отпуская меня, вышел из ванной.       Я поразилась такому несоответствию: глаза чуть ли не светятся, даже румянец на лице появился, а голос даже не дрогнул. И опять не удержала язык за зубами:       — А ты случайно не из этих?       Владимир от такой постановки вопроса даже запнулся на ровном месте.       — Каких «этих»?       В коридоре было ощутимо прохладнее. Я поёжилась и, обняв Владимира крепче, приблизила своё лицо к его максимально близко, пытаясь заглянуть куда-то в душу. Мы соприкасались лбами и носами, но глаза в темноте разглядеть было почти невозможно. Только их влажный, какой-то лихорадочный блеск.       Владимир гулко сглотнул и судорожно вздохнул.       — Каких «этих»? — повторил он.       Вопрос прошёл мимо ушей, скатился по телу от макушки до пяток вместе с потоком мурашек. Какой у него был голос! Низкий, вибрирующий…       — Слушай, мелочь, — начал Владимир и замолк.       Приём «заткни поцелуем» прекрасно действует на оба пола. Правда, исключительно при наличии согласия.