Августин Пышка

— Покаааа в печи горят дроваааа, и робок свет дневной, — пророкотало над Пышкой. — И мерзнет желтая травааааа под снежной пеленооооой, — громыхнуло в ответ. Пышку подкинуло и основательно приложило головой обо что-то жесткое, шершавое. Разлепив глаза, он уставился в серое небо с тяжелыми, набухшими снегом, облаками. Пышка повернул голову, взгляд уткнулся сначала в сетчатый бортик повозки и скользнул дальше к горизонту, туда, где рвались в небо черные иглы Зубастых гор. Ничего себе его на восток отнесло. Тин лежал тихо, пытаясь сообразить на кого нарвался. Раздалось покашливание, певец готовил себя к новому шедевральному исполнению: — Пока в печи горят дровааа — собравшись за столоооом, — в конце он дал фальшивую чайку. — Вот ты скажи, что за дикие люди все-таки жили раньше? Как им в голову-то пришло жечь деревья? Мне, когда Лукошкин объяснил, что такое дрова, так я не поверил, думал, пиздит опять. Батарей, что ли, нет? — Не было тогда батарей. Повозку опять сильно затрясло. — Да что ж это такое, ты смотрел аккумулятор у «Билли»? — А чо толку на него смотреть, менять его надо, сто раз тебе говорил. Вот пошлет нас однажды «Билли», и что мы в пустыне делать будем? Слышь, союзничек, что мы делать тогда будем? Пышка понял, что обращаются к нему, притворяться уже не имело смысла. Он приподнялся на локтях, мир завертелся вокруг, мерзкий комок подкатил к горлу, и Тин застонал. — Ишь, как тебя приложило, ну да упасть с Луны — это не хухры-мухры! — ему ткнули в лицо флягу, в нос ударил до боли привычный запах солодки и аэрозина. Спаситель, как он давно не был дома, как же он скучал! — Умом не тронулся? — А был ли ум? — отхрипел он, хватанул флягу, присасываясь к ней. Потекло по подбородку, залило нос, он отфыркивался, захлебываясь, кашлял, но продолжал пить — казалось, что это самое вкусное, что он пил в своей жизни. — Тебя что там, на твоей Луне жаждой морили? — Вкусно, — улыбнулся Тин и наконец взглянул на своих спасителей. На облучке повозки, синхронно повернувшись к нему, сидели два мужичка: в зеленых куртках, стеганных энерголентами, что очень недешево, капюшоны оторочены рыжим мехом дикого суслика — никакой функциональности, чистое позерство. Штанов видно не было. Лица бородаты, губы улыбчивы, носы мясисты, в синих глазах — черти. На голове массивная копна черных волосьёв, закрученных в крепкие пружины. Оба здоровы́, как шалые медведи, и похожи как горошинки в стручке. Одним словом, бандюганы, но очень милые. Тин пятерней обтер губы, вытер щеки, поскреб подбородок, на шее наткнулся на неширокий ошейник. Вот тебе и «милые»… Он с упреком посмотрел на парней: — Вы рабсейлы, что ли? — Ты что, совсем ума лишился?! — возмутился левый мужик. На Земле это дело не жаловали совсем. Конечно, покупка людей и мутантов цвела буйным цветом, многие приобретали себе рабсилу на фермы, фабрики, в мастерские, но вот заниматься этим: похить, содержи загон, организуй аукцион, уходи от властей — больно надо. Да и вообще, грязное это дело. — Да он с Луны, что ты хочешь, они там все облученные, уроды, короче, — вступил второй флейтой «правый». — Я не мутант! — пробормотал Пышка и упал обратно на тюки. Навалилась усталость, никаких сил нету с ней бороться, даже адреналин бессилен его взбодрить. «Левый» мужик с проворством гадюки метнулся с облучка в повозку, схватил Тина за шиворот и встряхнул: — Никогда, слышь, никогда не называй мутанта уродом! — зашипел тот, обдав Тина перегаром, приправленным табачным лопухом. — Почему? Перестань трясти, хреново мне, — Тину было так наплевать на все, он чувствовал, что отключается. — Потому что они красивые. — Мутанты — красивые? — глаза слипались, но Пышка выдавил сарказм из своей улыбки. — Уроды вы все, лунные. Мужик толкнул его обратно, Тин повозился с минуту и заснул. Снился ему Макс. Тот шел по тропинке, которая петляла между валунами, корявыми горными соснами, а Тин бежал за ним и все никак не мог догнать, кричал, просил подождать, а Макс только рукой махал, типа, давай, поспеши, и снова скрывался за очередным поворотом. Тин пришел в себя, когда уже стемнело. Три светляка плыли рядом, освещая дорогу. — Проснулся? Тогда давай знакомиться наконец. Беары мы. Он — Милош, а я — Лукаш. — Понятно, — Тин потянулся и сел, сложил ноги крестом. Хоть они и похожи, но все-таки различия были: у Лукаша — серебряное колечко в брови, да и выглядел он взрослее, серьезней. А вот Милош был задорнее, это ему мутанты видятся красивыми, забавный чел. — Я — Августин Пышка. Я не с Луны, с Земли. Вернее, я с Луны, но гражданин Земли. Понятно? — Эмигрант, что тут непонятного. Милош тебе вкатил целый кубик Хелпа. А я говорил — не надо. — Что значит не надо, мы ж, когда тебя нашли, ты весь синий был, думали все, отдал Спасителю душу. Я испугался, вот и кольнул. — Эмм, спасибо, — кубик Хелпа мог воскресить кого угодно, но с таким же успехом и отправить на тот свет, убойная смесь. — Так что с ошейником? — осторожно спросил Тин. — Он блокирует то, что у тебя в позвоночнике. — Слаг. — Да, эту тварь. — А у вас его нет? — удивление было неподдельным, Пышка не встречал людей без слага, а на мутантов они вроде не похожи. — Неа, — Милош потянулся к нему и похлопал по плечу, — такой гадости не держим. — Постучал себе по макушке кулаком. — Зачем нам тогда голова? Милош смотрел на брата и улыбался, а Тин смотрел на Милоша и подыхал от одиночества. На него так никто не смотрел — как на самое родное существо на свете, никому он в этом мире и не нужен. Если со слагом что случится, то даже Максу не нужен будет: трусливый, невезучий и одинокий Августин Пышка. Макс, Макс… Только не сдохни. — Э, ты чего вдруг скис? — Милош потрепал его по плечу, а Тина коснулся ревнивый взгляд брата. «Да не нужен он мне», — бросил взгляд на Лукаша, тот поскрипел шеей, потрещал показательно суставами сначала на правой руке, потом на левой и медленно отвернулся: «Пока поверю». — Я не шпион, — доказательств у Пышки нет, но обозначить неизвестные в уравнении необходимо. — Ну, этого же мы не знаем, — Милош к нему не повернулся. — Я знаю! — упрямо буркнул Тин. — Ну, вот и хорошо, скоро будем дома.

***

Пышке нравилось у Беаров, некоторое время он изображал пленника, но после серьезного разговора с Беаром-старшим о тунеядстве и нахлебниках быстро влился в рабочий и семейный процесс. Братья выращивали сакву — травка была под запретом Содружества на Земле, Луне, колониях и, разумеется, пользовалась бешеным спросом. Наркота высшей категории, никаких ломок, никаких привыканий, словил кайф — и свободен. Один из самых мощных анестетиков, но самое главное, пожалуй, из саквы гнали невероятно вкусную самогонку. Братья искренне считали, что саква обижена незаслуженно. Так, впрочем, полагало процентов девяносто человеческих особей галактики Млечный путь. Остальные десять процентов были чиновниками, которым их дутое самолюбие мешало согласиться с большей частью человечества. Растение это было капризнее всех принцесс Содружества, требовало постоянной температуры, влажности и освещения, дохло с удовольствием и массово, поэтому цены на него были заоблачные. Урожай Беары снимали каждые три-четыре месяца, фунтов по двести-двести пятьдесят, и отвозили на рынок в Эфир. Между этими вылазками в люди братья не выбирались, сидели на своей земле, огороженной трехметровым забором с импульсной защитой по периметру, еду и все такое заказывали через сеть. Мальчики они — палец в рот не клади, несколько раз к ним сунулись, еле кары свои унесли, больше не лезли. Содружество те в упор не видели, с Корпорацией — вежливый нейтралитет. Почему Пышка промолчал про Макса, он не знает. Сначала все думал, как он их попросит связаться с Корпорацией и найти Макса, а что он скажет, он не знает, даже как тот выглядит, только голос его: мальчишеский, с еле заметной хрипотцой, почти родной. В то, что Макса больше нет, Тин не хотел верить, гнал от себя эти мысли днем, а ночью ему снился темно-синий экран с маленьким одиноким треугольником посередине. Через месяц он перестал прислушиваться к шуму за окном. Не летит за ним Макс. Почему? Потому что потому. На плантации они обитали впятером. Кроме братьев там хозяйничал старик Лукошкин, ему была туева куча лет, он курил толстые крученые сигары, воровал сакву у себя же и гнал из нее самогон. Тин однажды спросил Милоша, зачем он ворует, ведь даже пьем все вместе, на что получил вполне себе серьезный ответ, что только спизженная саква дает тонкий цитрусовый привкус. Напившись, Лукошкин ругался матом на гусей, плакал и засыпал в сарае с тягачами «Билли» в обнимку. В юности тот служил преподавателем биоинженерии в Академии Содружества, поэтому в деле воспитания саквы оказался незаменим, от этого чувствовал себя гением и часто хамил. Пышка на него не обижался, жалел замухрышку. Еще была Лиля. Лиля была мутантом — тонкая девочка с невероятными черными глазами и светящейся в темноте белоснежной кожей. Она хозяйничала в доме. Пышка ее откровенно боялся, а она боялась его. Тин часто подглядывал за девочкой и очень смущался, когда его ловили за этим занятием. Лукаш обожал ее, старался оберегать от всего, ревностно следил за Пышкой, не обидит ли, не дай Спаситель, взглянет не так, скажет что. Потом успокоился.  — Лиля — она же как цветочек горный, нежная, хрупкая! — всхлипывал хмельной Лукаш. — Да я за нее, знаешь, что я за нее в порошок сотру! — Лукаш тыкал в лицо Пышке здоровенный кулак и показывал, как он будет стирать в порошок. Однажды Тин не выдержал и, набравшись наглости, подвалил к Милошу — тот ничего не сделает ему, он же душка. — Почему он так печется о Лиле? — прямой вопрос, не из разряда чудес дипломатии. — Не твое дело, иди, Тинка, работай. Лукошкин вроде жучка заприметил вредоносного, проверить надо. Тин пожал плечами, грустно улыбнулся и поплелся к теплицам. Раз, два, три… Милош был добряком, и Пышка этим пользовался. — Эй, погодь, не обижайся. Ты это, только никому не говори, а то он пришибет. Дочка это его. Кому Тин мог это рассказать, кому вообще это интересно, кроме обитателей их маленького мира? А про дочку он даже не удивился. С братьями было легко и весело, умаявшись в теплицах, они часто коротали вместе вечера. Под самогон и потату разговоры шли хорошо. Тин травил байки про жизнь на Луне, а те ржали. Пышке тоже становилось смешно: здесь, на Земле, все его лунные страдания казались надуманными. Ребята рассказывали о своем детстве, о сопротивлении — Пышка и не знал, что лет пять назад на Земле разразилась революция, тогда дела Корпорации и поперли. Часто Милош упоминал Лисовского, тот был что-то вроде героя у них, возглавлял сопротивление, тысячи мутантов освободили тогда из лагерей. Теперь им в Содружестве даже права обещали дать, квоты рабочие выделили, целые деревни Лисовский им отстроил. — Только ты не думай, что он ангел в блестящем скафандре, он такие приказы отдавал о ликвидации, что тебе лучше не знать! Но какие времена, такие и герои. — Да я не думаю ничего такого, — соглашался Пышка. — Вот и молодец, крутой он чувак и хваткий, свои интересы блюдет, мало не покажется! Ну, и за своих мстит. — Что, и убить может? — Не, не убить, — Лукаш поднял назидательно палец. — Казнить! Во время таких разговоров Пышка всегда замирал в предчувствии, что вот чуть-чуть — и кто-нибудь расскажет про его Макса. Вот Лисовский, а где-то рядом его Макс. Дом у Беаров был большой, но жилые комнаты все кучковались на одном этаже, чтобы тепло беречь. Стены хоть толстые были, но Пышка всегда все слышал: скрип кровати, стоны, всхлипы. Ему сначала это диким показалось, одна кровь же! Но та забота, с которой они относились друг к другу, простодушная нежность перевернули в голове и душе Тина все с ног на голову. И в темноте под скрип старого дерева, под тяжелое дыхание Лукаша и срывающиеся стоны Милоша он дрочил. Дрочил как озабоченный самец койота и кончал, захлебываясь слезами от кайфа, от одиночества, от глупости. Один раз он решился. Проделал все, что нужно, и попер к ребятам, долго маялся под дверью, не решаясь нажать на блок-панель, подносил руку — и тут же убирал, а потом все-таки нажал. Дверь тихо отъехала в сторону. Тин так и замер в дверях, зрелище было впечатляющее. Давным-давно отец возил его в степь, им повезло, и они наткнулись на прайд. Тин первый и последний раз видел, как разбираются между собой львы. Сейчас он смотрел на мужчин и наслаждался происходящим, все это так походило на битву, увиденную им тогда: сильные, блестящие от пота тела с перекатывающимися под кожей буграми мышц, дикими гривами, животными стонами — это была мощь, это была страсть, это была опасность. Его заметил Лукаш. Он тяжело посмотрел на Тина. Решение, которое он должен принять — не из легких для него, но желание брата — закон. А Милош его хотел, и очень давно. Тин понимал осторожные касания Мила, его взгляды, шутки. Понимал, но не принимал, а теперь он хочет свое. Ну, давай! Старший, твоё решение! Лукаш криво улыбнулся и откатился от брата. — Эй, ты куда? — Мил потянулся за ним. Но Лукаш лишь кивнул на Пышку: «Ты этого хотел? Бери!» Мужчина обернулся, в его глазах вспыхнула радость, он похлопал по кровати: — Иди сюда. Тин скинул легкие штаны и покраснел. У него было красивое аккуратное тело, но вся ситуация его смущала: «Напросился». Такого он себе никогда не позволял. Милош дернул его на себя, ему пришлось повиноваться. Пышка вытянулся на кровати стрункой и закрыл лицо ладонями. — Ты чего, смущаешься? — Милош развел его руки в стороны и наклонился над ним — красивый зверь, сильный зверь. — Вот, бери пример со своего дружка, ему определённо не стремно. Он расхохотался, а потом наклонился и коснулся губ Тина своими. Не поцелуй, только точка — начало отсчета, провел носом по груди, по животу вниз до лобка, лизнул головку и сразу же взял его на всю длину. Милош брал его сильно, по-мужски, помогая себе рукой. Тин выгибался дугой, рычал, готовый вот-вот кончить. — Подвинься, — Лукаш отстранил брата и пристроился с другой стороны. Милош улыбнулся ему. Они одновременно наклонились над Тином, их языки встретились на его члене, боролись, переплеталось дыхание — жаркое, страстное. Они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, а Тин не мог отвести взгляда от них. Синхронность и полное погружение друг в друга. Беары брали его очень аккуратно, стараясь не причинить боли, один трахал, другой держал. Потом они менялись. А когда для него все закончилось, он смотрел, как они любили друг друга, и понимал, что он лишний здесь. Он всегда был здесь лишним и молил о том, чтобы его не выгнали к себе, а дали прожить этот день здесь, в этой кровати, с ними. Он проснулся поздно, уже днем, братьев не было. Прикрыл развороченную постель пледом и убрался из этой комнаты навсегда.  — Тин, — позвал его Лукаш, — там кары пришли, принеси два мешка, те, что без маркировки. Они сразу у входа. — Ага, я мигом! — Тин рванул к хранилищам, но его остановили. — Пышка, — Беар помялся, — они из Корпорации, свою долю заберут сегодня, а завтра мы повезем все остальное в Эфир. Ты с нами едешь. — Отлично, спасибо! — Тин реально обрадовался, ему очень хотелось вырваться за пределы железного забора, посмотреть на город — он же там не был сто лет. Он снова рванул. — Да стой ты, — Лукаш явно что-то хотел сказать и не знал как. — Да что случилось-то? — Пока ничего. Ты просто будь с ними поаккуратней. — Может, лучше Лукошкин принесет тогда? — Не, ты давай. Они уже слышали, что у нас новый работник. Пускай посмотрят на тебя. И ты это… — Беар дернул головой. — Что это? — Шарф повяжи. Погрузка товара прошла скоро, ребята из Корпорации оказались спокойными, по пустякам его не дергали, проверили качество травы, вес, загрузили все в один кар и отчалили. Конечно, не обошлось без вопросов, типа кто таков, как звать, но так как Беар инструкций не давал, то Тин назвался по фамилии матери. Правда, один все зыркал хитро на его шарф, ну Тин не выдержал и прям так и сказал: — Это личное! Глупость, конечно, но того вроде проняло, докапываться не стал. Весь вечер мужики проверяли свой арсенал, а Пышка сидел рядом и не мешал. Ночью он спал жутко, сначала вертелся, накручивая на себя одеяло, а потом его мучили кошмары. Проснулся он в сером предутреннем мареве и просто лежал в тишине, уставившись в потолок. — Покаааа в печи горят дроваааа, и робок свет дневной, — затянул Лукаш. — И мерзнет желтая травааааа под снежной пеленооооой, — продолжил Милош. Оба взглянули на Тина. — Пока в печи горят дрова, собравшись за столом, раскурим трубки, но сперва мы друга помянем! — закончил Пышка. — Теперь ты наш… — то ли спросил, то ли поставил перед фактом Милош. Пышка не ответил. Он смотрел на горизонт, где поднимались желтые пыльные столбы: — Не сезон для бурь. Милош нацепил смарт-оптики: — Это байки, и я знаю, чья это стая. Они рычали и кружили вокруг повозки, поднимая пыльные волны. Тин сжимал руку Милоша, поглядывал на старшего. Ребята за оружием не тянулись, а даже как-то расслабились. Наконец нежданные гости остановились. Один, который был ближе всех к ним, слез с машины и пошел к ним. На голове — смарт-шлем, не разглядишь лица, но Тин просто уверен был, что это мужчина — высокий, статный и выпендрежный. Куртка и штаны кожаные, такое добро стоило как целый байк. Мужчина остановился шагах в пяти от них: — Луна — в небе! Соль — на хлебе, Земля — в аду, а ты — на виду! — этот голос преследовал его все это время, Тин уже не верил, что услышит его в этой жизни. — Как ни прячься, я найду. Я уже иду! — прошептал зачарованно Тин, соскочил с повозки и бросился к нему. — Макс, Макс! — орал он на него. — Макс, сучья ты морда, ты! Что так долго? — налетел, обнял, постучал на радостях кулаком по шлему. — Я же думал, что тебя того. — Не того, я живучий, — Макс смеялся. — А что так долго? — Тин все никак не мог поверить, что это его Макс. — Так на тебе ошейник. Если бы вчера тебя мои ребята не увидели, хрен бы я тебя нашел. Макс отстранился от него, отстегнул защитный клапан, стянул шлем. Волна красных, как кровь, волос, собранных в высокий хвост, упала на плечи. На Тина смотрели нечеловеческие глаза — черные, как ночь, колдовские глаза. Широкий рот, тонкие губы сломаны горькой усмешкой. Уши с сильно вытянутыми кончиками прижаты к голове. Мутант. — Урод? Да он самое красивое существо во вселенной, самое странное и прекрасное! — Макс, — Пышка сглотнул комок, — ты знаешь на кого похож? — Удиви меня. — На самую красивую бордельную игрушку во Вселенной! — О как! — Макс заржал. — Это ты зря сказал. Ну что, Августин Пышка, познакомимся наконец, — он протянул руку. — Макс Лисовский. И от медведей Пышка ушел.