Самолётик в самое сердце

Намджун осматривает свое лицо в зеркале и брезгливо морщится. — Рожа у тебя просто отвратительная, приятель. Я бы тоже с тобой развелся, — невесело ухмыляется он собственному отражению. В квартире непривычно пусто и как-то… глухо. Нет, Намджун живет один уже не первый месяц, но сегодня ощущает это особо остро. Это гулкое чувство одиночества, потому что вчера они с Джином все же развелись. Окончательно. Официально. Не сказать, что Джун верил в чудо, но все же на что-то глубоко в душе уповал. Только вот ничего не произошло. Не появилась лампа с джинном. На дороге не возник демон перекрестка, обещая исполнить любое желание в обмен на душу. Не возникла из воздуха волшебная палочка. Они просто поставили подписи и вышли на улицу в вечернюю суматоху уже свободными от брачных оков людьми. — Наверное, нужно что-то сказать, — заполнил неловкое молчание Джин. — Поезжай осторожно и обязательно поужинай, — пожал плечами Намджун, будто извиняясь за то, что не знает, что говорить в таких ситуациях. — До завтра, Ким Сокджин. — До завтра, Ким Намджун, — мужчина робко улыбнулся и сел в машину, выруливая в быстрый поток. Джун проводил его взглядом и вздохнул очень глубоко и обреченно. Странно называть одинаковую фамилию и понимать, что она больше не одна на двоих. Он уверен на девяносто девять процентов, что Джин думал о том же, когда прощался. В конце концов, когда состоишь в отношениях с кем-то больше, чем половину своей жизни, начинаешь понимать его без слов. Только вот одного понимания недостаточно, чтобы удержать то хрупкое, называемое любовью. Намджун садится на кожаный диван, который ненавидит, и пялится в черный экран плазмы. Он бы выкинул половину мебели в этой квартире, но понимает, что рука не поднимется. Он предлагал Джину остаться жить в ней, возможно, из хороших побуждений, а, возможно, понимал, что просто не сможет существовать здесь без него. Они копили на нее вместе, вместе обустраивали, вместе жили здесь счастливые семь лет. Но Джин отказался сразу же, как услышал, объясняя это тем, что здесь слишком много воспоминаний. Ха… воспоминаний. Он думал, что Намджун сильнее его и с этими воспоминаниями справится? Как наивно и глупо полагать, что кто-то из них любил слабее. Или любит до сих пор. Джун не мог точно сказать про Сокджина, но мог точно сказать, что его чувства оставались жить и по сей день. Он бы вечно любил уже не своего мужчину, если бы тот позволил ему это делать. Но Джин всегда был эксцентричным, ему в жизни нужно было вечное движение, эмоции, огонь. И в какой-то момент он перестал получать все это от их брака. В какой-то момент просто тихой семейной жизни ему стало недостаточно. «Давай поговорим о нас.» Намджун хорошо помнил, с чего его жизнь начала потихоньку скатываться в бездну. «Я устал. Пожалуйста, не перебивай меня. Если ты сделаешь это, мы оба будем несчастны до конца своих дней. Я устал, Джун. Мы с тобой живем в дне сурка, который снежным комом оборачивается вокруг меня, душит и давит, не давая вдохнуть. Одно расписание, которое терпит лишь редкие изменения. Мы живем вместе, вместе едем на работу, вместе летаем в рейсы, вместе сажаем самолеты, вместе едем домой и вместе молча ужинаем. На следующий день все повторяется вновь. Иногда после ужина у нас бывает секс, который, признай честно, давно перестал приносить обоим удовольствие. Я устал. Я долго думал и взвешивал все плюсы и минусы, у меня даже есть список с ними в моем ежедневнике. В плюсах, если честно, пунктов оказалось меньше, но был один главный. Я все еще продолжаю тебя любить. Только, знаешь, этого стало недостаточно. Мне от этого плохо. Я устал каждый день смотреть тебе в глаза, готовить тебе завтрак и понимать, что, чем дольше я откладываю этот разговор, тем дольше мы с тобой будем находиться в этой замкнутой цепи. Поэтому… я прошу тебя, Джун, давай подадим на развод.» С этой «пламенной» речи, которая закончилась одинокой слезой, которая медленно стекла по щеке Намджуна, падая на их сплетенные руки, начался личный ад мужчины. Он тогда ничего не сказал, только кивнул и ушел из квартиры, всю ночь блуждая по холодной улице в одном тонком домашнем свитере. Он знал Джина слишком хорошо, чтобы понимать, что тот принял окончательное решение, которое никто не сможет оспорить. Поэтому на следующий день, когда его муж собрал вещи и остановился на пороге, чтобы попрощаться, Джун сказал лишь одну фразу: — Главное, чтобы ты почувствовал себя счастливым. Джин тогда благодарно улыбнулся и закрыл дверь в квартиру и в свое сердце. А Намджун возненавидел последний месяц лета.

***

— Как чувствуешь себя? — спрашивает Юнги на другом конце провода. — Сижу на диване, который все еще мерзко скрипит, и пялюсь в черный экран телевизора. — Дерьмово дела, друг. — С одной стороны, я рад, что все закончилось. Эти два месяца были невыносимы. С другой стороны… — Ты бы хотел, чтобы это не заканчивалось никогда, — заканчивает мысль Юнги, позволяя Намджуну кивнуть воздуху. — Хочешь, мы с Чонгуком завалимся к тебе, посидим, как в старые добрые? — У Чонгука и без меня хлопот с Тэхёном хватает, а у тебя появился Чимин. Ты должен уделять ему все свое внимание, друг. Не переживай, мне не пятнадцать лет, я с этим справлюсь. В конце концов, я знал, на что шел, когда женился на нем. Знал, что когда-нибудь ему надоест это однообразие. — Я все еще считаю, что он самовлюбленная сучка, думающая только о себе. Джун усмехается, понимая всю точность описания своего бывшего мужа. Да, Джин не идеал, но Намджун все еще любит его. — Спасибо, друг, увидимся завтра. — Если я увижу эту горгулью раньше тебя, то прости заранее, потому что я за себя не ручаюсь. Джун смеется и сбрасывает вызов, вновь всматриваясь в черноту плазмы. Он понимает негативный настрой Юнги и понимает, что тот просто волнуется за него, хоть и выражает это весьма странным способом. На следующее утро Намджун просыпается все на том же скрипучем диване и понимает, что вчера просто вырубился, пытаясь справиться с потоком мыслей. Он отключает будильник на телефоне, который вибрирует, а не бесит звонкой мелодией. Джин ненавидит эти мелодии, он так разбил не один сотовый Джуна. Мужчина ставит чайник и бездумно пялится в окно. Сегодня у них совместный рейс, что совсем неудивительно, ведь Джин его второй пилот. Только вот, как продолжать работать с ним, Намджун еще не придумал. Он подумывал попросить о смене второго пилота, но, как назло, вариантов пока не было. Все решили дружно уволиться или уйти в декрет. Намджун бы тоже не отказался уйти в декрет, если бы мог. Все лучше, чем сейчас наряжаться в форму, ехать на работу, чтобы вновь смотреть в глаза любимому человеку, который уже не является твоим. — Жалкое подобие человека, — вновь произносит Намджун собственному отражению. Теперь оно его вечный слушатель. Как, оказывается, легко потерять самого себя в этом мире, если тот, кого ты любишь, перестал окрашивать твою жизнь яркими красками. Джун глубоко вдыхает, пытаясь взять себя в руки. В конце концов, никому не станет лучше, если он превратится в кучку самосожаления. Сокджин всегда любил в нем сильный внутренний стержень, который помогал пробиваться по жизни и обходить трудности. Только толку было обходить все эти трудности, если, в конечном итоге, это привело Намджуна в одинокую, пустую квартиру и удушающую тишину. Он хватает с тумбочки ключи от машины и спускается на улицу, кутаясь в тонкое пальто. Будь Джин рядом, он бы обязательно обмотал вокруг шеи Намджуна собственный шарф и прочитал бы лекцию о том, что нужно беречь свое здоровье. Но Джин сейчас где-то на другом конце города и точно не видит, как синеют от холода губы его бывшего мужа. Джун едет к аэропорту самым длинным маршрутом, стараясь оттянуть неизбежное. Он вовсе не трус, он дружит с небом и сражается с грозами. Он берет на себя ответственность за жизнь людей. Он не трус, но он боится. Боится, что не справится, что попытается все вернуть. Что вновь начнет лезть в жизнь Сокджина, хоть и обещал не делать этого. Обещал, что оставит его, потому что хочет, чтобы любимый человек был счастлив. Когда Намджун выходит из машины, ветер завывает сильнее прежнего, и губы непроизвольно начинают трястись. Джун злится, что припарковался так далеко от входа, но упрямо топает вперед. Возможно, холод сможет привести его мысли в порядок. Только вот Джин, который идет ему навстречу, хмуря брови, разносит весь план к чертям. Он быстрым шагом приближается к Намджуну и встает вплотную, позволяя чувствовать свое горячее дыхание. — Научись же ты думать о себе! — восклицает он и обматывает вокруг шеи Джуна шарф. Тот самый, который когда-то сам же ему связал. — Не могу. У меня в мыслях только ты. Джин замирает, смотрит в глаза долгую минуту, распрямляя и без того идеально лежащий шарф, а потом улыбается, так тепло, будто не было этих нескончаемых сложных дней. — Ты такой дурак, Ким Намджун.

***

Тяжело работать с бывшим. Еще тяжелее работать с бывшим, если он твой второй пилот и самый красивый мужчина, которого можно встретить. — Новая форма, как тебе? — Сокджин явно в восторге. — Старая смотрелась на тебе лучше. В ней ты был, когда я делал тебе предложение, — ворчит Намджун, затаскиваясь в раздевалку. С момента их развода прошел долгий месяц, и сейчас Джун хотя бы может дышать рядом с Джином спокойно, не прерываясь от бешено колотящегося сердца и ноющей боли. — Она висит у меня в шкафу. Начальство орет, чтобы я вернул ее, а я не могу. — Почему? — Пробовал несколько раз, но руки сами за нее цеплялись, знаешь, будто рефлексом, — признается Джин. — Знаю, я так уже месяц пытаюсь избавиться от твоего проклятого кожаного дивана. И все равно уже месяц могу уснуть только на нем. — Если он так бесит тебя, мог бы отдать его мне. — Размечтался, если хочешь увидеть диван, приходи домой и сиди на нем, сколько влезет, — улыбается Намджун. — Это приглашение? — Джин скептически приподнимает бровь. — На свидание, — шутит Джун. — Тогда… я приду завтра. С твоим любимым вином. Только ради дивана.