Milk And Honey

      По столу, чуть ли не до потолка набитого едой, пронесся мини-Санта Клаус в упряжке с оленями и с криками «Хоу, хоу, хоу!». Младшекурсники радостно засмеялись, пытаясь поймать его руками, но все без толку. С потолка Большого зала хлопьями медленно падал снег и растворялся в воздухе прямо над нашими головами. В последний день перед уходом на Рождественские каникулы всем позволили сидеть там, где хочется. Поэтому все цвета галстуков смешались, за исключением, наверное, Слизерина. Осматриваю зал в поисках знакомой пшеничной шевелюры, но вокруг так много людей, снующих туда-сюда, что не видно ни черта. Только собираюсь воткнуть вилку в жаркое на своей тарелке, как на его месте вдруг появляется голова.       — Прошу прощения! — через секунду надо мной в полный рост возвышался призрак Почти Безголового Ника. Откидываю вилку — аппетит испорчен, — Похоже, что я перепутал столы.       — Ничего страшного, я всегда к твоим услугам,— улыбаюсь и молюсь, чтобы он снова случайно не наклонил голову не в ту сторону — крики девочек-первокурсниц и так насиловали мои несчастные уши слишком долго.       — Весьма польщен, сэр,— Ник приветливо мне улыбнулся, взялся рукой за волосы и… приподнял свою голову, отдавая честь. Новая волна визгов, новый звон в ушах, который не пройдет еще полчаса. Вернув голову на место, он поплыл в сторону Гриффиндрского стола, попутно здороваясь со знакомыми ему учениками.       Вокруг царил дух Рождества, все были счастливы и никто не думал о тех уроках, что предстоят сегодня — ведь никто никогда не заставляет учиться в последний день семестра, когда все проверочные сданы, а свитки исписаны.       Звенит колокол, и ученики подрываются с мест — чем скорее уроки начнутся, тем скорее закончатся. Складываю книгу с айфоном в сумку и поднимаюсь. Снова пробегаю взглядом по окружающим, но, так и не найдя того, кто мне нужен, поправляю сумку на плече и иду на последнюю в этом году Защиту от Темных искусств. Не успеваю пройти и пару коридоров, как натыкаюсь на Гампа. Первые секунды я не понимал, что происходит, но потом тут же развернулся туда, откуда пришел.       — Вандер!       Медленно разворачиваюсь на пятках обратно и засовываю руки в карманы. Гарри спешно застегивал ремень на своих штанах, а позади него какая-то девица лихорадочно пыталась привести себя в порядок. Не выдерживаю и усмехаюсь, откидывая отросшую челку со лба.       — Извини, милая, давай в другой раз? — он очаровательно улыбнулся раскрасневшейся хаффлпфке и закинул рюкзак на одно плечо, что до этого валялся под доспехами.       — Ты мне напишешь? — она бегала глазами туда-сюда, смотря то на меня, то на Гарри. Ее красная помада была размазана, а волосы спутанной копной торчали в разные стороны.       — Ну, конечно, пф-ф, конечно, я напишу тебе, — Гарри снова улыбается, чмокает ее в губы и разворачивается ко мне, за плечи уводя прочь к повороту. Проходим в другой коридор, прежде чем он меня отпускает, — Слушай, — он вздохнул и поправил свой галстук,— будет лучше, если ты никому об этом не скажешь.       — Не скажу о чем? — вскидываю бровь и усмехаюсь. Гарри утвердительно щелкнул пальцами.       — Понимаешь меня с полуслова, Эд, — он расслабленно расправил плечи и снова обратился ко мне, — А где Себастьян?       — Я думал он с тобой. На завтраке его не было, — хмурюсь и прижимаю лямку сумки ближе к себе. Гарри ничего мне не ответил, и мы молча продолжили идти до самого кабинета ЗОТИ.       Себастьяна не были ни на одном из трех уроков, что сегодня поставили. Даже на трансфигурации. Во время обеда захожу в Большой зал в надежде, что сейчас он там будет, но как бы ни так. Спустившись в подземелье, не нахожу его и в гостиной. За несколько секунд оказываюсь перед дверью в комнату Себастьяна и стучу три раза. Ноль реакции. Не успеваю снова поднять руку, как дверь широко распахивается, и я вижу перед собой родное лицо.       — Ты рано, — Себастьян хмурит брови и сглатывает.       — Рано? Тебя не было сегодня на занятиях вообще, — складываю руки на груди, — Что-то случилось? Если ты думаешь, что молча отсиживаться здесь — это хорошее решение, то спешу тебя…       Не успеваю договорить, как он берет меня за предплечье и тянет на себя, закрывая за нами дверь. Оборачивается и снимает сумку с моего плеча, медленно откидывает ее в угол.       — Кто учится в последний день семестра? — он смотрит на меня как-то испытывающе и подходит ближе.       — Нормальные люди, Себастьян, — делаю шаг назад, тут же упираюсь в стену. Себастьян усмехается. Подходит вплотную ко мне и прижимает к холодному камню, от которого не спасает тонкая школьная рубашка, и мурашки тут же табуном проходятся по телу.       — Пора бы уже понять, Вандер, — наклоняется слишком близко, и я буквально чувствую его дыхание на своих губах, — что я не нормальный человек. Надеюсь… ты голоден?       Сначала не совсем понимаю, о чем он говорит, а потом боковым зрением замечаю что-то странное. На полу, у кровати, была накрыта какая-то крохотная скатерть, на которой стоял подсвечник с тремя свечами, бутылка вина, фрукты и… сэндвичи. Начинаю улыбаться, как последний идиот, как только в голове возникают картинки того, как Себастьян сам готовил эти сэндвичи, мыл фрукты и трансфигурировал из чего-то скатерть. Но мое затяжное молчание, видимо, его насторожило.       — Извини, что на полу, я подумал, что так будет удобнее, чем за рабочим столом. Но я могу все перенести…       — Заткнись, пожалуйста, — все с такой же тупой улыбкой стягиваю с себя ботинки и усаживаюсь на пол, облокотившись на кровать, хлопаю ладонью рядом, — садись.       С секунду он помешкал, но потом тоже разулся и сел рядом. Замечаю еще кое-что — зеленая гирлянда над входной дверью. В животе что-то приятно зашевелилось.       — Ты же грозился снять ее, как только я уйду, нет? — открываю вино и разливаю по бокалам. Себастьян обернулся, будто не понимая, о чем идет речь, а потом нахмурил брови и принял из моих рук стекло.       — Я… я забыл.       — Рассказывай, — я усмехнулся и понял, что от улыбки у меня уже болят щеки. Иногда мне кажется, что в отношениях с Себастьяном я выражаю эмоции за нас двоих, ибо в такие моменты, как этот, я просто чертов Чеширский кот. Я поднял бокал,— Чтобы твое знакомство с моей семьей прошло на ура, а мое с твоей.       Себастьян усмехнулся и мы чокнулись. Я боюсь представить, сколько лет этому вину. Опускаю взгляд и снова залипаю на его пальцы.       — Когда я стану журналистом, — Себастьян внимательно на меня посмотрел, — я обязательно напишу про тебя статью. Считай это моим обещанием.       Он снова нахмурил брови, и стал похож на щеночка, который не мог понять, где его мама. Захотелось его поцеловать.       — Зачем про меня писать? Ты потеряешь рейтинги, если будешь писать про скучных людей.       Громко фыркаю и ставлю бокал на пол.       — Готов поспорить с тобой на что угодно, что ты станешь такой личностью, о которой можно будет писать хоть каждый день. У тебя не может быть иначе.       Молчит, все так же смотрит на меня, после чего растягивает губы в улыбке. Господи, какой он горячий, когда вот так вот улыбается. Смотрю на него исподлобья и закусываю губу.       — Ты мастер в лести, ты знал это?       — Не рассказывай мне про мои сильные стороны.       Смеется, откинув голову и закрыв глаза. А еще я умею тебя смешить, но это мой тайный талант.       — Знаешь, ты точно понравишься моей семье, — кладу в рот виноградину и улыбаюсь,— Мой отец души не чает в таких, как ты: серьезных, спокойных и собранных. Маме ты понравишься, потому что ты щеночек, — вскидывает брови, — Не удивляйся. А сестре…ну, мы с ней довольно похожи, поэтому в любом случае понравишься.       — Теперь я засну спокойно, — снимает с себя свитер и остается в футболке, которая при этом сильно задирается.       — А еще, если будешь вести себя, как профессиональный бизнесмен, то есть, как всегда, не падай в обморок, если отец предложит тебе стать его правой рукой. Я ведь «кинул его».       — Спасибо, конечно, но не встану же я между тобой и отцом.       — Брось, мои мама и папа никогда не полюбят тебя больше, чем меня.       — Да что ты?       —Ну, конечно, — жую виноград и смотрю на него, после чего взрываемся смехом. Себастьян подсаживается прямо напротив меня, отрывает ягоду от грозди и держит ее в зубах, останавливаясь у моего лица. Усмехаюсь и наклоняюсь, чтобы забрать, но он перехватывает меня за шею прижимает к кровати. Задеваю коленом бокал с вином, и тот падает, — Черт, извини…       — Забей, пожалуйста, — садится на меня верхом и стягивает мою толстовку вместе с футболкой и откидывает за спину. Проходится ледяными пальцами по моему животу, и тело тут же покрывают мурашки, всхлипываю. Обхватывает левой рукой меня за голову, опустив мою нижнюю губу большим пальцем, и впивается поцелуем. Дышу в три раза чаще, чем обычно, запускаю пальцы в его волосы, слегка оттягивая. Себастьян снимает с себя футболку и припадает к моей шее, проходясь то выше по скулам, то по груди и плечам. В голове происходит какой-то парад фейерверков, кровь бешено бьет в висках. Резко переворачиваю его на свое место и поднимаю на кровать, укладывая спиной вниз. Рвано вздыхает и смотрит на меня своими огромными, бесцветными глазами. Берусь за его ремень и быстро расстегиваю, после чего спускаю черные джинсы вниз.       — Знаешь, Себастьян, — довольно улыбаюсь, победно возвышаясь над голым телом возлюбленного, — Если ты возводишь стены, чтобы я не узнал скрытое у тебя внутри, то снаружи ты таких преград не поставишь, — с этими словами я стянул с него последнюю часть одежды и опустился на колени.       Гирлянда медленно мигает всевозможными оттенками зеленого где-то на периферии зрения, праздничный ужин на двоих так и не съеден, а вместо любимых песен Фрэнка Синатры — стоны любимого Себастьяна.