Великолепный век. 5 сезон

Наступает ночь. Дворец в Кютахье. Нурбану-султан осталась абсолютно недовольной после разговора с Селимом. После этого на душе у султанши остался неприятный осадок и даже разочарование. Женщина ощущала на себе бесполезность их длительной с шехзаде борьбы и попыток выстелить путь к власти меньшими затратами и самым простым путем. Нурбану-султан пребывала в ужасном настроении. Надев ночной халат и распустив черные завитые волосы, она сидела на диване, пристроенном к стене, думая, как уладить заставшую ее врасплох проблему. В комнату постучались и сюда вошла Шах-султан. — Валиде, — сделала кроткий поклон восемнадцатилетняя девушка, а потом жестом руки повелела прислужнице принести в комнату ее маленького сына от Хасана-аги. Нурбану развернула голову в сторону своей дочери и, даже не поднимаясь на ноги, так и поприветствовала ее: — А, это ты, дочка. Проходи, дорогая. Что-то случилось, что ты пришла так поздно? Служанка подала мальчика в руки Шах-султан, а девушка в свою очередь аккуратно преподнесла султанзаде в руки его бабушки. Нурбану-султан с радостью и положительными эмоциями приняла внука в руки и, любуясь любознательным личиком ребенка, сразу же забыла обо всех невзгодах и печалях: — Мой Мехмет. Красивый ребенок. Немного понянчив мальчишку на руках, Нурбану-султан подозвала рабыню и велела унести султанзаде обратно. Рабыня вышла. — Так что у тебя случилось, дочка? Садись, — обратилась Нурбану-султан к Шах. Девушка присела рядом с матерью и сказала ей все, как оно есть: — Я узнала, что вы с отцом сегодня поссорились. Джанфеда-калфа мне так сказала. Матушка, что у вас с ним случилось? Нурбану-султан сразу поняла, о чем захотела поговорить ее дочь, несмотря на такое время. Султанша снова приняла положение уставшей от обилия проблем женщины. — Мне твоего отца не удалось убедить. Он ко мне больше не прислушивается. Даже видеть не хочет. — Но почему? Нурбану-султан приблизила лицо к дочери и погладила ее своей рукой по мягкой румянистой щеке: — Не забивай свою голову такими мыслями. Дай Аллах, наши отношения наладятся. Ведь всегда можно повторно поговорить. Я так и сделаю. Ну, а ты не волнуйся и больше ни о чем не тревожься. Кончились, наконец, дни, полные страхов и ужасов. Теперь хоть дышать можно спокойно. Возвращайся в свои покои. Шах-султан поднялась на ноги, поцеловала матушке руку напоследок и пожелала спокойной ночи. Тем временем Селим беззаботно спал в своих покоях. Некогда это были покои его умершего брата — шехзаде Баязета. Все с тех пор здесь было изменено по приказу Селима. Даже стены и те, заделаны теперь другой плиткой. Селим не желал никого видеть: начиная от обычной служанки, заканчивая родным сыном и дочерьми. Ему ловко удалось поставить себя в положение человека, глубоко страдающего депрессией. Мужчина был в одежде, и даже не укрывался одеялом. Создавалось впечатление, что он и не собирался спать, а там, где его в сон потянуло, там и уснул. Шехзаде Селим, который по праву должен занять освободившийся османский престол хотя бы во имя поддержания порядка в стране, постоянно переворачивался с бока на бок, словно что-то ему мешало спать. Скрипящая дверь? Нет. Жужжащая муха? Нет. Завывающий за окном ветер? Нет. Шехзаде не давали никакого покоя не останавливающиеся возгласы в его ушах. Своей звонкостью они так и пронзали его слух. Того и гляди, сейчас лопнет барабанная перепонка. То ли сон это, то ли явь, Селим не знал, но жалобные крики слышались довольно отчетливо. Со временем жалобные возгласы переросли в страшные проклятья. — Селим! Селим! Сели-и-им!.. Подлый пес и поганая тварь! Грязное пятно на нашей династии! Шехзаде Селим старался постоянными переворачиваниями то на левый бок, то на правый, то на спину заглушить столь пронзающие слух крики, будто бы кто-то прямо здесь стоит и кричит, надрывая голос, но это нисколько не помогало. — Ты приведешь к гибели великое государство османов! Из-за тебя все разрушится, Селим! Даже спустя несколько столетий твое имя будет упоминаться с ухмылками! Ты навсегда останешься подлым предателем и пьяницей! Селим резко открыл глаза и так же резко оторвал голову от подушки. На некоторое время ему показалось, что эти крики только сон, не более, но потом он понял, что ошибался. Чего только не перепробовал мужчина: и крепко сжать уши руками, и накинуть на них по несколько подушек, и лечь на пол, упираясь носом в пол. Ни одно средство не оказалось действенным и шехзаде Селим практически всю ночь так и сходил с ума от столь душераздирающих криков умершего брата. А ведь прошло уже пять лет. Утро. Дворец в Трабзоне. Михримах-султан успешно выдала замуж свою двадцатипятилетнюю дочку — Айше Хюмашах-султан. Счастливчиком стал Семиз Ахмед-паша — четвертый визирь при дворе. Прошедшее лето для госпожи было не напрасным, ведь сейчас она ждет от Ахмеда-паши ребенка, находясь на втором месяцев беременности. На данный момент паша пребывает среди членов военного похода на Сигетвар, который хоть и завершился успешно, потому что было взять немало военных крепостей, но смерть султана Сулеймана поставила в тупик дальнейшие действия армии. Родной брат султанши — восьмилетний султанзаде Осман — живет вместе с матушкой во дворце в Эдирне, однако Михримах-султан позаботилась о супружеской жизни своего старшего ребенка и именно поэтому позволила Айше Хюмашах-султан жить в другом городе в отдельном дворце, несмотря на то, что здесь госпожа очень скучает и по дворцу в Эдирне, и по лицу своей матушки, и по родному брату. Тем не менее, султанша не дает себе скучать. Почитав книгу в саду небольшого, но красивого дворца, она направилась внутрь, так как стала портиться погода. Госпоже не приходится тяжко, потому что ей всегда помогут служанки, которых во дворце полно. Уединившись в большом зале дворца, госпожа села на большую мягкую подушку, поставила себе на колени деревянную подставку, чтобы было удобнее, взяла чернильницу, обмакнула перьевую ручку в эту чернильницу и принялась, вдохновленная, сочинять письмо для своего супруга, попросив не беспокоить ее служанок. «Мой милый и сладкоречивый паша, вот уже сколько времени я не вижу вашего благословенного лица и не слышу приятного голоса. Мне хочется, чтобы этот поход как можно скорее подошел к концу. Чем больше я вас не вижу, тем все острее осознаю цену своего счастья. В этом дворце я одна без вас… Я чувствую себя заколдованной принцессой, которая не видит утешения ни в чем, на что бы они ни взглянула. Сейчас я ощущаю себя одинокой, но я знаю, когда вы снова явите радость во дворец своим появлением, все станет на свои места. Я вас очень люблю и обнимаю, Айше Хюмашах». Госпожа свернула листочек, надела на сверток специальную резинку и позвала служанку, чтобы та заключила бумажку в тубус и передала его гонцу, чтобы тот в целости и сохранности довез письмо до адресата. Кютахья. Нурбану-султан решила привести свой внешний вид в порядок и добавить к прежнему стилю кое-что новенькое. Например, султанша надела платье желтого цвета со стразами на нем, которое она никогда еще за все время пребывания в Стамбуле и вообще на османских землях не надевала. Нурбану была абсолютно уверена, что в этом наряде Селим хоть как-то заинтересуется своей женой и позволит ей, в конце концов, попасть к нему в покои. Султанша вышла из своей комнаты и уверенной походкой направилась к покоям Селима. Руки она скрепила чуть ниже груди, взгляд сделала стальным, словно надвигающаяся буря угрожает дворцу, она ровно шла по коридору, и лишь прядь черных волос болталась сбоку от левого глаза. Дойдя до покоев супруга, султанша сделала глубокий вдох и обратилась к двум стражникам, стоявшим прямо возле двери: — Сообщите нашему… — и тут Нурбану-султан замялась, не зная, как обратиться к Селиму: или «шехзаде» или же «султан», и она решила сказать вот так, — будущему повелителю, что я желаю его видеть. Передайте ему, что у меня есть важный разговор, который не приемлет отлагательств. — Госпожа, простите, он не может вас принять, — ответил один из стражников. — Не может принять только меня или он вообще видеть никого не желает? Что он сказал? — Нам было передано, — начал второй стражник, — что если вы пожалуете, то вас нельзя к нему пускать. — Значит только меня? , — огорченно спросила Нурбану, а потом с досадой усмехнулась, — понятно. Лишь Аллах ведает, какие мысли и, возможно, непристойные слова в адрес шехзаде Селима витают в голове у госпожи. Тем не менее, Нурбану-султан больше не желает повторять своих прежних ошибок по молодости, больше она ни к кому не вломится в дверь без разрешения, ведь так можно и самой остаться виноватой, и госпожа это осознавала. Она развернулась в другую сторону и быстрым шагом покинула коридор. Проходит 4 дня. Сигетвар. Армия собрала все вещи, и экипаж в любой момент готов отправиться в столицу, остается только дождаться распоряжения Соколлу Мехмеда-паши. Ферхат-ага, тщательно все обдумав, взвесив все «за» и «против», направляется из шатра, где находился покойный повелитель, в шатер к великому визирю. На улице моросил мелкий дождь, а в воздухе пахло свежестью. По пути к паше, Ферхат-ага стал невольным свидетелем беседы нескольких янычар. Солдаты обсуждали дошедшие до них вести из столицы. Как известно, дурным новостям много времени не надо, чтобы распространиться по округе. Услышав весьма важную на первый взгляд информацию, Ферхат-ага замедлил шаг, чтобы успеть послушать. — Надо послать весть в корпус. В 33 роту! , — кто-то кричал среди собравшихся с хриплым голосом. — И что мы этим кому докажем? Пошлем весть, допустим, однако чего мы этим добьемся? Положение с места не сдвинется! Мы будем проливать кровь? , — послышался отказ. — Почему шехзаде Селим так себя ведет? Он не понимает, чем может обернуться пустующее место на троне? Янычары Стамбула, не приведи Аллах, поднимут мятеж. Кто их тогда будет останавливать? Нет, надо что-то решать, — сказал третий. — А я до сих пор не могу понять. Я-то думал, Селим Хазретлери с таким энтузиазмом сядет на трон. Чего ему только ни пришлось сделать для этого. Не понимаю, почему все обернулось именно вот так. Чего он боится? , — проговорил один из них, самый рассудительный. — Да письмо отправить надо в Стамбул! Письмо! 33 роте! , — кричал, надрываясь, с хриплым голосом. — Решено, — согласился следующий, а за ним и остальные убедились, что иного выхода в данных условиях не существует. — Великий визирь, — Ферхат-ага встретил с поклоном Соколлу Мехмеда-пашу, давашего в этот момент распоряжение стражнику об отбытии в столицу. — Здравствуй, Ферхат-ага, — поприветствовал вошедшего великий визирь, когда отпустил стражника, — ты пришел сказать мне насчет того, что уже решил? Ну что там? Остаешься поди? , — на лице паши появилась кроткая улыбка. В ответ улыбнулся и Ферхат-ага: — Ошибаетесь, визирь хазретлери. Пора мне в дорогу. Делать здесь больше нечего. — И правильно. В добрый путь, — сказал Мехмед-паша. — Позвольте мне еще кое-что вам сказать, — решил затронуть еще одну тему Ферхат, — когда я к вам шел, случайно услышал, как янычары спорили. Они говорили, что шехзаде Селим все еще никак не занял свой трон. Честно говоря, я не понял, почему это произошло. А у вас есть что-нибудь на уме? — Я слышал. Они уже третий день об этом говорят, — вздохнул Мехмед-паша, — нам надо торопиться побыстрее в столицу. — Не удивительно, что о нем такие слухи распускают. Только подумать, что теперь династию в будущем ожидает? Все те строгие повеления покойного повелителя о запрете продажи спиртного сотрутся с лица Земли… Как несправедливо. И чего Селим там сможет решить… — позволил себе высказаться Ферхат-ага. — Не забывайся, Ферхат-ага. Ты не можешь так отзываться о сегодняшнем падишахе. Я уверен, султан Селим послушает меня и сядет на трон, как и полагается. — Иншалла, — отвечал Ферхат, — мне пора, паша. До местной деревни я дойду пешком, а там уж решу, как быть. — Удачного пути, — сказал напоследок своему собеседнику Мехмед-паша и отпустил его. Прошло еще 2 дня. Кютахья. Нурбану-султан стояла в углу коридора вместе с Джанфедой-калфой и Газанфером-агой, решая, как им поступить насчет Селима. — Мне кажется, в корпусе янычар начинает закипать котел, — огорченно проговорил Газанфер-ага. — В каком смысле? С чего ты взял? , — спросила Нурбану. — Вчера во дворец приходил командир корпуса Кудрет-ага. Я специально промолчал, решив никого лишний раз не тревожить. Он мне сказал, что у янычар назревают волнения. Они могут набросить весь свой накопленный гнев нам на голову. Тогда спасения уже не будет, госпожа. — О, Аллах, — вздохнула Джанфеда-калфа, поставив руки себе на пояс. — Нет проку от этих янычар, — возмутилась Нурбану-султан, — можно подумать, без них нам не справиться с этой проблемой. Пусть только попробуют поднять восстание. — Не лучше ли думать, как шехзаде Селиму это внушить? Мы-то знаем, чем чревато это бездействие, а вот шехзаде? , — начал уже нервничать Газанфер-ага. — Ты не поверишь, но я перепробовала все возможные варианты, — сказала Нурбану, — на днях под предлогом того, что наш внук — шехзаде Мехмед — приболел, мне удалось обмолвиться с ним словом. Но тщетно. Это не помогло! От него я слышу жалобы на какие-то голоса. Будто каждую ночь он слышит в ушах громкий голос брата - Баязета. Я не говорю, что я ему не верю. Но неужели теперь всю жизнь этого бояться? — А что у шехзаде? , — заволновалась Джанфеда-калфа. — Ничего серьезного. Уже все прошло, — успокоила служанку Нурбану. — Госпожа, вообще-то в голове у меня держится кое-какой план, а вот чтобы вам озвучить его… — замялась Джанфеда, не зная, как подступиться к тому, что она хочет сказать. — И что это за план? , — сконцентрировав внимание на лице личной служанки, спросила Нурбану. Газанфер-ага тоже повернулся в ее сторону. — Это имеет отношение к шехзаде Мураду, — сказала Джанфеда.