Дазай
─ Мне очень грустно осознавать, что причиной твоей дерзости являлся тот так беспринципно вломившийся в чужую комнату крайне невоспитанный для своих лет мужчина, ─ белизной только что выпавшего на землю снега шелковой перчатки Ринтаро провел по тонкой полоской золота обрамленному блюдцу из фарфора. ─ Разве я не научил тебя разбираться в людях за восемнадцать лет? ─ от скольжения широкого каблука его тяжелой туфли прочерчивались черные полосы вдоль мягкого ворса вишневого ковра. ─ В последнее время ты позволяешь себе несколько больше самостоятельности, чем это тебе позволено, вследствие чего мне становится труднее влиять на тебя без использования физических наказаний за твои, откровенно говоря, еще подростковые выходки. ─ Со дна фруктовой вазы тянуло сладкой гнилью переспевших слив. Цвет стен комнаты со стороны мог вызвать ассоциации с ломтиком расплавленного белого шоколада в топленом молоке. Повсюду переливались алыми оттенками сложных сплавов на свету плачущих свечей рамы огромных зеркал. Оленьи рога служили вешалками для шляп и клювообразных ручек зонтов-тростей. Дамы с оголенными плечами ни на шаг не отходили от своих облаченных в строгие фраки партнеров. Вдалеке покачивались в такт мелодии высокие и украшенные ветвями с рябиной или золотистыми листьями клена цилиндры шляп музыкальной труппы. Акционерное общество традиционно устраивало на территории университета бал во вторую субботу октября в честь благодарности за принесшую крупный урожай на фермах осень. Нет, не праздник Дня Благодарения, а всего лишь что-то типа очередного предлога собраться всем богатым людям вместе и поиграть в уставших от жизни аристократов. Светские львицы обмахивались обрамленными фламинговыми перьями веерами, потрясывая тяжелыми золотыми браслетами на загорелых запястьях. Сморщенные, покрытые коричневыми пятнами от старости груди пожилые гостьи поднимали чуть ли не выше ключиц, помещая эти отвисшие мешочки в чашки корсажей на шелковой шнуровке. Четвертая жена французского инвестора Миранда Ле Фа курила длинную розовую сигарету через темный мундштук, крошила сгорающий пепел на светлую ткань скатерти. Ее губы, казалось, вот-вот лопнут от закаченного в них силикона. Покусывающая уголок рта при виде упругой задницы официанта госпожа из Италии, синьора Оливия Вентроу, именуемая за глаза сорокалетней девой, ерзала своей промежностью по краю деревянного стула, параллельно с чем, как ни в чем не бывало, раскачивала в руке рюмку с остатками Мартини и плавающей в них оливкой. На любой вопрос, касательно ее работы, она отвечала, что сейчас в поисках вдохновения для написания своего следующего эротического романа об одинокой графине преклонного возраста и молодом чистильщике бассейна. Синьора говорила, что планирует обогнать по продажам саму Эрику Ли Джеймс с ее серией «Оттенков серого». ─ Вы еще никогда мне не были так противны, как в ту ночь, Мори-доно, ─ Осаму и после преждевременного ухода из больничного крыла с трудом давалось долгое сидение на кресле, ─ если вы испоганите мне все кишки, трахая меня с использованием моей же крови как средства уменьшения трения, или же разрежете все внутренности лезвием ножа, рукоять которого вы уже успешно пробовали проталкивать в меня, то тогда в скором времени мое тело перестанет являться вашим излюбленным предметом домогательств, ─ сладкий сок капал с виноградной грозди на его обмотанную бинтами ладонь, пока юноша медленно откусывал с нее сиреневые плоды. ─ Ну, должно быть, вам понравилось использовать мой рот в качестве сборщика вашего семени? ─ разговаривать как обычно, без повышения голоса и звучащего в нем раздражения, не получалось. Изнутри ребра Дазая разбивала молотком тревожность. Обклеенной полосами кружева ширмой двое мужчин отделялись от остальных приехавших на это мероприятия господ. ─ Ах, вот оно как, ─ безразличие, бултыхающееся в алых глазах начальника, напрягало Дазая, ─ скажи, я привязал тебя к батарее и заставил утыкаться ртом в мой пах? ─ тихая японская речь в обществе англоговорящих гостей позволяла обоим мужчинам обсуждать на людях столь интимную тему, прекрасно понимая, что наедине разговор об этом имеет вероятность вновь перейти к рукоприкладству за особо колкие фразы кареглазого мальчишки. ─ Я не заставлял тебя делать ничего того, что бы могло хоть как-то пошатнуть твою гордость в ту ночь, ─ Мори не оправдывался, а только лишь констатировал голый факт, ─ ты сам сровнял себя с плинтусом, Дазай. И, признаться, я разочарован твоим поступком. Точнее: серией поступков. Начиная с твоего отлучения без веской на то причины из Оксфорда-города и заканчивая позорной беготней в неглиже по коридорам общежития. ─ Третий кусочек сахара таял в его кружке с земляничным чаем. С одной стороны, Ринтаро лицемерил, но с другой ─ царапающая все внутри Осаму доля правды все же присутствовала в его словах. Кареглазый юноша взял у своего наставника за щеку, потому что, по его мнению, это был единственный способ задержать лидера «Портовой мафии» в его апартаментах, дать возможность вступившему в конфликт с ним Оде как можно дальше убраться из этого места. Огай слишком хорошо знал характер Дазая, поэтому подлинный мотив действий его воспитанника не остался прикрытым за вуалью непонимания. Красноглазый мужчина не уважал тех людей, что не уважали, прежде всего, самих себя, оттого ненужный им обоим минет вызвал у Мори не меньшую неприязнь, чем у самого юноши. Мерзость ощущений после оральных ласк их сближала в какой-то мере. Молодой исполнитель в тот вечер проклинал в своей голове Ринтаро, называл его Дьяволом и узурпатором, хотя чуть позже понял, что он сам позволил себе унизиться. Осознание этого новыми порезами раскровенило нежную, обтягивающую ключицу кожу. Ненависть к Огаю сводилась к селфхарму. Селфхарм ─ к ненависти к Огаю. Начальник умел манипулировать собеседником настолько профессионально и искусно, что тот даже и допустить возможности чьего-то управления над собой не мог. Ожоги сигарет на теле саднили от прикосновения к ним, а морщинистые стенки ануса пощипывали после едва ли оставленных ректальным зеркалом царапин. Воск свечей цвета глаз Мори прожигал замш губ кареглазого исполнителя в ту ночь, пока его белые ягодицы шлепались о низ живота наставника. ─ Принуждать меня снимать одежду перед вами ─ это и есть первое правило кодекса джентльмена? ─ Желтоватая глазурь тыквенного пирожного хрустела в зубах Осаму, пустая ветка винограда перекрывала собой кости съеденных им куриных ножек в кляре. ─ Игнорирование моих звонков, полагаю, считается вторым правилом джентльмена, не так ли? ─ Ринтаро никогда не терялся с ответом, по причине чего смутить его объективно казалось невозможным. ─ Please, give me one bottle of the most expensive wine in your restaurant and two glasses, ─ вытерев уголки рта сложенной вдвое салфеткой, обратился к по-глупому улыбающемуся официанту Мори. ─ Do you want a bottle of Inglenook Cabernet Sauvignon Napa Valley, sir? ─ Yes, you absolutely understand my desires. ─ Волосы чернее вороного крыла не перетягивались лентой. Длинными, чуть тронутыми косметическим воском для фиксации прядями они ниспадали по выразительным плечам лидера «Портовой мафии». От них пахло французским парфюмом с преобладанием в его составе двойной концентрации феромонов и мускуса. Верхние ноты представляли собой смесь легких субстанций, вроде бергамота и апельсина, названные парфюмерами и раскрывающиеся спустя несколько минут вдыхания аромата ноты сердца состояли из герани и хвои, когда в нижних нотах витал кожаный запах. Эти духи словно были приготовлены специально для Ринтаро, настолько точно они передавали его уверенность в себе остальным присутствующим. Внешность ─ ничто по сравнению с тем, как получается у человека держаться в обществе. Всем очень глубоко плевать, какой у тебя размер одежды: сорок шестой или сто сорок шестой, если ты ухожен и умеешь себя правильно преподнести публике. Красноречие, вежливость, прямая спина во время походки и слегка прищуренный, но не надменный взгляд вкупе с вымытыми волосами и чистым телом способны расположить к себе любого. В середине зала ведущий сегодняшнего бала приглашал всех желающих принять участие в динамичной игре под музыку, суть которой состояла в том, чтобы, пока играет та или иная мелодия, танцевать со своим партнером вокруг стульев, а затем, как только смолкает оркестр, стараться как можно быстрее занять свободный стул. После каждого круга количество сидячих мест, согласно правилам, должно убавляться на одно вместе с проигравшим в раунде игроком. Помимо этого, во время музыкальной композиции все играющие обязаны двигаться вдоль выставленных кругом стульев в один такт. Первой парой вызвались ранее стоящие возле огромного полотна картины Рембрандта не так давно помирившиеся Кристофер и Освальд, для коих любой предлог сделать что-то вместе был на вес золото. Дазай демонстративно сморщился, как только заметил блестящий след поцелуя на оголенной шее белокурого англичанина. Его искренне удивило то, как только Крис не надел поверх своего фрака футболку с надписью: «я вегетарианец, потому что этого хочет мой парень, а сам я не умею думать». Чуть позже подтянулся Харуки, галантно взяв под руку поедавшую третью порцию брусничного мороженого мадам Ле Фа. Следом за ними столпилось еще немалое количество пар. Первое время по залу разливались известная всем композиция «A Bar In Amsterdam» в женском исполнении специально приглашенной для этого вечера певицы. В помещении чувствовался жар так старающихся победить и станцевать должным образом пар. Но, как только прозвучало знакомое всем: Dog goes "woof" Cat goes "meow" Bird goes "tweet" And mouse goes "squeek" Cow goes "moo" Frog goes "croak" And the elephant goes "toot" Ducks say "quack" And fish go "blub" And the seal goes "ow ow ow" But there's one sound That no one knows What does the fox say? Двигаться в ритм музыки стало получаться далеко не у всех. Победителем вышел усадивший себе на колени смеющуюся француженку норвежец. Ее золотые пряди выбились от бега из высокой прически, тонкий капрон колготок прилип к натертым в кровь новыми туфлями пяткам, но она выглядела по-настоящему счастливой в эти минуты. Женщина, столько раз давившаяся желчью противозачаточных таблеток, дабы родами не испортить свою фигуру для держащего ее исключительно с целью удовлетворения своего либидо мужа-инвестора, впервые за долгое время испытала хоть какую-то радость от жизни. От простых мелочей, вроде обычной танцевальной игры. Она поцеловала Харуки в щеку со словами: «merci beaucoup».Bust Your Windows ─ Jazmine Sullivan feat. Mz Bratt
Дазая все же заставили занять позицию ведомого в венском вальсе. Не без боли копируя движения партнерши из соседней пары танцующих, он прогнулся в спине, отклонился в корпусе от придерживающего его рукой за поясницу Ринтаро. Внизу расстояние между обоими мужчинами свелось к минимуму, тем самым вызвав дискомфорт и скованность движений молодого исполнителя во время совершения им первого, открывающего танец и определяющего длину дальнейшего перемещения партнера шага. Каблук темной туфли Ринтаро проскользнул вдоль ступней Осаму, после чего юноша отошел назад. Темноволосому мафиози никогда не удавалось встретить в своей жизни человека с таким же цветом глаз, как у его начальника. Удивительная выразительность алого радужки Мори всегда восхищала его. Она напоминала ему очень густой напиток каркаде, или же кожуру наливного, сорванного из Эдемского сада яблока. Когда Дазай сталкивался взглядом со своим наставником, то первые секунды буквально терялся в этой красноте. Во время прокусывающих ко всем чертям его нижнюю губу поцелуев Мори прикрывал глаза, из-за чего Осаму терял возможность рассматривать радужки вблизи. Иногда темноволосый мальчишка задумывался, а если бы он приходился своему начальнику родным по крови сыном, то, скорее всего, ему бы передался этот походящий на кровавую, скрытую черными ресницами, как ветвями деревьев, луну, покровительницу всех скорпионов, цвет. Кончиками пальцев мафиози поверхностно касался обтянутой белой перчаткой руки своего партнера, пока тот совершал положенный во втором шаге вальса обход, после чего последовал резкий поворот и, соответственно, приставление свободной ноги. После второго такта под звук бьющегося стекла уроненного Кристофером бокала с ежевичным вином оба мужчин, подобно теням, скрылись за тяжелыми шторами выходящего на задний двор здания балкона четвертого этажа. Прохлада вечера остужала пыл получившего признание публики в виде многочисленных оваций и громкого хлопанья в ладоши станцованного им на профессиональном уровне венского вальса. Проросший в чреве Дазая из семени Ринтаро бес принялся прорывать своими когтями стенки желудка мальчишки, подталкивать его приблизиться к истязавшему его тело мужчине еще плотнее. Спиралью скручивало низ живота Осаму опасное, вызванное дурманом духов и сладостью дорогого вина, желание. Кровью налилась его плоть, начав невыносимо давить на ширинку классических, опоясанных ремнем брюк с металлической пряжкой. Кончиком носа Огай провел по выступающему на горле кадыку, попутно с чем несильно сжал ноющую промежность своего воспитанника через одежду. Свободной и протиснувшейся под ворот парадной рубашки рукой он нащупал первые выступы торчащих позвонков мальчишки, оцарапал их ободком отполированных ногтей, после чего переместил свои пальцы на ямочку между ключиц. Мужчина подцепил край обматывающего шею бинта, наклонив голову молодого исполнителя ближе к своему лицу. На этот раз узурпатор смотрел прямо в глаза мафиози своим просверливающим насквозь взглядом. Накахара так сильно отличался от этого человека ─ почему-то именно сейчас провел в своей голове сравнительную параллель с бывшим одноклассником Осаму. Почему… Почему мы так часто сами отдаемся тем, кто нас убивает?***
Глухой удар, последовавший за скрежетом тормозов автомобиля, заставил всех стоящих на открытой террасе гостей повернуть головы в сторону проезжей части дороги. У какой-то в мгновение ока прикрывшей ладонью рот дамы разлилась клюквенно-алая жидкость из стеклянного бокала на широкие листья папоротника, тонюсенькими струйками начав стекать вниз, забрызгивать белый мрамор половых плит. Псы, удерживаемые на цепях дворецким, инстинктивно дернулись вперед, оскалили пенящиеся от взбитой с собственной злобой слюны рты. Позвоночник хрупенького, как недоношенный цыпленок, Кристофера раздробился в ту же секунду, как только его тело под воздействием силы удара упало на высокий, выстроенный из камня бордюр. Фонтаном выплеснулась темно-вишневая кровь из дыры на его затылке. Белокурой головой англичанин проехался по краю пробившего ему череп булыжника. Дышать ему оставалось одну минуту, срок лицензии на жизнь этого светловолосого мальчика подошел к концу в возрасте восемнадцати лет. В 22:41 его сбила машина. В 22:42 ─ его сердце уже не билось. Последний стук исстрадавшегося органа отдался толчком под подбородок. Горячее тело начинало холодеть, отдаваясь последним лобзаниям склонившегося над ним и недоступного для взора живых людей жнеца Смерти, проводника между двумя мирами. Из юношеского, еще недавно блестевшего от поцелуя Освальда рта продолжали течь окрашиваемые белоснежный ряд зубов в красный цвет реки крови. В уголках зеленых, напоминающих шелестящую на ветру листву деревьев глаз, стекла по бледной щеке последняя слеза. Кристоферу больше никогда не прижаться к груди Оса, не обнять его за шею, с нежностью влюбленного лизнув ему мочку чуть заостренного, называемого им ласково «эльфийским», уха. Кто мог подумать, что сегодняшние прикосновения к друг другу обоих парней за колонной коридора станут финальным воспоминанием одного из них. Подушечки длинных пальцев Освальда, что огладили бархатные складочки кожи на головке мужского полового органа блондина подарили ему томно-сладкий полустон. Вальс, во время которого двое влюбленных британцев незаметно для окружающих терлись своими набухшими от возбуждения промежностями, им больше не исполнить. В изумруде глаз Кристофера всегда был заметен свет. Этот блик походил на полукруг следа солнечного зайчика. Еще на первой неделе сентября, когда светловолосый англичанин слег на несколько дней с простудой, то Ос вызвался ухаживать за ним. Ледяной пот стекал по лбу Криста во время болезни, а всегда белые щеки пылали нездоровым румянцем. Сгорбившейся над его постелью британец хотел промокнуть тряпкой прозрачные капли с его слегка вздернутого носа, но блондин, даже будучи больным, мгновенно отмахнулся от чужой руки. Юношу несколько тогда насторожила реакция одногруппника, и потому он спустя минуту решил повторить свою попытку вновь. Но она, к сожалению, тоже не увенчалась успехом. Тогда Освальд вынужденно оставил небольшой тазик с холодной водой возле его кровати, предварительно бросив в него шелковый лоскут, коим он так и не смог дотронуться до светлой кожи англичанина. Уходя, он поправил ту часть простыней, что не соприкасалась с его телом. Шоковая реакция человеческого организма ─ это не удушье, как привыкло думать большинство. Это жжение в глотке, это чертово жало гадюки в разорванной гланде, наряду с ключом бьющей по вискам кровью и жаром, прильнувшим к лицу. Это утробный рык животного, резко переходящий на крик. Это «сохраняйте спокойствие», произнесенное смиренным голосом пилота в диктофон за долю секунды до взрыва самолета. Это рука альпиниста, соскользнувшая со скалы во время неудачного прыжка. Это мысль о том, что утром лучше всего добавлять в кофе корицу, а не размельченный шоколад во время падения со сто двадцать первого этажа небоскреба. Это обрывистое «я была так красива, пока не начала голодать» не в состоянии даже подняться с больничной кровати превратившейся в скелет и с трудом следящей за своим слабо мигающим на мониторе компьютера пульсом девчонки. Облаченные во фраки джентльмены и прикрывшие свои голые плечи меховыми накидками дамы застыли вдалеке развернувшейся перед их глазами трагедии. Они выглядели беспомощными, неспособными и шагу сделать в сторону существами. Одни смотрели с ужасом на истекающего кровью мальчишку, другие тут же отвернулись, уткнулись своими размалеванными рожами в плечи стоящих рядом гостей, третьи же ─ театрально «ахали» и «охали», говоря что-то из серии: «он был так молод, за что такая судьба…» Их всех объединяло то, что все эти люди чувствовали покалывающее их конечности рук облегчение, что сегодняшняя ночь забрала не их родного сына или дочь. Кажется, одетый в зеленый костюм мужчина стал набирать на сенсорной клавиатуре телефона номер скорой. Осаму не успел ухватиться за локоть рванувшего к бездыханному телу блондина Освальда, чье вытянутое лицо покраснело, сердце же остервенело колотилось в груди, не без тяжести давались частые вздохи. Этот юноша ревел в голос, его горячие слезы размывали капли крови на бледном лице погибшего. Кареглазый исполнитель никогда еще не видел, чтобы человек был способен настолько сильно кого-то любить. Ему не доводилось быть свидетелем чей-то когтем выскребывающей внутренности скорби, ведь все убитые им люди являлись такими же неспособными чувствовать убийцами, как и он сам. Дазаю вспомнился случай с жестким изнасилованием «Черными ящерицами» жены одного предавшего их сотрудника. Но тогда он не видел лица этой женщины, не слышал о ком она вопила, поэтому молодой мафиози не смог пропустить через себя ее боль, как сделал не окостеневший сердцем Накахара, в хордах которого еще может когда-нибудь наступить весна. Чуя не мертв изнутри, он не потерян. «I will die without you... You were my oxygen, my only real love from the first sight» ─ дрожащими губами Освальд коснулся разодранного ошметка губ Кристофера. Мужские или женские слезы ─ это далеко не вода, не ванильные сопли, а показатель того, что ты человек. «Какого хера ты, блять, делаешь» ─ мысленно обругал опрометчивый поступок Оса несводящий с его движений глаз Осаму, ─ «теперь тебя даже его другом не назовут на прощальной церемонии». ─ Семья умершего не допустит на похоронах их сына тебя. Кристофер не причинил Дазаю никакого зла за месяц с лишним проживания с ним в одной комнате. Он делился сигаретами, уступал ванную комнату и терпел его выходки, вроде переодевания трусов прямо в жилой комнате, неспущенного по утрам в спешке унитаза, бесконечной грубости и отношения к нему, как к бездушной мебели, перед которой можно дело все что вздумается. Кареглазый мафиози вытирал об его чистые и разложенные на сушилке в ванной вещи испачканные в сперме после дрочки руки, мог с легкостью откашляться в крисову рубашку какого-то известного бренда, зная, что его сосед лишь промолчит в ответ. Однако белокурый англичанин искренне переживал за него в ночь изнасилования Осаму Огаем, блондин приходил к нему в больничное крыло, приносил цветы и фрукты. Даже после того, как молодой исполнитель выкидывал его апельсины в урну, а цветы совал в руки первой попавшейся ему в коридоре медсестры. Кристофер все равно навещал его. Клал возле его кровати пакеты с продуктами, оставлял в блокноте домашнее задание от преподавателей. Англичанин часто говорил с Одасаку в парке перед госпиталем, тот все его благодарил за то, что он позвонил в лабораторию. Возможно, еще и извинялся за озлобленность Осаму перед ним, просил его понять и сохранить в тайне этот инцидент. Отец Криса, весь красный именно от злости, а не от шокового удара по нервной системе внезапной смерти его сына, за шиворот оттянул от белокурого англичанина Оса на асфальт со словами, что он ублюдочная тварь, и он наравне с водителем автомобиля виноват в случившимся. Мужчина пинал его ногой, бил кулаками по спине, дергал за волосы, абсолютно наплевав на лежащее рядом с ним остывшее тело. Их разнимали собравшиеся со всех сторон, подобно слетевшимся на падаль стервятникам, гости. Сирена подъехавшей к зданию кареты скорой помощи резала слух Дазая. Все происходило как в тумане, да только в никак не получавшемуся развеяться в воздухе тумане. Темноволосый японец вынул галстук из пиджака, после чего развязал его, бросив в сторону огромного горшка с росшим в нем лимонным деревцем среднего размера. Он протер ребром ладони выступившие на лбу капли ледяного пота, совершенно случайно опустив голову вниз, на покосившийся номер погруженного во мрак осеннего вечера автомобиля. Мускулистыми руками санитары отталкивали загораживающих им дорогу к Кристоферу зевак. Шедший позади них врач держал в зажатой под мышкой папке необходимые бумаги для оформления им медицинского заключения смерти светловолосого юноши. Удивительно, отец Криса выглядел ровно так, как мог бы выглядеть его сын в зрелые годы, но с таким холодом он сейчас отошел от тела блондина, так пусто посмотрел на прощупывающего отсутствующий на фарфорово-кукольном запястье пульс доктора. Правда петлей скрутила шею кареглазого исполнителя, когда он понял, что сбившая его одногруппника машина принадлежала личному водителю Ринтаро, хоть за рулем на момент автокатастрофы находился другой человек. Это не судьба, а подстроенная его начальником авария, чтобы заставить навсегда замолчать всех свидетелей того гребанного вечера, когда полуголый и затраханный до поверхностных трещин в прямой кишке Осаму сбежал от него. Впервые из-за Дазая, а не от его руки умер человек. Одасаку. Освальд. Тот эксцентричный доктор. Медсестры. Все, кто хоть что-то может знать о событиях той ночи будут устранены Огаем настолько изощренно и виртуозно, будто бы это их собственная, независящая от действий другого человека смерть. Безусловно, все вышеперечисленные люди не представляют для Осаму никакой ценности, но понимание того, что все они, будучи непричастными к его отношениям с Мори людьми, в скором будущем погибнут из-за этой камнем лежащей на сердце тайне, о которой он не может поговорить ни с сотрудником полиции, ни с психологом. Подвергшиеся сексуальному насилию жертвы не способны произнести вслух имени своего истязатели даже на суде, стоя за деревянной кафедрой истца. Если кареглазый юноша не предпримет никаких мер, то совсем скоро грянет на порог Оксфорда новая беда. Власть над чужой жизнью ─ посланная Люцифером в дар Ринтаро способность, позволившая ему так долго удерживать кресло лидера «Портовой мафии». Предыдущему начальнику он с победной улыбкой перерезал скальпелем горло. Дазай помнил, как струя крови брызнула на обои. В той комнате до сих пор не смогли оттереть до конца это пятно, не дающее забыть молодому исполнителю цену становления управляющим преступной организацией его наставника. ─ Get up fast, stupid bastard! ─ пощечина, что изначально предполагалась быть адресованной разнывшемуся перед японцем Кристоферу возле колонны коридора общежития еще две недели назад, сейчас звонко прилетела по ставшей бледной как мел из-за проявления последующих симптомов шоковой реакции щеке откатившегося ближе к кустам Освальда. ─ Come with me, ─ грубостью отхаркнулся молодой мафиози, чуть погодя за плечи принявшись поднимать с земли скрючившегося одногруппника. Носогубный треугольник британца посинел, ознобом сковало все ставшее каким-то ватным тело. В здании на соседней улице продолжал играть Шопена небольшой оркестр, но разливающаяся из приоткрытого окна музыка больше не радовала собравшихся на осенний бал акционеров.