Дазай
Simon Curtis ─ Super Psycho Love
Лампочки люстры мигали, за окном освещалась вымощенная булыжником дорога из-за слепящих глаза вспышек молний. Дождь бил наотмашь, все электричество в особняке постепенно выходило из строя. На стене кровавым следом отпечатался силуэт расплющенной многоножки, по стеклам, словно из шланга, текла, ни на минуту не переставая, мутная вода. На потолке под роялем собиралась в одно большое, темное пятно влага. Несколько крупных капель упало на отполированную крышку, растекшись. Ветер по-волчьи завывал в канализационных, изрядно сгнивших от времени трубах. Вместо батарей в спальне Огая располагался настоящий, выполненный в викторианском стиле камин, на полке коего вытянулись в шеренгу черные, всунутые в бронзовые подсвечники свечи. Горячими слезами плакал расплавленный, аспидный воск, в огне камина сквозь приоткрытую створку было видно, как алые языки жевали стопку газет. На неприкрытый ковром пол, возле ножки кровати сползло от движения ног мужчин шелковое одеяло. Вместо вина на подзеркальнике располагался подогретый пунш, два бокала и чаша с фруктами. Под гроздями чароитового винограда сладостью натекла гниль, на шкуре бананов выступили коричневые, напоминающие родинки пятна. На Мори не было рубашки, его спина оставалась нагой, по позвоночнику, костеобразной змее, скатывался пот с шеи, задерживался прозрачными каплями на ямочке между ягодиц. Его тело со стороны казалось безупречным: довольно стройным для мужчины старше сорока лет, на белой, сравнимой разве что только с инеем на ощупь коже, Дазай не замечал каких-то особо бросающихся в глаза шрамов, царапин или же следов повторной пигментации. Плечи выглядели островато, редкие волосы на груди добавляли статности красноглазому начальнику, бледно-розовые соски не сильно выделялись, мазутовые пряди растрепались, выбились из хвоста, попутно с чем их часть, упав на лицо, прикрыла кровавые глаза и тонкие, чуть сдвинутые к переносице в привычной манере лидера «Портовой мафии» брови. На патефоне крутилась пластинка, скрипка Паганини резала своим громким звучанием слух темноволосого юноши, от особо грубых, обрывистых переходов музыки с медленного в быстрый темп и, наоборот, по разгоряченному телу Осаму пробегались мурашки, кончики пальцев поджимались, на простынях влажнели пятна от вспотевших ступней. Пятками Дазай проезжался по складкам ткани на постели, его напряженный, перетянутый у самого основания галстуком член будто бы изнутри распирал толстый провод, с красноватой, раскрывшейся и раздраженной головки тянулась нить бесцветных выделений. Внизу живота горело, желание спустить доходило пика, саднящее чувство от раскрывшихся ранок на кольце ануса перебивалось дрожью пронизывающим весь организм молодого исполнителя наслаждением, от крайне приятного, ни на что не похожего ощущения раздражения стенок прямой кишки бросало в жар, хотелось скулить даже сквозь стиснутые зубы. Кровать качало, рука начальника неплотно давила на шею, под прохладной ладонью прощупывались движения кадыка кареглазого, изгибающегося дугой и едва ли не бьющегося головой о спинку при каждом глубоком толчке воспитанника. Скрипка усилилась, пальцы начальника надавили на глотку, в голове же Дазая плыло, смешивались в единое месиво все мысли. В те минуты ему хотелось лишь одного ─ кончить. Сдернуть ленту галстука и излиться. Вопреки гордости. Вопреки принципам. Вопреки презрению мужеложства. И самое главное: вопреки разочарованию делить постель не просто с мужчиной, а с Огаем. Человеком, которого темноволосому исполнителю так и не довелось назвать отцом. Бинт сполз с поврежденной руки, пластырь оттягивал верхнее веко, мешал глазу моргать. Синяки от нанесенных тростью зонта ударов по ребрам пожелтели за три дня, чуть расплылись. На туалетной бумаге и сидушке унитаза кареглазый юноша только в первый вечер после отъезда из университета увидел сукровицу. Мерзость. В туалетной воде темно-рубиновые капли растеклись, изрезанными в мясо ладонями мафиози тогда закрыл лицо. Девятнадцатого июня этого года внутри него что-то надломилось. Теперь же это что-то окончательно треснуло. Ночь восемнадцатилетия Дазая прошла в крови. На холодном кафеле сперма окрасилась в алый, новость о письме с поступлением в Оксфорд потеряла всякий вес в его глазах. Все былое восхищение аристократичным доном раскололось. Осаму оказалось достаточно взгляда мертвых, холоднее льдов айсберга глаз Мори, чтобы потянуть давящий на плоть галстук, обхватить пальцами ноющий ствол, и скользить, скользить по нему ладонью до жемчужного, брызгами попавшего даже на лицо потока семени. Пластинка остановилась в проигрывателе, очередным раскатом раздался в смольном, лишенным звезд и луны небе, гром. На долю секунды лампочки в люстре застыли, но спустя несколько мгновений, протрещав, с концами погасли, ─ во всем доме отключилось электричество. Видимо, гроза повредила расположенный на заднем дворе особняка щиток. Как только бледнолицый начальник выскользнул головкой члена из задницы своего воспитанника, то сквозь ободок расслабленных мышц ануса Дазая белым подтеком выступила сперма. Смешавшись с каплями крови, она стекла на простыню под ягодицами. Не снимая белой перчатки, он протянул руку к выдвижному ящику прикроватной тумбочки, извлек пачку салфеток. Огай вытер лишь свой мужской половой орган, скомкав, чуть ли не с брезгливостью бросил бумажный клочок на кровать. Кольцо с нефритом перекрутилось на тонком пальце камнем вниз, растрепанные волосы мужчина собрал одной рукой в хвост, шелковой, ранее обматывающей выступ кровати лентой он перевязал угольные пряди. Две из шести лампочек вновь замерцали, в дверь спальни дона раздался чей-то стук, предположительно, дворецкого, но после строгого голоса хозяина не беспокоить его до утра, тут же смолк. С нуарной лентой, в перчатках и носках на подтяжках из одежды, с незаинтересованным взглядом, с прямой осанкой и точеными скулами, с каплями пота на рельефной груди и белой шеей он напоминал аристократа девятнадцатого века с полотен художников, какого-нибудь уединившегося с молодым баронетом после бала маркиза. Темноволосый юноша поднялся с постели, семя Ринтаро засочилось по внутренней стороне бедра. В тускнеющем освещении кареглазый исполнитель не отличался красотой: следы побоев, шрамы, засалившиеся бинты, перешедшая грань эстетичности худоба, взмокшие волосы и запачканный выделениями живот. Люстра погасла, ладонь мафиози скользнула по спине наставника, плавно перейдя к плечу, Осаму пододвинулся ближе, развернулся лицом к своему начальнику и, с полминуты помешкав, оперся окрашенным в синь ушиба коленом на край кровати между разведенных ног лидера «Портовой мафии». Наклонившись вперед корпусом, он прижался порванными, испещренными мелкими царапинами и чуть затянувшимися коричневатой корочкой посередине губами к бархатным, надменно поджатым, но все же увядающим, постепенно теряющим гладкость кожи в силу возраста губам партнера. «Откройте рот», ─ гортанно произнес Дазай в мгновение очередной вспышки света, ─ «позвольте мне залатать трещину в вашем доверии», ─ Огай разомкнул зубы, кончиком языка юноша протиснулся во внутрь, прошелся по изнанке левой щеки, попутно с чем зарылся пальцами в черные волосы, оттянул сдерживаемые лентой локоны. Скользко, со вкусом оставшейся на корне языка желчи, с горечью сигаретного осадка и легким привкусом полного апельсиновых цедр пунша. Глубже, невзирая на сочащуюся с уголка губ слюну. Жесткими подушечками пальцев молодой исполнитель огладил мочку уха начальника, предварительно выпутавши пятерню из прядей. Звонко разомкнулись их губы, на подбородок темноволосого мафиози скатились красные капли. По ложбинке ниже носа дона в момент поцелуя мазнула чужая кровь. ─ Равносильно склеивать разбитую чашку, ─ отстраненно бросил потянувшийся к брошенной на покрывало рубашке Мори, ─ даже будучи аккуратно собранной из осколков, сквозь нее все равно протекает чай. ─ Белая ткань скрыла оголенные плечи, пальцы ловко застегнули серебряные запонки с алмазной пылью на манжетах. ─ Твоя сегодняшняя покорность ─ лишь продуманное отступление, маневр, благодаря которому ты планировал набраться достаточно сил, чтобы позже напасть, ─ говорящий поравнялся ростом с кареглазым воспитанником, ─ вонзать клыки в спины потерявших бдительность противников всегда являлось твоей прерогативой, ─ рубиновые глаза сверкнули холодным, мертвым блеском, сродни с тем, что обычно можно заметить на темных драгоценных камнях. ─ От вас не скрыть, ─ совершенно неудивленно отозвался Дазай, ─ как видите, перспектива всю неделю сидеть взаперти без интернета и прочих развлечений за исключением всей этой литературы на английском, ─ рукой он показал в сторону книжного шкафа, ─ не обольщает меня, ─ юноша устало потянулся, ─ к тому же теперь еще и без света, ─ попеременно заискрившись, последние лампочки окончательно угасли, ─ досрочно вернуться в Оксфорд было бы лучшей наградой за мои откровенные сочинительства перед следователем, отказ от медицинской помощи университетских врачей и да, признание своей вины перед вами по поводу той недальновидно переданной Накахаре флешки с паролем, ─ как ни в чем не бывало принялся диктовать свои условия дону «Портовой мафии» Осаму, ─ моя ошибка в том, что я не просчитал сразу, насколько мой напарник осел, а как-то бездумно решил разделить с ним риски, ─ краем простыни темноволосый мафиози собрал семенные выделения с бедер. ─ О каком тогда вообще доверии может идти речь, ─ клацнул ремень брюк, ─ даже сейчас в тебе нет ни тени сомнения, что действовать в разрез со словами начальника ─ единственное, о чем здесь надо сожалеть, ─ голос Огая стал жестче, ─ убирайся, ─ пальцем с нефритовым кольцом красноглазый мужчина указал на дверь. ─ Со мной не надо, как с собакой, дон, ─ со злостью юноша поднял с пола свою одежду, ─ сначала ебете, а потом гоните, словно я прокаженный, ─ сдавленно произнес последнюю фразу Дазай, ─ вы уж выберите что-то одно, а потом обвиняйте меня в лицемерии, ─ перед тем, как хлопнуть дверью молодой исполнитель швырнул ключ на ковер. Погруженный в темень ночи коридор напоминал склеп. Черной фигурой, словно вросши в половицы паркета, неподвижно стоял Клаус, личный охранник красноглазого начальника. Хоть темноволосый студент не видел его лица, но мог с уверенностью сказать, что безъязычный воин и бровью не повел при виде голого, держащего в руках брюки с рубашкой и вышедшего из спальни босса в столь поздний час юнца. Сколько ни оскорбляй его, сколько ни плюй под ноги, сколько не бей хлыстом ─ ему все равно. Этот мужчина был рожден, чтобы служить своему господину, и, когда придет время, умереть за него. В его крови течет покорность, взгляд в манере слуги опущен вниз, но ладонь всегда сжимает рукоять катаны, тем самым сообщая о готовности Клауса в любой момент обнажить меч из ножен. В этот раз Осаму лишь демонстративно задел его плечом, молча прошел до крученой лестницы. Перед тем, как позвать в расположенный на подоконнике перед выходом на лестничную площадку колокол дворецкого, мафиози все же надел штаны прямо на нагое тело, без нижнего белья. Алекс не спал: бедный лакей носился по всему особняку со свечами, тазиком и тряпкой. Прислужник ничего не спросил о внешнем виде Дазая, только услужливо проводил его до выделенных ему апартаментов, одной рукой придерживал кареглазого господина за локоть, а другой держался за ручку подсвечника с плачущей горячим воском на запястье свечой. В комнате юноши суетилось несколько служанок. Одна из них, задрав форменную, коричневого цвета юбку горничной чуть ли не до самого пояса, на коленях промокала тряпками влажный пол, когда другая меняла залитые дождевой водой постельные принадлежности на сухие. При виде «сына» их хозяина обе женщины тотчас же бросили свои дела, встали в одну шеренгу, приветственно опустив головы. Последовавший за дворецким муж одной из горничных также склонился, согнул правую руку на уровне живота, когда левую воспитанно отвел за спину. Алекс что-то сказал по-английски прислуге, отчего те поспешили вернуться к своим делам. Супруг низенькой, со спины до черта напоминающей Накахару по длине и ярко-рыжему цвету своих волос, последовал ее примеру: закатал брюки до середины голеней. «Видели бы вы свои лица», ─ пренебрежительно отозвался о семейной паре слуг кинувший в сторону другой уборщицы оставшуюся одежду исполнитель, ─ «что, не раздастся сейчас голос с пластинки о моих преступлениях?» ─ как можно громче заявил Осаму, ─ «ну, где же наш стоящий за всем судья, больше всего вынесший за свой срок смертельных приговоров?» ─ мафиози хлестко ударил по столу, ─ «да вами всеми людей можно пугать», ─ непонимание смешалось с тревогой на побелевших лицах слуг, ─ «особенно тобой», ─ пальцами он ухватился за раздвоенный подбородок рыжеволосой горничной, надавил на кость, ─ «когда ты в последний раз красилась, или выщипывала брови, женщина?» ─ уборщица не решалась поднять синих, еще одно блядское совпадение, глаз на мистера, ─ «без красоты тебе очень трудно будет выжить в этом мире», ─ говорящий толкнул ее в плечо. Жестом руки дворецкий попросил всех покинуть покои молодого господина, после же хотел тоже откланяться, но фраза юноши о том, что он сам себя, что ли должен одевать, вернула Алекса на место. Без лишних расспросов светловолосый мужчина достал из платяного шкафа чистую одежду, разложил ее на передвинутой от стены к окну кровати. Он стянул с Дазая брюки, помог ему переодеться в боксеры, предложил надеть поверх спортивные штаны, так как в его апартаментах было достаточно холодно по причине отсутствия камина. Мафиози отмахнулся, окровавленной пяткой пнул в бок лакея. Заметив, в чем перепачканы брюки мистера, блондин спросил, не хочет ли господин принять душ, или, может быть, ему принести таз, полотенце и теплую, нагретую от жара пламени камина воду в комнату, на что кареглазый студент отрицательно покачал головой. Дворецкий надел через голову юноши футболку, смиренно собрал грязную одежду и пожелал доброй ночи перед своим уходом. В металлическом блюдце почти полностью оплыла свеча. Смоченными в слюне пальцами Осаму затушил фитилек. В груди что-то драло когтями, под ребрами бушевал настоящий зверь. Он выполнил все, что хотел от него начальник, дал ложные показания работникам следственной группы о своем нападении, дабы замять дело, не ставить под угрозу сомнения систему охраны Оксфорда. Этого достаточно, по мнению, Дазая, чтобы смягчить боссом присужденное ему наказание. Однако камень остался камнем. Дона не переубедить, не заслужить больше его снисхождения. Максимум ─ пряник, как сегодняшний поцелуй без укусов и боли, следуемый после кнута. Дисциплина, напряжение, контроль, небольшое вознаграждение за успех и хлыст за непослушание, ежедневный повтор ─ вот они основные принципы любого дрессировщика. Особенно такого, как Мори Огай. Кареглазый исполнитель для него не больше циркового тигра: безусловно, дикого, но все же рано или поздно начинающего открывать и закрывать саблезубую пасть по команде. Резким движением руки исполнитель поднял раму окна, высунулся на улицу, насколько это было возможно. Ливень стихал, дождь в мгновение окатил темноволосую голову иностранца. С крыши скатывалась по ржавой трубе вода. Декабрь, а в Лондоне все шел дождь. Судя по всему, на снег не стоит надеяться этой зимой. Вытянутые вперед ладони покраснели от холода, темно-зеленая футболка, намокнув, прилипла к израненному телу. Осаму не пребывал в восторге от своего университета, но это здание служило ему хотя бы временным убежищем от начальника. Местом, где можно было поиграть в нормального человека, забыть, что ты мафиози среди всех этих пусть богатых, отчасти избалованных, но все же обычных студентов. Выпить пиво с Одой, или же закрыться на весь вечер в лаборатории наедине со всеми этими жуками, червями и колониями муравьев на специальных фермах. Настенные часы пробили три часа ночи. Утро следующего дня началось с на редкость скудного завтрака: холодных тостов с ветчиной и разбавленного молоком кофе. Из-за отсутствия электричества повару не удалось приготовить большего. Недовольный подобным обстоятельством дел Дазай хотел сделать заказ в ресторане, но, подняв трубку стационарного телефона, понял, что позвонить ему из особняка никуда не получится. Без аппетита мафиози ковырял ножом в хлебе, на ветчине прозрачными каплями выступал сок. Со входом Огая в двери зала дворецкий сделал приветственный жест, проводил хозяина дома за центральный стул. Подлив в кофе сливок, Алекс любезно приподнял с бутербродов тканевую салфетку. Мори поблагодарил его за своевременно поданный завтрак, несмотря на невозможность пользования электрической плитой, затем отпустил, сославшись на то, что ему не обязательно есть в обществе слуг. То, с какой вежливостью относился к прислуге начальник, откровенно раздражало темноволосого мафиози. Парень не понимал, чем он, воспитанник и единственный наследник на все достояние «Портовой мафии», хуже обычного лакея, раз к нему Ринтаро даже близко не проявляет никакой учтивости. Красноглазый лидер снял перчатки, ополоснул ладони в подогретой, специально налитой в пиалу для мытья рук перед приемом еды воде. Вафельным полотенцем он обтер кисти, затем же аккуратно сложил его. Серый халат скрывал его грудь так, что не видно было даже ключиц, рукава доходили до запястий, длина где-то до голеней, из интересного ─ разве что только разрез, через который Осаму заметил острое колено его правой, закинутой на левую под столом ноги. Мужчина резал хлеб молча, все ранее присущие обоим трапезничающим разговоры за завтраком свелись на нет. Начальник, как и Дазай, спал около пяти часов, однако его лицо не выглядело отекшим, а под глазами не темнели мешки. Кожа по-прежнему отличалась своей белизной, на щеках проступала щетина. Четыре кубика сахара с всплеском упали на дно чашки. Блестящие от жира ветчины губы лидер «Портовой мафии» промокнул сложенной вдвое салфеткой. ─ Если закончил есть, то можешь спуститься к себе, ─ прохладно проговорил Ринтаро, как только ломоть тоста выскользнул из под вилки воспитанника, ─ до обеда другой еды не будет, поэтому советую доесть бутерброд, ─ не тронутым остался и кофе в бокале исполнителя. ─ Эта рыжая, ─ спонтанно бросил Дазай, ─ кажется, Габриэлла, ─ он подвинул пиалу с мыльной водой, ─ увольте ее. ─ Я не вправе лишить эту женщину работы за одно только то, что она тебе напоминает другого человека, ─ взгляд мафиози приобрел тревожность от слов начальника, ─ скажу больше: мы оба знаем кого. Осаму с грохотом смахнул блюдо со стола.