Накахара
«Реальность ─ это круг. Петля, которая никогда не закончится». ─ Ч. Паланик Накахара выдернул руку из ладоней охранника, пока тот пытался сомкнуть его запястье в наручнике, за что уже в следующее мгновение получил предупреждающий удар дубинкой в ребра. Нехотя синеглазый исполнитель подчинился, вытянул перед собой руки: миниатюрные, белые, но с прокаченными, твердыми мышцами и тонкими зеленоватыми венами, заметно взбухшими на правой руке ближе к большому пальцу. Каждое движение конечностями заставляло сталь кусаться, вонзать в мягкую кожу острые зубцы, кровеня и пачкая мраморную, светлую кожу вишнево-красными каплями. На Чуе ─ твидовый, серый пиджак и песочно-коричневый галстук, кожаные туфли-оксфорды с жесткой шнуровкой от «Bontoni», запонки из белого золота и жилет, сильно затянутый на тканевом ремне сзади. Мафиози не хотел идти на свою собственную казнь, последнее и самое триумфальное представление в его жизни, одетым в безвкусный тюремный костюм, насквозь пропахший безысходностью и нечистотами. Он ─ смертник, но перспектива сгореть на электрическом стуле не пугала, наоборот, у Накахары перехватывало дух от осознания, что ему, подобно Анубису, с минуты на минуту предстоит вырвать свое сердце из груди и бросить на блестящую чашу весов последнего суда, где судьей и палачом выступит одна и та же личность: он сам. Мужчина следовал за надзирателем неспешно, словно прогуливался, этим, собственно, он злил толкавших его в спину с обеих сторон «секьюрити» ─ слишком модное слово, чтобы описать угрюмых смотрителей в тюрьме. Медленной поступью он прошел блок «А», зашел в лифт, огороженный ржавой решеткой, после чего надзиратель нажал мозолистой подушечкой указательного пальца на минус первый этаж, место, выбранное Накахарой для казни. Чуя видел, в насколько плачевном состоянии выглядели тросы, по твидовой ткани его пиджака он заметил быстро-быстро ползущего таракана, рожденного в грязи и антисанитарии насекомого, он стряхнул его, дернув плечом. Не сказать, что рыжеволосого юношу вели, как Ганнибала Лектера, с маской наполовину лица и в смирительной рубашке, однако отношение к нему в этих стенах было не лучше, чем, если бы молодого исполнителя собирались судить за убийства с последующим каннибализмом тел. Будь на его месте Осаму, то он бы непременно отвесил пару-тройку шуточек о выражении лица одного из охранников, прежде чем его подвели бы к директору тюрьмы, выразившему желание лично присутствовать в момент пропуска по юношескому телу высоковольтного тока. Японец прошел в освещенную мигающей лампочкой комнату, где на стульях в несколько рядов сидели пришедшие поглазеть на его смерть люди. «Если собрать всех тех, кто вас ненавидит, то нам не хватит территории и целого города», ─ скрипучим голосом произнес ведущий его под руку на эшафот директор, ─ «поэтому мы пригласили только незнакомцев, студентов юридического и просто желающих увидеть воочию электрический стул в действии зевак», ─ продолжил едва ли интересующую Накахару речь мужчина, ─ «последнее слово будет, мистер?» Синеглазый осужденный кивнул, и собеседник остановился на ступени, повернулся к нему лицом, одновременно с чем провел покрытой старческими пятнами рукой по припорошенным сединой волосам. Чуя послал директора на хер, и мужчина тотчас отвернулся, что-то пробурчав себе под нос из серии: «горбатого могила исправит». Накахара улыбнулся, продемонстрировал фотографирующим его со вспышкой журналистам свои зубы, негромко присвистнул одной из репортерш, что тут же отдернула ниже чуть недоходящую до круглых колен юбку кремового цвета. Молодой исполнитель подошел к стулу, расправил складки твидового пиджака, в последний раз окинул смотрящую на него в упор девушку взглядом и, наконец, сел, положив перед собой искусанные наручниками руки, а когда стальные кандалы услужливо снял надзиратель, то юноша переместил кисти на подлокотники. Позвоночником «волк» чувствовал всю жесткость высокой спинки, он немного ерзал, но вовсе не от страха, а скорее с непривычки, ведь ему не часто в своей жизни доводилось сидеть на подобных стульях. Охранники крепили ремнями из твердой, потертой кожи измазанные в крови руки к поверхности подлокотников, ноги грубо фиксировали в зажимах диэлектрического кресла. Надзиратель надел на голову шлем: обычно она должна быть выбритой, но палач здесь сам Накахара и только он вправе решать, в каком виде следует пропустить через себя переменный ток. Мужчина хотел смотреть, ему было чуждо завязывать васильково-синие, видевшие много зла и боли глаза. По лбу скатилась с соленой губки вода, стекла по линии носа мутной струйкой. Он отчетливо слышал отданную надзирателем команду отключить систему защиты. Со скрипом подняли рубильник ─ включился ток. Чуя все же зажмурил глаза. Первый разряд Десять секунд. Второй разряд. Констатировать смерть? Низкорослый исполнитель проснулся от грубо его тормошащей за плечо руки таксиста. Сон о собственной казни на электрическом стуле пробил рыжеволосого юношу на холодный пот. Он всунул в сморщенную старостью ладонь водителя несколько купюр, совершенно не имея никакого понятия о их ценности, но, судя по покачавшему головой британцу, он стащил у Дазая в кошельке недостаточно фунтов стерлингов, чтобы достойно расплатиться, как полагается воспитанному человеку, с дополнительными чаевыми за скорость и предоставленный комфорт во время поездки. Накахара откровенно не ебал, что сказал ему таксист, когда он указал сначала на багажник, а потом резко перевел палец на корпус Мертонского общежития. Однако словно «нет» мафиози расслышал и, выругавшись не по-английски, сам достал два потертых чемодана, на одном из которых ручка вот-вот была готова отлететь. По пропуску Кристофера низкорослый гонщик имел какие-никакие шансы занести свои вещи в общежитие, прямо проследовав в комнату Дазая. Конечно, раскладушку молодой «волк» не успел купить в такой суматохе, отчего сегодняшнюю ночь ему было суждено опять провести в постели Дазая, хотя в связи с недавним событием Чуя уже выражал готовность ко всему, лишь бы остаться в тени, как самого Огая, так и его людей. Сплюнув на серые камни гравия, синеглазый иностранец вошел в настежь открытые в такое время ворота Оксфорда, проскользив колесиками одного из чемоданов с вытянутой ручкой по заледенелой корочке лужи. Очень даже неслучайное появление прокручивающего в тонких пальцах сигарету Ширасэ в этот раз его нисколько не удивило ─ сероволосый лидер «Овец» присутствовал в столовой во время их разборки с Осаму, и, возможно, даже заснял украдкой на видео момент хлесткого удара ладонью по бледной щеке кареглазого наследника. Как-то реагировать на иглой осиного жала жгущий вопрос «наконец, решили съехаться с Дазаем?» у исполнителя не было сил, отчего рыжий в непривычном для него молчании обошел светлоглазого, смотрящего на него свысока гонщика. Признаться, у низкорослого мафиози хватало проблем и без подколов экс-товарища, начиная с того, что сволочь-Дазай засунул язык ему в рот и заканчивая тем, что он проиграл, и проиграл по-крупному, по причине чего теперь без помощи кареглазого наследника рыжему едва ли представлялось возможным выйти в свет. До недавнего времени синеглазого гонщика волновало непосредственно второе, однако после того поступка темноволосого исполнителя возле инвентарной Чуя никак не мог найти себе место от ураганом накрывших его эмоций, в коем смешалось отвращение с испугом, подавленность с гневом, ненависть с возмущением… Следует отдать должное будущему дону: он мастерски прощупал почву, после чего ударил именно туда, где проще всего было сломать внутренний стержень рыжего. Ширасэ закуривал уже, должно быть, третью сигарету, пока синеглазый иностранец катил свой чемодан по ребрам лестницы общежития Мертонского колледжа. Серые, как пепел от его же сигарет, волосы опадали на острые плечи, отросшую челку экс-староста закрепил заколкой назад. Коричнево-белый мех его куртки мок под медленно тающим на нем снегом. Послушай Чуя Артюра вовремя, и не пришлось бы сейчас унижаться ни перед бывшим товарищем, ни тем более перед смакующим всю прелесть своего нового положения Дазаем. Возможно, француз действительно смог бы ему помочь и с мафией, и с университетом, ведь, несмотря на длительную отсрочку Рандо, желтоглазый информатор все еще имел способность хоть как-то влиять на решения дона. Однако рыжий не захотел раскрывать веер своих проблем перед предавшим его однажды гувернером, оттого гонщик не нашел ничего лучше, чем слепо довериться своей импульсивной вспышке желания приехать, и как следует надрать молодому наследнику задницу, а после залечь на дно, параллельно с чем начать камнем за камнем строить свою новую жизнь в Лондоне ─ самом настоящем городе контрастов. Да только низкорослый исполнитель планировал послать на хуй бывшего напарника, а не спать с ним в одной постели, и уж никак не лежать смиренно под Дазаем, пока тот будет проводить осклизлым языком по его губам. По пахнущим горечью кофе, никотином и поднявшейся с желудка в момент рвоты желчью губам. «И как ему было только не противно?» ─ думалось тогда Накахаре. ─ «Вытворять подобное с мужиком, да еще и после блевоты». От одного воспоминания о недо-поцелуе хотелось отрезать себе затертый мыльными руками язык, а после рубануть лезвием того самого складного ножа по разодранным ногтями губам, чтобы вместе с кожей, мышцей и мясом вырвать из себя вкус вязко-кислой слюны молодого наследника. То, что сделал Осаму непременно повергло рыжего в шок по большей степени даже не из-за того, что касание губ темноволосого партнера выступило своеобразным выдернутым кольцом из взорвавшей весь его привычный мир гранаты, а, то, что ему в рот язык засунул именно Дазай, человек, паразитом съедающий все его внутренности, повышающий частоту сердцебиения и одним своим только существованием невольно обрекающий Накахару на непрекращающиеся, с годами становящиеся все только более мучительными страдания. Больше всего на свете, «волк» жаждал в тот момент с размаху ударить в ребра бывшему однокласснику, а после, поднявшись, бить Осаму до тех пор, пока бы его светлое, с точеными скулами лицо не превратилось бы в фиолетово-бордовую мякиш от синяков. Быть может, было бы неплохо сломать молодому исполнителю нос, или же сжать липкими от крови пальцами его шею и давить, давить, давить, пока чертовы губы воспитанника Огая не тронет легкая синева от нехватки кислорода. К несчастью для Чуи, Дазай увидел в его кобальтово-синих, как небо с полотен Ван Гога, глазах страх. То самое первобытное, невозможное к полному контролю чувство, что послужило естественным подтверждением действенности выбранного Осаму способа воздействия на Накахару. По сути, низкорослый гонщик сам принес ему в своих зубах намертво прикрепленный к ошейнику поводок, так бездумно бросив все и сорвавшись в леденящий кожу своей холодностью Лондон из привычного, но уже утратившего всякую ассоциацию с домом Токио. Расшатавшееся колесико старенького чемодана не выдержало очередного удара о выступ гранитной ступени и отлетело, стремительно покатившись вниз, к ногам молча наблюдающего за «волком» Ширасэ. Стянутая бинтом нога дрогнула ─ рыжеволосый исполнитель потерял равновесие, он пошатнулся, когда тонкие пальцы расцепились на потертой ручке. Дазай ─ это и есть электрический стул для Накахары.***
В половину первого ночи рыжий вскочил на кровати, коленом правой ноги ударившись в край стоящего рядом с постелью и служащего его личной «тумбочкой» стула. Молодому исполнителю снился все тот же сон, где его руки и ноги ремнями были прикованы к электрическому стулу, но только в этот раз все события происходили после отданной надзирателем команды дать второй раз разряд, спустя десять секунд после первого. Хоть губка была мокрой и теоретически загореться проводка не могла, но все равно что-то пошло не так, раз синеглазый исполнитель, еще будучи живым и крича от боли, почувствовал запах своего собственного горящего тела. Сердце гонщика пробивало своими частыми ударами ребра, во рту пересохло, а по огненному, как при сильном жаре, телу стекал пот. Он проснулся на полностью измятой половине простыни, со скатанным в комок одеялом в ногах. По левую сторону от него, прижавшись впалым животом к матрацу, вполне глубоко спал Осаму, с коего, очевидно, во время ворочания спал плед, обнажив белую, как молоко спину, с острыми буграми выступающего позвоночника и торчащими лопатками. Все же кареглазый наследник нехило выдохся за день, раз его обычно обрывистый, поверхностный сон не смог прервать случайно отвешенный ему удар рыжего пяткой в икру. Немного придя в себя и развеяв перед собой туман уходящего кошмара, низкорослый гонщик принялся грубо тереть свое лицо, он поднялся на скрипнувшей в унисон с его движением кровати. Опустив руки, исполнитель еще раз взглянул в сторону Дазая, расстегнул две первые пуговицы на доходящей ему до середины бедра рубашке, купленной не по размеру в интернет-магазине и часто надеваемой юношей в качестве свободной одежды для сна. На наволочке подушки под Чуей осталось мокрое пятно, до одури хотелось щелкнуть зажигалкой, поджечь конец ставшей панацеей для гонщика сигареты. Выходить на занесенный снегом, открытый балкон и продрогнуть до костей Чуя не собирался. Резким движением руки он схватил со стула полупустую пачку «Lucky Strike» вместе с пластмассовой зажигалкой, небрежно выдернул смартфон из портативного, вынужденного им купленного в Оксфорде-городе зарядника. Молодой исполнитель натянул джинсы, обулся и собрался уже окончательно встать с постели, как его запястье крепко сжала чужая, костлявая рука. Кареглазый наследник не мог позволить ему улизнуть из университета, ведь теперь, когда Осаму обзавелся весомым козырем против Чуи и обернул в свою пользу изначальный шантаж рыжего, оставалось разве что стать в разы хитрее, чем раньше, не совершать настолько очевидных глупостей, вроде крупной драки или побега. Признаться, Накахара и без того за эти два дня привлек себе слишком много лишнего внимания со стороны учащихся, если взять ту же так импульсивно им отвешенную экс-напарнику пощечину в столовой. Приехать в Англию, чтобы обрести свободу от прошлого, а в итоге стать заложником Осаму ─ та еще ирония, что уж говорить. Низкорослый гонщик услышал, как под весом поднимающегося партнера скрипнули заржавленные пружины кровати. Молодой «волк» посильнее сжал пачку сигарет в руке. ─ Куда намылился в середине ночи? ─ резко вопросил как нельзя «вовремя» проснувшийся исполнитель. ─ Я, кажется, тебе недвусмысленно дал утром понять, что ты в пизде, и чем больше будешь сопротивляться, тем быстрее Мори сделает из твоих кишок сосиски, ─ темноволосому мафиози было крайне выгодно приберечь пока свой трофей подле себя, не давая ему ни малейшего шанса даже попробовать спастись. ─ Я че должен спрашивать твоего ебанного королевского позволения, чтобы пойти в толчок покурить?! ─ вспылил с силой расцепивший пальцы будущего дона на своем запястье Чуя. ─ ЧСВ выше некуда, блять, ─ раздраженно добавил наклонившийся, чтобы зашнуровать кроссовки Накахара. ─ Пойдешь со мной, ─ в приказном тоне голоса отозвался кареглазый наследник, ─ к тому же в туалете заработает сигналка на весь этаж, если ты решишь задымить, так как на окнах, благодаря коменде, отвинчены ручки, и их самостоятельно не открыть, ─ двинувшись на кровати, он специально толкнул гонщика в бок, следом за чем перехватил у него зажигалку и машинально сунул ее к себе в карман спортивных брюк, ─ тебе за столько лет еще не надоело таскать мои зажигалки и сигареты? ─ его голая, покрытая в некоторых местах бледными следами шрамов спина скрылась за темной тканью толстовки. Синеглазый «волк» ничего не ответил, хотя перспектива подчиняться какое-то время Дазаю даже ради спасения собственной шкуры подводила его все ближе и ближе к мысли вонзить складной карманный нож будущему дону меж его торчащих лопаток. Рано или поздно, но Осаму в любом случае сдаст его Огаю, если, конечно, низкорослый исполнитель не обыграет его, придумав наиболее подходящий способ не только высвободиться из под рабства Дазая, но и безбоязненно заявить о своей позиции и притязаниях на долю в мафии дону, так как по большому счету уходить из клана рыжему особо не хотелось, к тому же в глубине души он понимал, что все мафиози отходят от дел лишь с пулями во рту. В тишине оба мужчин вышли из комнаты, кареглазый наследник раза два повернул ключ с деревянным номером апартаментов в замочной скважине, прежде чем последовал в сторону погруженной во мрак в такой час лестницы. Лунный свет, пробивающийся сквозь украшенные разноцветными витражами стекла освещал соединяющий общежитие с Мертонским колледжем коридор, безликими тенями для проходящего с собакой смотрителя отобразились юноши в окнах с уличной стороны. Университет был очень стар, и он, подобно любому другому зданию его возраста, хранил в себе огромное количество невыносимых за тяжелые железные ворота здания секретов. Стоит прищурить один глаз, и заглянуть в замочную скважину любой аудитории, и воздухе станет заметной белая дымка призраков когда-либо учившихся здесь людей. Тысячи юношей и девушек, сотни преподавателей ─ все они оставили свое наследие в этих хранящих каждую улыбку, плач, любовную историю, ссору, слезы, триумф и упадок стенах. Вглядись во тьму, и ты увидишь, как молодые, одетые в оксфордскую форму студенты в последний раз выступают за деревянной кафедрой кабинета, окидывают прощальным взглядом остающихся в университете друзей, а после, сцепив зубы, уезжают прямо из университета на фронт в кровавые годы войны, не позволившей им закончить учебное заведение, а некоторым ─ так и вовсе вернуться живыми домой. Моргни ─ эпоха сменится, и за дубовыми столами будет сидеть молодежь, отжигающая на дискотеках под «The Beatles» и пьющая ледяную «Колу» в стеклянных бутылках. Дерзкие парни и девчонки времени первых больших наушников, радио, более коротких юбок и не расширяющихся к низу брюк. От представителей каждого времени остался свой след, хотя бы самый маленький, почти что незначительный, но все-таки след, который при желании обязательно можно найти. В старых альбомах выпускников. В зазорах между книг Бодлианской библиотеки. В пыли раскрошившихся крыльев бабочки под треснутым стеклом кейса, ведь Оксфорд ─ это один большой том пишущейся и по сей день истории, со старыми и новыми героями, с набросками, зачеркнутыми текстами, залитыми чернилами рисунками. Выйдя на улицу, Дазай провел Накахару по аллее заснеженных деревьев к тому самому, переоборудованному в инвентарную складу, бывшему саркофагу для мертвых птиц со стеклянными глазами и трухой опилок вместо внутренних органов. Его двери овивал массивный железный замок, но, к удивлению синеглазого мафиози, темноволосый наследник последовал дальше вдоль кирпичной постройки. Обойдя ее, молодой исполнитель наткнулся на ведущую на плоскую крышу лестницу, немного подмерзлую, но все же не настолько, чтобы по ней было невозможно лезть. Подошва его ботинка, в отличие от накахаровских кроссовок, не скользила, отчего темноволосому исполнителю не составило труда в считанные минуты взобраться наверх. С поврежденной ногой, отдающей пронизывающей болью при каждом резком движении в икре, даже с учетом первоклассной физической подготовки подниматься по заледенелым брусьям оказалось для рыжего не из легких. Где-то на середине он вовсе чуть не упал: соскользнул ногами вниз, но успел в ту же секунду ухватиться жилистыми руками за выше расположенный выступ. Северный, пронизывающий насквозь ветер смахнул пряди медно-рыжей челки на глаза. Однако на крыше над его головой протянулся черный, украшенный слабо мерцающими звездами шатер ночного неба с чуть запорошенной по краям ватой облаков луной. Словно белые сапфиры в кольце на аспидном бархате перчатки со стороны выглядели эти излучающие тусклый свет шары. Впервые в воздухе не пахло перегноем осени, а чувствовалась отдающая морозцем свежесть декабря, первого месяца зимы. Зажигать сигарету пришлось от сигареты Дазая, так как дешевая зажигалка, раз сверкнув искрой, потухла навсегда. Стоящий рядом с «волком» мафиози не смотрел в его сторону, сощурившись, он вглядывался в россыпь звезд, пытаясь вспомнить название сложившегося перед ним созвездия. Это вовсе не то звездное небо, на которое мог часами смотреть Чуя из окна его детской спальни в японском приюте. Да и небосвод запечатленного им на ночную пленку с балкона снимаемой им в Сибуе квартиры тоже выглядел иначе, как, собственно, и все другие ночные полотна, что довелось ему видеть за свои восемнадцать с половиной лет. На крыше инвентарной Оксфорда звезды сияли мертвенно. Мертвенно прекрасно. Краше темно-алого затмения, к сожалению, увиденного низкорослым исполнителем только на кадрах в интернете в июле двадцать седьмого числа. Сделав несколько шагов назад и затушив тлеющий окурок подошвой кроссовка, юноша достал мобильный телефон.Суббота, 8 декабря
Подушечками пальцев он бесшумно застучал по сенсорной клавиатуре. «С самого первого взгляда на тебя в буфете я понял ─ одной ногой я шагнул в этот блядский ад. Мой приезд в Оксфорд далеко не глупость. Мой приезд ─ это начало конца». Delete. delete delete delete delete delete delete delete delete delete delete delete delete delete delete Для Накахары все повернулось в круговерть. Незаметно для себя он вернулся вновь к ведению сомнительного дневника в диалоговом окне с Дазаем, несмотря на то, что его от бывшего напарника отделяли теперь не двенадцать часов и тридцать пять минут тряски в самолете, а всего какой-то метр.