Чумной доктор
Hurts ─ Redemption
Это был не плач, а самый настоящий крик. Крик, доносящийся со дна его груди. От профессиональной укладки с помощью утюжка и лака не осталось ни следа: золотые пряди волос Фицджеральда, выбившись из прически, тусклой, неопрятной пряжей щекотали ухо распаковывающего за спиной голубоглазого американца шприц Огая. Облаченные в алебастровый шелк перчаток руки Фрэнсиса сжимали черную ткань пиджака дона, щеки обоих мужчин соприкасались, и Мори ощущал на своей коже всю горечь скатывающихся по лицу блондина слез. Скотт ─ джентльмен, но сегодня, как и в день смерти своей дочери, он имел полное право на слезы. Для господина Фицджеральда ничто в жизни не имело такой вес, как его семья, от которой сейчас не осталось ничего. Безусловно, смерть Зельды была ожидаемой, но разве можно, даже понимая всю неизбежность наступления трагичного события с самым дорогим для тебя человеком, быть полностью готовым к этому? Кей не мог успокоиться, в закрытой на ключ спальне особняка он выпустил волной накрывшие его чувства наружу, позволил себе обнажить перед красноглазым лидером «Портовой мафии» свое горе. Ринтаро слышал, как билось его сердце, ощущал тяжесть прижавшегося к нему всем телом и упершегося ребрами в ребра Фрэнсиса. Бледнолицый аристократ спал с Фицджеральдом не так много раз за все долгие годы их знакомства, дабы прослыть в обществе любовниками, однако этого было достаточно, чтобы физически вкусить друг друга, стать ближе и научиться понимать то, что едва ли возможно выразить словами. Огай знал, каким мог быть голубоглазый американец, и в какой именно момент следовало остановить поток эмоций, чтобы те не пошатнули его авторитет в глазах других. Их близость даже трудно было назвать обычным сексом, скорее ─ интимным диалогом тел безо всяких прикрас. Дон бросил пустую упаковку из под шприца на отполированную, отражающую их силуэты с американцем поверхность кофейного столика, после чего, скользнув свободной рукой по предплечью партнера, сделал шаг назад, тем самым дал знак блондину ответно отодвинуться от него, расцепить пальцы на гудроновой ткани пиджака. Без слов сочувствия, кажущихся сущей насмешкой в данной ситуации, он провел краем вытянутого из переднего кармана шелкового платка с расшивкой его инициалов по скуле Фрэнсиса, вслед за чем вложил этот кусок дорогой материи ему в ладонь. На белой, восковой коже Мори остался мокрый подтек чужих слез, который он также вытер, но уже своей перчаткой. Взглядом по-прежнему равнодушно смотрящих дьявольско-алых глаз он указал на кровать и, не дожидаясь действий Фицджеральда, подошел к подзеркальному столику, наклонился к самому нижнему, практически достающему до пола выдвижному ящику, на дне коего мужчина сразу нащупал твердый кейс с капсулами довольно-таки сильных транквилизаторов. Эти выполненные в стиле викторианской Англии апартаменты еще в первый день его приезда с Дазаем выделил Скотт Огаю, по причине чего он сразу же заполнил расположенную в них мебель своими вещами. Не только личными, но и связанными с его теперь уже второстепенной деятельностью после занятия кресла дона ─ медициной. Правда, среди всевозможных снотворных, болеутоляющих и антидепрессантов находились в определенных пропорциях яд, морфий и множество других запрещенных для хранения в подобном виде веществ. Наклонившись к светловолосому бизнесмену, лидер «Портовой мафии» медленно расстегнул пуговицы на его коричневом пиджаке, помимо чего, он помог Фицджеральду высвободить правую руку и вынуть платиновые запонки из манжета белоснежной рубашки, что уже в следующее мгновение Мори аккуратно закатал сантиметров на семь выше изгиба острого локтя. Он стянул с ладони Фрэнсиса перчатку, и его взору предстало золотое, обручем стягивающее безымянный палец кольцо. Тактичность, присущая одной из сторон его характера, не позволила дону задать вопрос американцу, как долго тот еще планирует носить на себе символ разрушенного смертью миссис Фицджеральд брака, хотя на долю секунды красноглазый мужчина уже подумывал произнести это вслух. Блондин не спросил что именно ему собирался вколоть дон, лишь слабо пошевелил кончиками пальцев, когда бледнолицый японец случайно задел его руку своим холодным, обнажившимся из под чуть приподнятого вверх пиджака запястьем. Огай вернулся к кофейному столику, почти что бесшумно снял перчатки, бросил их на мягкую сидушку кресла с резной спинкой и симметричными, остроконечными пиками по обоим бокам. Антисептиком он обработал руки, тщательно растер ладонями едко пахнущую, быстро высыхающую жидкость. Красноглазый мужчина ввел определенную им для Фрэнсиса дозу транквилизатора через одноразовую иглу до нужной отметки, как и полагалось медику, он перевернул шприц, слегка постучал пальцем по пластиковым стенкам, но уже в следующее мгновение надавил на него с целью спустить остатки воздуха. Колпачком Ринтаро закрыл на время обработки места для намеченного укола навершие иглы, тугим жгутом он перетянул руку американца, начавшего сжимать и разжимать пальцы для лучшей видимости тонких, зеленоватых вен. В какой-то момент чумной доктор остановил его, коснувшись проспиртованной ваткой внутренней стороны локтя. В следующее мгновение темноволосый партнер вернулся уже со шприцом, и господин Фицджеральд почувствовал болезненно-острый поцелуй металла. Блондин не просил анестезии, так называемого блокатора своих эмоций, но, не введи ему внутривенно анксиолитик Огай сейчас, и он бы не смог завтра даже произнести прощальную речь в церкви, трясясь и едва ли находя себе место после проведенной в страданиях ночи у закрытого гроба покойной возлюбленной, легкие коей от туберкулеза давно уже превратились в труху. В данный момент Кей нуждался в отдыхе сильнее, чем в кислороде, отчего мужчина не стал противиться решению лидера «Портовой мафии» искусственно погрузить его в сон с помощью несколько превышенной, но в разумных пределах, дозы успокоительного. Последнее, что помнил в тот день Скотт, была поднявшаяся от ветра на заснеженном, открытом окне тюль: белая как фата невесты, недолговечная, как его с Зельдой семейная жизнь. Но смерть миссис Фицджеральд ─ это искупление Фрэнсиса. This is just his redemption.***
─ С моей стороны будет выглядеть моветоном для вас, если я не приеду на похороны? ─ сухо задал весьма ожидаемый Мори вопрос Дазай на другом конце телефонного провода. ─ Уважительных причин и оправданий от меня бесполезно дожидаться, поэтому скажу прямо: мне плевать, как на Фицджеральда, так и на его жену, ─ красноглазый мужчина провел кончиками пальцев по гладкой поверхности полностью черного, стационарного телефона, еле ощутимо обвел ободок вышедшего из общепринятой моды на сегодняшний день диска номеронабирателя, ─ и если мое отсутствие не принесет вам личного неудобства, дон, то я предпочту остаться в Оксфорде до Рождества, ─ достаточно категорично, почти что на одном дыхании окончил свою речь воспитанник. ─ Я отправил от твоего имени букет белых роз господину Фицджеральду в знак выражения твоих соболезнований и преподнесения извинений за невозможность приехать на прощальную церемонию в Лондон, поэтому столь безответственное на самом деле поведение не назовут моветоном в обществе, ─ прохладно проговорил Огай, его темно-красные, как рубины в короне английской королевы, глаза неотрывно смотрели на падающий крупными, белыми хлопьями снег за стеклом открытого на микро-проветривание окна библиотечной комнаты. ─ Вы, как всегда, предусмотрительны, ─ с ноткой недовольства в голосе отозвался Осаму, ─ Мори-доно, полагаю, вас следует ожидать в университете после двадцатого? Или же вы посчитали нужным раньше открыть сезон рождественских приемов с моим участием? ─ прямолинейно, с оттенком пробившихся эмоций продолжил на секунду-другую потерявший свое самообладание мальчишка. ─ И будет ли у вас время увидеться со мной с глазу на глаз? ─ изо всех сил сдерживая напор и контролируя интонацию своего теперь уже надрывистого голоса, не смог не добавить, видимо, волнующий его куда больше своего отсутствия на похоронах вопрос Осаму. ─ Тебе есть что мне рассказать? ─ надтреснуто задал встречный вопрос поправивший темно-вишневую, заправленную в кольцо штору с золотыми кистями Ринтаро. ─ Это будет зависеть от вас. ─ Я выделю тебе час личного времени в один из дней, но если в нашей беседе не окажется весомой смысловой нагрузки, и все сведется к твоему недовольству по поводу предстоящих тебе вечеров, то это будут действительно последние шестьдесят минут, в течение которых тебе будет предоставлена возможность говорить со мной без присутствия посторонних лиц в комнате, ─ строго предупредил молодого исполнителя темноволосый начальник, ─ двадцать третьего числа будь готов покинуть Оксфорд, до сочельника планируется лишь один благотворительный ужин, но перед ним тебе нужно будет прийти на финальную примерку костюма в ателье, ─ еще в последних числах ноября Огай пригласил в поместье Фрэнсиса портного, чтобы тот снял все необходимые мерки с наследника для пошива парадного пиджака, жилета и брюк. ─ Ну, что вы, я привык к регулярному исполнению долга быть вашим «сыном», дон, ─ Ринтаро показалось, что в момент произнесения этой фразы его воспитанник ударил в стенку деревянного шкафа кулаком. ─ Что-то еще? ─ Нет. ─ Всего доброго, Осаму. ─ Аналогично, ─ Красноглазый мужчина с тихим бряцаньем положил трубку за несколько секунд до того, как в ней послышались короткие гудки. Из-за снега в библиотеке было особенно светло, корешками к Огаю лежала на рабочем столе американца стопка антикварных, выполненных в старо-английском стиле книг, в сантиметре от коей чумной доктор сразу заметил небрежно брошенные стеклами вниз очки. Справа от японца на медном подносе возвышался холодный чайник, пустой молочник, фарфоровая сахарница с кусковым сахаром, железные щипцы и простоявшая здесь, как минимум одни сутки, маленькая чашечка с покрытой белой пленкой кофе. Всем многочисленным слугам голубоглазого бизнесмена запрещалось входить в кабинет без специального разрешения хозяина особняка, по причине чего за день никто так и не убрал оставшийся после Фрэнсиса сервиз. Но красноглазый аристократ хорошо помнил это место, ведь после снятия обвинений и его незапланированного освобождения из под стражи, благодаря адвокату Скотта в 90-х годах, он часто коротал вечера среди стеллажей личной коллекции книг бизнесмена, пил кофе или вино, склонившись над пожелтевшими страницами каждый раз нового произведения. Признаться, с библиотекой Мори связывало еще одно воспоминание, правда, настолько далекое и выцветшее, что лидер «Портовой мафии» уже начинал сомневаться, ему ли принадлежал тот лишенный садизма, боли и страданий эпизод жизни, или же это какой-то сон, рассказанная кем-то другим в попутке история. На восемнадцатом году жизни он потерял девственность в стенах городской библиотеки, за десятым стеллажом и с сыном библиотекаря. Даже в молодости Ринтаро казалось тем еще постыдством заниматься подобным в столь публичном месте, однако в нем в то время бурлил повышенный интерес к сексу, если учесть, что на далекой от Лондона ферме, кроме демонов и его собственной семьи, никто больше не жил: ни одной леди, и ни одного джентльмена. По правде говоря, Огаю уже очень давно не верилось, что он тоже когда-то носил короткие, темно-коричневые шорты, совсем как те, что были на Дазае осенью и входили в комплект его оксфордской формы, ведь он даже не помнил своего лица в юношеском возрасте. Первый, опередивший девушку на три месяца партнер Мори был старшим сыном достаточно зажиточного по тем временам библиотекаря и имел возможность обучаться в элитной, чисто мужской гимназии, о которой выросший в семье простого врача мальчишка не мог и мечтать, как и вообще о получении не домашнего образования в целом. Этот городской, всегда одетый с иголочки, но раскрепощенный не по годам юноша и соблазнил молодого Ринтаро отдаться ему прямо на открытой, помеченной фирменной печатью лондонской библиотеки книге. Узнай его отец об этом, и он непременно бы снял с Мори разделочным ножом кожу. Красноглазый японец слишком долго жил в страхе перед тираничным главой семьи, для которого не существовало ничего в этом мире, кроме медицины и «Чумного доктора» ─ похоронного, доставшегося ему по наследству бюро, размером с ноготок. Выдохнув, мужчина прислонился к рядам плотно стоящих друг к другу книг, почувствовав край уткнувшейся ему в позвоночник деревянной полки. По-хорошему следовало бы включить электрический камин, но двигаться совершенно не хотелось. Знакомству с Зельдой Фрэнсис до сих пор оставался обязанным ему, так как на устроенном чумным доктором приеме в Соединенных штатах светловолосый американец и встретил среди всей богемы Нью-Йорка ее ─ самую яркую женщину в своей жизни, что была единственной дамой на том вечере, отказавшей молодому магнату в танце. Должно быть, покойная Зельда сейчас бродит из комнаты в комнату, безустанно проворачивает в замочной скважине ключи в загробном мире, отчаянно пытаясь найти свою дочь и невольно ведя за собой целый рой других, не похожих на нее призраков: замерших, неприкаянных, потерявших себя созданий тьмы. Красноглазый аристократ хорошо знал то охваченное сумраком место, так как ему доводилось умирать, и, пройдя тот лабиринт из тысячи закрытых дверей, он привел вместе с собой в реальность несколько мертвых, ходящих за ним попятам тварей, вроде той женщины с черным порезом на шее и сопровождающего ее мужчины с грязно-синими губами. Были, конечно, еще и другие, но самой сильной оказалась именно эта чета, ведь нельзя войти в ад и вернуться из него одному. К тому же, от таких галлюцинаций не сможет избавить даже горсть таблеток вызывающего сильное привыкание валиума. Задумавшись, дон дернул широкую ленту из черного шелка на собранных в хвост волосах, развязал ее, высвободил угольные, мгновенно упавшие на плечи волосы. Он знал, что отсутствие Дазая на похоронах будет лучшим актом сострадания по отношению к Фицджеральду с его стороны, если брать во внимание факт их явной неприязни друг к другу, однако Ринтаро предпочел умолчать об этом в диалоге с Осаму, дабы у воспитанника сложилось мнение, что сглаживанию его моветона в глазах аристократов он обязан непосредственно ему. Опубликованное с аккаунта кареглазого мальчишки якобы от имени «Портовой мафии» объявление о розыске Накахары не удивило Огая, наоборот, ему даже стало интересно, в какую на этот раз игру с ним решил сыграть Дазай, поэтому он охотно принял его завуалированный под вызов донос о местоположении рыжего. Чуя находился сейчас в Оксфорде, но будущий дон четко обозначил свою позицию оставаться еще какое-то время в тени. В любом случае, он намекнул о своем намерении начальнику самому выдать бывшего напарника в наиболее подходящий момент, очевидно, чтобы сломленный и никак не ожидающий подобного поворота дел синеглазый мафиози не имел ни малейшего шанса сбежать. При таком раскладе Мори даже подумывал доверить наследнику сыграть с Накахарой в русскую рулетку, чтобы револьвер в дазаевских руках смог сам решить судьбу низкорослого гонщика: вышибить ему мозги или нет. Отойдя от книг, мужчина поднял упавшую на пол ленту, после чего, стуча каблуками начищенных до блеска туфель, покинул библиотеку.