Delete Your Message

Чумной доктор

Его руки никогда не дрожали с ружьем: встрепенувшим птиц выстрелом Мори задел оленю бедро. На вьющейся, белой, но ближе к спине переходящей в оттенок холодного кофе шерсти собаки серебрились снежинки, тотчас рванув к хромающей жертве, храбрая Бонго вместе с другими псами своей породы буквально окружили с нескольких сторон животное, лая и угрожающе скалясь, пока пуля второго выстрела чумного доктора не ввинтилась в спину умирающего, довольно юного оленя. Охотничьим ножом Огай перерезал горло загнанному животному, предварительно повернув голову оленя в сторону, чтобы острие оставило одну, но идеально ровную рану. Бонго обнюхала окровавленную шерсть, после чего уткнулась светло-коричневым носом в ногу красноглазого мужчины, видимо, в ожидании похвалы. Для охоты на крупную дичь лидер «Портовой мафии» привык брать более жестоких по отношению к лесным зверям лаек, а не используемых обычно с целью затравливания зайцев и зачастую отстреливаемых браконьерами после закрытия сезона борзых. Темные сапоги дона зарывались в снег, сняв тяжелившее плечо ружье, он поправил сползшую на брови шляпу, перевязал слегка размотавшийся платок, не снимая кожаных перчаток, пригладил серый мех на пальто. Вдалеке раздался свист егеря поместья Фицджеральда, и собаки, напоследок вильнув хвостом, последовали команде британца вернуться в то время, как сам Мори подошел к дернувшему голову от нетерпения темно-коричневому, с угольно-черной гривой арабскому скакуну ─ любимому и самому дорогостоящему жеребцу Скотта. Японец достаточно ловко вдел в стремя левую ногу, без труда приподнялся на ней, после чего уверенно перекинул правую через спину коня, одновременно с чем Огай зажал поводья в руке. Мори помнил, как в двенадцать лет его впервые привел на конюшню отец, чтобы он взял уроки верховой езды ─ причитающаяся к хорошей сумме денег благодарность зажиточного пациента за искусно проведенную операцию. Даже не представляющий, как садиться в седло мальчик, хотел воспользоваться хотя бы для первого раза посадочным блоком, но грубо сдвинувший ногой деревянную установку отец заставил его четверть часа промучиться в попытках с земли залезть на постоянно вертящую мордой в стороны кобылу. Чумной доктор был приверженцем исключительно английского стиля езды, поэтому он сжал облаченные в перчатки ладони в кулак, пропустил через них поводья петлей вверх, вслед за чем положил большие пальцы поверх них. В отличие от западной манеры, здесь поводья не завязывались узлом на конце. Красноглазый мужчина сжал бока арабского скакуна, и тот послушно начал движение, вскоре перейдя на умеренную рысь. Возле постепенно сворачиваемого ввиду ожидаемой, согласно прогнозам, метели, лагеря его ждал Фицджеральд, однако возвращаться к американцу дон не спешил, после очередной, проведенной в нескончаемом кошмаре ночи, да еще и в сооруженной в виде довольно вместительного шатра палатке, Мори считал нужным немного проветриться, привести в покой взбудораженные сновидением мысли. Несмотря на то, что в этот раз Огаю не снились убитые его рукой мертвецы, мужчина был неприятно встревожен вновь всплывшими в своей памяти фрагментами прошлого, навеянными видом его старой фермы, матери, безэмоционально скребущей подсохшей ручкой по страницам расходной книги. За день до своей смерти она отправила тогда чумному доктору письмо, еще только-только отбывающему на поезде в назначенное генералом место для прохождения армии на его девятнадцатом году жизни. Мать писала о том, что ее буквально сводят с ума призраки, она не может больше противиться им, бороться, особенно, когда нет рядом никого, с коим бы женщина разделила свои страдания. Женщина предупреждала сына о том, что в его крови течет ровно такое же проклятие, и в этом году, или же спустя несколько десятков лет, но обязательно наступит тот день, когда руки усопших сожмут и его горло. Гнилое яблоко от гнилой яблони: с материнским молоком Мори был также вскормлен ядом. До этого, прочтенного в прокуренном купе поезда письма Огай привязывал свои видения либо непосредственно к самой находящейся на отшибе и подвластной демонам прерий ферме, либо к проблемам с психикой, раз ни брат, ни, тем более отец, не могли увидеть то же, что и он. В минувшую ночь лидеру «Портовой мафии» приснился довольно смутный, заставляющий вернуться к воспоминания прошлого сон, где красноглазый мужчина вновь увидел свою бродящую по охраняемому Цербером лабиринту холодных комнат ада мать. Ему снилось, будто она лежала в своей постели, шарообразный живот натягивал ситцевую ткань домашнего халата, когда черные, как и у Огая, волосы растрепались на желтоватой подушке. Женщина тяжело дышала, по ее открытой груди стекал крупными каплями пот, всегда аккуратно постриженные ногти на ее руках выглядели крайне неухожено: утончившись, светлые, обгрызенные ободки начали слоиться, на потускневших ногтевых пластинах виднелись коричневые пятна. «Дотронься», ─ ее сухие губы дрожали, вцепившись костлявыми пальцами в запястье Мори, она насильно опустила его руку на вздутый живот, под подол легкого халата, ─ «чувствуешь?» ─ под кожей что-то билось, но едва ли эти толчки по своей природе вообще могли принадлежать человеческому существу. Трясущимися пальцами женщина расстегнула маленькие, вырезанные из дерева пуговицы, открыв для взора сына свой увитый сине-зелеными венами живот, под толщей которого чумному доктору были отчетливо заметны рельефные выпуклости рывками перемещающихся червей. Лидер «Портовой мафии» в ужасе отдернул руку, но в следующее мгновение, овив его запястье осклизлой лентой, проползла откуда-то взявшаяся на постели зеленовато-серая змея, что, высунув шипящий язык и обнажив два сверкнувших холодным блеском клыка, заскользила по бледной, почти что безжизненной руке женщины к груди: полной от молока, с потемневшими ареолами и ярко-бордовыми, натертыми сосками, в один из которых вонзила свои зубы чешуйчатая тварь. Эту ночь Огай проводил в шатре-палатке, внезапно проснувшись, он надел на себя пальто, максимально бесшумно, дабы не разбудить повернувшегося на шкуре Фицджеральда, вышел на ночной, январский воздух. С ухода Дазая прошла неделя и четыре дня. Слово «исчезновение» казалось чумному доктору неточным по отношению к поступку воспитанника, так как тот целенаправленно покинул на утро после рождественского бала особняк. Издалека Огай увидел тушу лежащего возле ручья оленя, дернув поводья, красноглазый мужчина остановил коня, спрыгнул на красный от крови и примятый чьими-то сапогами снег. Подойдя ближе, лидер «Портовой мафии» заметил, что животное обезглавлено, помимо чего у него разворошены в разные стороны ребра и вынуто сердце, словно кто-то пытался сымитировать ритуальное убийство. Передние, стройные ноги оленя давили на толстые, вылезшие из под земли корни дерева, внешне напоминающие вспученные вены на руках старика. На месте сруба головы животного красной рекой растекалась еще теплая кровь, свернутые в узел внутренности темнели. Ниже по ручью послышался слабый треск, Мори направил ружье в сторону источника шума, однако уже в следующее мгновение он заметил на разделяющем мелкий ручей берегу силуэт темно-серой, с белыми пятнами и молочной, не подрезанной, в отличие от других лошадей, гривой ирландскую кобылу Фицджеральда. «Я надеюсь, ты не собрался в меня стрелять», ─ прохладно, но с видимым налетом недовольства проговорил приблизившийся к ледяной воде Скотт, ─ «почему ты опять ушел под утро?» ─ чумной доктор медленно опустил ружье, после чего молча разрядил его. ─ «И мы сейчас не на разрешенной в соответствии с лицензией охотника территории, этот олень», ─ обтянутой в коричневую перчатку рукой американец указал в сторону раскуроченного животного, ─ «может обойтись нам крупным штрафом, Огай», ─ блондин с пренебрежением всматривался в обезглавленное тело. «По мне видно, что я ношу с собой топор, чтобы отрубать оленям головы?» ─ сухо ответил на высказанный Фрэнсисом упрек Мори. «А я не говорил, что это сделал ты», ─ спрыгнув с кобылы, продолжил Фицджеральд, ─ «но если мы отсюда не уйдем, то придется это объяснять другим», ─ уставшая с дороги лошадь наклонилась к ручью, концы ее растрепавшейся на ветру гривы мягко коснулись воды. Лидер «Портовой мафии» еще раз бросил взгляд на утопающую в крови тушу, перед тем как он взобрался на коня, заставил дорогого жеребца перепрыгнуть узкий ручей, дабы избежать возможных судорог из-за низкой температуры воды. Шерсть пальто чумного доктора, как и его лицо, испачкалось в нескольких местах кровью, мужчине хотелось как можно быстрее вернуться в особняк, снять с себя пахнущую смертью одежду. В четверть пятого в дверь его комнаты постучали, ─ слуга интересовался, не требовалось ли принести еще вина. Теплая вода обжигала холодное тело дона, длинные пальцы сжимали тонкую ножку бокала, висящее напротив зеркало запотело, от движения ног сочились по керамическому бортику налитой до самых краев ванны струи воды, пламя стоящих на натертом до блеска подзеркальнике оставалось ровным, несмотря на приоткрытое, выходящее на задний двор окно. Черные, мокрые, пахнущие хвойным шампунем волосы липли к бледной шее Огая, отпив красного вина, он опустил фужер на стоящий подле него стул с наброшенным на деревянную спинку шелковым халатом, несколько темно-алых капель алкоголя скатилось на выключенный экран айфона. Неужели, Дазай и вправду рассчитывал, что лидер «Портовой мафии» будет его искать, слепо приняв участие в его по-детски преподнесенных прятках? Признаться, Мори был несколько разочарован в избранной своим наследником тактике. Откинув голову назад, чумной доктор поднял выше ступню, упершись пяткой в холодный, белоснежный кафель плитки, одновременно с чем он откинул со лба намокшую прядь. Поступок Осаму казался мужчине скорее инфантильным, чем провокационным, особенно, если учесть, что мальчишка сбежал с Накахарой, а не с кем-либо другим. Должно быть, молодой исполнитель хотел этим целенаправленно задеть дона, если учесть, что Чуя ─ первое лицо в списке его кандидатов на казнь, отчего любое сближение с ним априори будет рассчитано как посягательство на верность. Кареглазый мафиози хотел, чтобы это выглядело со стороны, как предательство, ведь тогда он бы смог манипулировать Огаем. Приподнявшись, Мори протянул руку к бокалу, сделал еще несколько крупных глотков вина. Жаль, что Дазай не предвидел такого варианта событий, в котором бы чумной доктор в ответ на его выходку, наоборот, остался безучастным: да, собаку можно сколько угодно бить, но разве есть в этом толк, если по итогу шавка так и не научится распознавать своего господина? Сорвавшийся с цепи пес должен уметь самостоятельно возвращаться к своему хозяину, поняв, без кого он действительно долго не протянет на свободе. А пока кареглазый наследник будет приходить к подобному умозаключению, остается только ждать. Бездействовать и ждать. Часом ранее Огай позвонил декану биологического факультета на личный номер, попросив того об одолжении непременно сообщить ему, если его «сын» появится в университете к началу сессии, на что британец охотно согласился. Кроме Оксфорда, своеобразной нейтральной территории, Дазаю некуда идти, когда ему наскучит общество рыжего в мотеле. Чумной доктор не был удивлен, что Чуя выбрал «Две сосны» в качестве своего временного убежища: этот гостиничный комплекс располагался далеко, на взгляд рыжего, от поместья Фицджеральда, да и наличие леса создавало ложную иллюзию защищенности. Обещание свободы и деньги ─ вот, чем можно в любой момент заставить синеглазого исполнителя забыть об Осаму. Как только бледнолицый наследник вернется, Мори предложит Накахаре то, в чем больше всего он нуждается, и тогда Дазай сам выстрелит ему в спину: гордость не позволит темноволосому мафиози быть «проданным» своим бывшим напарником, или уже теперь сексуальным партнером ─ Огай не считал нужным вникать в степень близости их отношений. Завернутого в рубашку его воспитанника пистолета рыжего было более, чем достаточно дону, дабы все понять. Дверь открылась без какого-либо стука, в расстегнутой у самого горла рубашке Фицджеральд вошел в комнату, нисколько не считаясь с потребностями и личными желаниями Огая, он присел на борт ванны, кончиками пальцев провел по обнаженной ключице. Фрэнсис ─ ровно такой же собственник, как сам Мори, их отличие проявляется лишь в выборе способов, благодаря которым каждый из них подчиняет кого-либо себе. Это сходство лидер «Портовой мафии» понял еще, когда они только-только познакомились в тюрьме, двадцать с лишним лет назад. Американец налил вина в бокал, немного отпил, после чего расстегнул все остальные пуговицы, сбросил с плеч алебастровую ткань рубашки. Чумной доктор был уверен, если он не ответит взаимностью Скотту сейчас, то блондин непременно начнет допытываться по поводу содержания сна японца, о чем Огай едва ли с кем-то хотел делиться. Мать напомнила ему о высосанном вместе с молоком яде, что изо дня в день подводит Мори к смерти. Красноглазый мужчина помнил, как отец назвал на похоронах ее психически нездоровой, на что Огай публично возразил. Проклятие передалось ему по наследству, как и ген убийцы от отца. Но не разбуженное ночным кошмаром сновидений прошлое стало причиной раннего ухода чумного доктора из шатра. Дазай. В сгоревшем универмаге юноша тоже видел запечатанные в закопченных зеркалах души умерших, чувствовал их страдания и жар потушенного несколько лет назад огня, натурально обжегшего его лишенные перчаток руки. Огай всегда знал о малой, но все же вероятности их кровного с Осаму родства, особенно по мере того, как с каждым годом он становился все больше и больше похож на него самого. Анализируя его дело, дон пришел к выводу, что Осаму не походил на своих погибших во время теракта в театре родителей даже внешне, что уж говорить о характерах и каких-то других, известных Мори о тех людях составляющих. Вполне возможно, что они изначально усыновили Дазая еще в младенчестве, когда биологическая мать по каким-то причинам оставила ребенка. Скорее всего, она назвала его изначально по-другому, так как записей на имя Осаму Дазай Огаю даже с подключением всевозможных связей не удалось найти. Лидер «Портовой мафии» спал с настолько огромным количеством мужчин и женщин за свою жизнь, что запомнить даже чисто черты лица всех казалось невозможным. Однако, если бы красноглазый мужчина сейчас сделал тест ДНК на отцовство, то это изменило бы хоть что-то? Для Мори по отношению к Дазаю ─ нет, как и, собственно, для Дазая по отношению к нему. Они больше не отец и сын, их изначальная, хоть родственная, хоть приобретенная связь перешла в отношения совершенно иного характера, в которых не предусмотрено место равенства: только полное поглощение одним партнером другого, как ментально, так и физически, из которого единственным способом выбраться для Осаму станет ─ убийство своего доминанта. Если говорить откровенно, то, по сути, именно это действие изначально лежало в основе всех мотивов Огая, так как излишняя к нему привязанность могла помешать наследнику преступной иерархии выполнить свой самый главный долг. Но если поначалу сексуальная близость вызывала сильнейшие душевные, приводящие к ненависти страдания у Дазая, то спустя время он проглотил свою боль, научившись извлекать из нее иные чувства. Теперь же мальчишка желал не свободы, а постели своего начальника. Острие наносящего раны ножа превратилось в извращенный вид удовольствия. Скотт мягко перебирал аспидные пряди волос чумного доктора, периодически касаясь самыми подушечками влажной кожи на лице. Огай точно знал: он будет ждать, просто наблюдать, но в то же время оставаться безучастным до тех пор, пока его воспитанник сам не сделает очевидный, на взгляд Мори, выбор ─ все-таки умная, хоть и заблудшая собака всегда найдет дорогу к своему хозяину. Красноглазый мужчина дернул вниз молнию поднявшегося с края ванны партнера, приспустил светлые брюки вместе с нижним бельем, после чего обхватил пальцами расслабленный член Фрэнсиса, приблизил его к своим губам.