Хорватский по-русски

— Я могу висо объяснитэ, — говорит Модрич без какой-то особенной паники, смотря на Субашича, стоящего за его спиной с осуждающим видом, покачивающего головой с какой-то отеческой заботой. — Не надо, Лука, — говорит Даниель, сдергивая с плеч зеленую вратарскую футболку. — У тэбе семья, а ты по девкам ходишь, — он качает головой снова, и Модричу становится хуже в разы — подведший свою команду в самом важном чемпионате в ее жизни, уже дважды предавший свою милую жену и маленьких детей… Лука садится на скамью, будто падает на землю простреленной тушей дикого зверя — хватается за голову, сильнее сжимая в одной руке маркер — смотрит на него, как на проклятие: кто вообще эта девушка?! Он не понимает, как докатился до такой жизни — ему хочется разрыдаться и пнуть со всей силы «золотой мяч», который обязует его держать марку лучшего игрока. Лука закрывает глаза, делает глубокий вдох — Субашич подсаживается к нему поближе и кладет дружескую ладонь на его худое уставшее плечо. — Я никому не скажэ, но ты заканчивай, — он хлопает Модрича по плечу, и Модрич кивает на автомате, пока в голове судорожно мелькают кадры последней недели: оглушенный успехом своей сборной в победе над Англией, Модрич и подумать не мог, что победа не захочет даваться им в финале битвы — да еще и эта странная девчонка… Лука прикусывает нижнюю губу, стеклянные глаза краснеют еще больше, Субашич снова хлопает его по плечу и кивает в угол раздевалки: — Камру ей отдай, — он молчит пару мгновений. — И забудэ об этом, все уже прошло, пора уезжати, она за тобои не поедет, ты не ломай семью просто так, почем зря… Модрич кивает на каждое слово, смотря на камеру в углу раздевалки — черная и потертая, видно, что не новая, она лежит на кафеле и своим стеклянным объективом смотрит прямо в стеклянные глаза Модрича. Он чувствует себя предателем, плохим мужем, ужасным отцом и разочарованием всей страны — ничто сейчас не может его успокоить или подбодрить — Субашич уходит, отвлеченный телефонным звонком своей жены. Лука плотно сглатывает набравшуюся во рту слюну и медленно подходит к камере, чтобы ее подобрать — как только он берет ее в руки, дверь в раздевалку распахивается, влетают его дети и жена, Ваня. Лука сжимает камеру руками — Руссия столько боли и разочарования в самом себе подарила ему, что становится паршивее с каждой секундой. — Ваня! — сделав лицо как можно более счастливое, восклицает Модрич, и красавица-жена кидается к нему на шею, тут же целует его в губы, пока в ногах у них бегают беззаботные смеющиеся дети. Когда Модрич открывает глаза, его настигает осознание — на губах совсем не вкус губ жены. Он хочет удавиться, все вокруг заставляет его чувствовать себя ужасным человеком, отвратительным футболистом, просто хреновым капитаном команды. — Едем домой… — ласково говорит Ваня, и Лука сжимает камеру в руках. — Погоди пару секунды, — он находит за шкафчиками переодевающегося Субашича и хочет протянуть ему камеру, но вместо того сует черный маркер. — Братка, если увидишь эту девчону — отдай ей карандаш, хорошэ? — Хорошэ, — кивает Субашич, насторожившись. — А камеру ты куда денешь? — он щурится и пристально смотрит на Модрича, подозревая его во всех смертных грехах. — Отдам сам, — честно признается Модрич. — Извенес перед ней, попрошу больше не видется со миной, — он снова опускает стеклянные глаза, на плечах лежит непосильная ноша капитана сборной — Лука мужественно сглатывает ком под горлом и выдыхает свободнее. — Договрились? — Договрились, — Субашич сует маркер в карман своих джинс и кивает на Ваню, которая возится с детьми за спиной Луки. — Не забывай, что я тэбе сказати, Лука. — Не забывати, — он выставляет вперед одну руку, они братаются, и Лука, позвав за собой жену и детей, складывает камеру в сумку с вещами и уходит прочь. Уезжает домой, на Родину. В теплую и приветливую Хорватию. Уезжает. Уезжает, держа в сумке камеру Дарко. Не надеясь больше на встречу, просто желая оставить приятное воспоминание из этой поездки — единственное приятное воспоминание за весь чемпионат мира. *** Дарко прижимает руки к груди, натягивая лямку рюкзака на плече с остервенением — сердце колотится так, что, кажется, заглушает крики французов со всех сторон — Дарко стоит посреди огромной толпы и не знает, что делать дальше, куда идти дальше, куда податься — голова кружится, последние здравые мысли вылетают в дальние дали, Дарко сглатывает со страхом и одновременным ужасом… Она проводит по губам подушечками пальцев снова и снова, вокруг пахнет поражением хорватии, Дарко нервно дергает головой из стороны в сторону, пытаясь выглядеть выход из толпы — она видит только толпу, которая почти стеной загораживает все пути к отступлению. Отчаянно хочется выть, кричать на все вокруг — Дарко с волнением, дыша через раз, вытягивает шею и смотрит по сторонам очень внимательно, пытаясь найти зазор в массовке. Она замирает, пульс падает, глаза наливаются кровью от густых горячих слез — дыхание в край портится, Дарко хватается за сердце, чувствует себя последней мразью, чувствует себя отчаянной сукой, дыхание спирает — она дышит учащенно, урывками, закрывая и открывая сырые от слез глаза… Лука держит Ваню за руку, уверенным шагом направляясь к выходу, за ними суетятся дети — Дарко выдыхает с шумом, громко всхлипнув. Жена целует его в висок, гладит по сырым от пота волосам, на его плече болтается тяжелая сумка, дети громко смеются и дергают его за руку — Дарко вдруг чувствует, как земля начинает уходить из-под ног в плохом ключе: стоя в гигантской толпе, она чувствует себя совершенно брошенной и разбитой — то есть, как это — раскроить свое сердце к чертовой матери?.. Модрич выглядит замученным, мешки под его глазами, кажется, становятся визуально еще больше. Жена снова приобнимает его за неширокие плечи, снова гладит по липким засаленным волосам, мягко снимает резинку со лба и смеется — Дарко хочет закричать, но понимает, что своим сиплым голосом сможет разве что позвать ближайшую стайку голубей. В глазах темнеет от несправедливости этого мира — Дарко вдруг ясно ощущает себя разрушительницей чужих семей, последней тварью и сволочью — сердце неприятно щемит, под ложечкой начинает сосать. В какофонии взрывов петард и криков французов Дарко не удерживается на ногах — падает на колени, когда кто-то, куда-то спеша, толкает ее в спину с неаккуратностью. Дарко падает на асфальт в толпу, и никому нет дела — все проходят мимо, пока горячие слезы текут по щекам. Дарко явственно ощущает себя подростком, впервые и совершенно искренно влюбившимся в своего кумира — но до Модрича не дотянуться. Он уходит — Дарко в шуме толпы сидит на асфальте с разбитым коленом, выжимая из себя последнюю волю к жизни. Что-то, кажется, не задается… *** Дарко усиленно роется в интернете, выкапывая сайты по меткам «Модрич», «Жена Модрича», «Дети Модрича» — результаты заставляют ее впасть в шок и молча лежать на кровати в любимой позе звезды. Дарко обычно не курит в кровати — опасно да и пахнет потом не очень — но сейчас без вопросов подкуривает, дотянувшись до пачки и зажигалки. Табачный дым летит в дрейф по квартире, Дарко выдыхает с каплей облегчения и откладывает телефон в сторону. «Ваня Боснич, супруга известного футболиста Луки Модрича, родила во второй раз,» — Дарко жмурится, капли слез стекают по щекам и падают на одеяло, Дарко еле движется в сырой одежде, не боясь простыть. На часах три ночи — Дарко даже не думает отвечать на звонки дяди Златко, который изводит телефон с периодичностью в пятнадцать минут. На короткие пятнадцать минут тишины Дарко закрывает глаза и пытается думать, что жизнь наладится, что все забудется, что гадский Модрич, похоже, глубоко запавший в душу, выветрится оттуда в скором времени — Дарко сглатывает и вздрагивает, когда снова раздается телефонная трель. Дарко подкуривает снова, кинув дотлевающий окурок на голый пол, затушив его о свою сырую футболку прямо на животе — не спеша берет трубку, смотрит на фотографию дяди Златко и, вздохнув, отвечает: — Ало? — Дарко! — кричит тут же раздосадованный дядя Златко. — Чево ты трубку не брала? — Дарко думает, что отвечать на это не станет: уж слишком тяжела правда. — Спала, дядя, прости, — она на секунду даже пытается сделать сонный вид, но, осознав, что после вскрывшейся правды ее голос слышится максимально заспанным и зареванным, Дарко делает затяжку. — Ты что хотэл? — Ты предстовляэшь: поганые французы-такэ взяли побэду! — дядя Златко сокрушается, припыхивая от злости. — Наши умнэчки старалис-с всю игру, а французы, в которых от французов только один хлопец, взялэ побэду! — дядя Златко даже пристукивает кулаком по столу. — Вса Хорватска сейчас негодует, плачэт — Милко и Бранко гулять не ходят, тоже горюют сидят… — Ничего, дядя, ничего, — пытаясь его успокоить, сама нуждаясь в успокоении, говорит Дарко, стряхивая пепел в свободную ладонь. — Оправятся еще от поражэния, Хорватска все можит! — Можит-можит! — вторит ей дядя Златко, и Дарко даже грустно усмехается, вспомнив разбитое лицо Модрича и команды — не понимающие, что происходит, потерявшие свою хваленую хорватскую дисциплинированность — о, Дарко выдыхает, опустив глаза на пепел в ладони. — Толки ужо не этим составом, дядя, — она сжимает ладонь в кулак, прижав губами фильтр сигареты. — Обидно за Модрича! — вскрикивает дядя с крайней степенью негодования: Дарко хмурится, чувствуя, как к горлу подступают терновым венцом слезы. — Вел ко к побэде! И так облажался в финале! — Дарко не открывает глаз — слезы сами катятся из-под сырых черных ресниц. — Да, дядя, — дрогнувшим голосом говорит она. — Плохо, что таки вышла, — дядя Златко фыркает. — Хорошо хоть, «золоти мяч» ему дали, — вспоминает он, потреся кулаком в воздухе. — Единственный игрок, заслуживши эго! — Единственный, — кивает Дарко через силу — слезы тушат уголек сигареты, Дарко шумно вбирает в себя воздух. — Когда приедешь, Дарко? Милко да Бранко ужо с ума сходити, ожидая тэбя! — Дарко улыбается, уголки губ неприятно покалывает — дядя Златко вселяет в нее веру в то, что все еще может быть хорошо. — Как хозка притащится с моря — таки сразу прыгену в поезд, — шутит из последних сил Дарко: дядя Златко смеется обнадеживающе. — Мы жедем тэбя, скучаем очен! Приезжай поскорэе! — Хороше, дядя, — Дарко желает ему доброй ночи и кладет трубку: не до разговоров с дядей — перед глазами жизнь проносится туда-сюда демо-фильмом. В четыре часа утра в лютой духоте квартиры Дарко, ощутив прилив сил, думает, что нужно прибраться перед приездом хозяйки — стараясь спрятать свою грусть в ведре с водой и шваброй, она выдраивает квартиру, с лютым грохотом двигая кровать, столы и стулья. В пять утра Дарко стоит у открытого окна и нервно курит, поглядывая на спящий город — на горизонте брезжит малиновый рассвет, Дарко кидает окурок куда-то вперед и закрывает окно. Идет шататься по квартире, прихлопывая в ладоши. В шесть утра Дарко сидит в ванной, обхватив себя руками, под струями ледяной проточной воды, и замершим мертвым взглядом цепко смотрит в кафельную стену, на свое убитое отражение — минуты длятся, как часы. В семь утра, завернутая в три махровых полотенца и теплый махровый халат с морскими звездами на единственном уцелевшем кармане, Дарко истерично скидывает в сумку все вещи из шкафа, цепляя их одной рукой — в другой держит сигарету. Уже, наверное, пятнадцатую за четвертый час. В восемь утра Дарко кидает полную до отвала сумку вещей к дверям и, воинственно выдохнув, упирает руки в бока, опять закурив. — Модричу победу, мне — нервов побольше… — бурчит она, роясь в телефоне: Дарко хочет позвонить Исламетдинову, чтобы вытащить его в кино и немного развеяться — Дарко ошибочно думает, что если сейчас время, проведенное с Модричем и вблизи с ним, заменить чем-то еще, то станет легче. Нет, не станет. Исламетдинов не берет трубку до девяти утра, а потом Дарко плюет на все и валяется на кровати в своей любимой позе «звезды» — раскинув руки и ноги в стороны, с круглыми зрачками, почти скрывшими радужку, смотрит на потолок — кровать заправлена, повсюду воняет хлоркой и моющими средствами, голова легонько кружится от голода и желания попить. Дарко вспоминает о бутылочке пива, которую оставила в холодильнике вчера или позавчера — тут же идет за ней: закуривая на кухне, трясущимися руками открывает бутылку с щелчком крышки, припадает к горлу и жадно пьет. Через пару мгновений пиво просится наружу — Дарко скрючивается прямо над кухонной раковиной — желудок не держит внутри ничего, вместе с желчью до последней капли выходит наружу все пиво: Дарко держится руками за раковину, пока сигарета стоит в стоке, еще чуть дымясь. В висках стучит кровь, в ушах телефонят помехи — Дарко ослабевшим телом скатывается на пол, придерживая влажный от слюны и желчи рот рукой — ничего не помогает. Ничего. Дарко закатывает глаза, вскинув голову вверх — да когда уже все это, мать его, закончится?!