Хорватский по-русски

Дарко идет вперед, зажимая нос рукой, внимательно присматриваясь к номерам полок вокруг. Модрич вздыхает, разводя руки в стороны, убирая отсыревшую челку назад легким взмахом — вокруг носятся непослушные шумные дети, где-то поодаль стоит почти вся команда, кроме тренера, и Модрич не знает, что делать дальше — встретивший тут эту девчонку совершенно случайно, теперь он боится заходить в поезд — все-таки они могут столкнуться снова. А что, если, столкнувшись, они опять, вместо того, чтобы говорить, будут целоваться? По телу у Модрича бежит волна мурашек, табун мурашек — он трясет ногой, пытаясь убрать наваждение — Ивано настойчиво и крепко держит его за руку, утягивая вниз. — Иваншко! — не вытерпев, выкрикивает Модрич почти на весь вокзал: все вокруг, кажется, замирает — Ваня поворачивается к ним, опешив от крика почти всегда спокойного мужа, Эма и София перестают играться и смеяться, смотря на папу во все свои большие любопытные глаза. — Лука, что случивши?.. — испуганно спрашивает опешившая Ваня, Модрич отмахивается от нее, пытаясь уйти в себя, в свои мысли, которые роятся в голове потоком нескончаемых криков и шумов — Модрич хватается за виски, смотрит на окна вагона, в который заскочила Дарко, и пытается убедить себя, что они в поезде точно не встретятся — разные вагоны, разделять их будут надежные двери в тамбуре, свора потных ног каких-то мужиков… Модрич выдыхает, обмазывая капли пота с лица своими широкими ладонями — берет насупившегося Ивано за руку и гладит по голове. — Прости, Иваншко. — говорит он тактично, сменив тон на заботливый и отеческий. — Не дергай папу за руку, хорошэ? — вся команда смотрит на Модрича с подозрениями: слишком нервный и злой после поражения, сейчас он вызывает у всех только одно сплошное волнение — Ваня думает, что теперь до конца лета Модрич будет дуться на всех подряд, ребята из команды считают так же, а дети просто не в восторге, что их отец стал нервным и сердитым. — Хорошэ, — бурчит Ивано, выдернув свою руку из отцовской ладони. — Заходим в вагон? — Ваня уже боится подходить к мужу сзади, со спины, но все же делает это — Модрич непроизвольно вздрагивает, застанный врасплох — он все еще смотрит на окна вагона, пытаясь разглядеть там Дарко. Внезапно слова Субашича встают эхом в голове — на пару мгновений Модрич думает, что все, чего он добился в личной жизни, и в самом деле может пойти крахом — он сглатывает, проводит пальцами по горлу. Лоб его отпотевает. Дарко грузит сумку с вещами на верхнюю полку и плюхается на свое место, найдя заветный номер «10» на картонной стене — она закидывает ногу на ногу, смотрит в окно, облокотившись о стол и сложив подбородок на кулак — пытается разглядеть Свету на перроне. Модрич быстро отворачивается, когда замечает кого-то смутно похожего на Дарко в вагоне, но понимает, что если проигнорирует слова жены, она что-то заподозрит. — Идеме, — говорит он как можно более мягко, и дети, счастливо визжа и смеясь, несутся залезать в вагон. Вся команда, унося с собой Ваню, тоже поднимается по ступеням, к Модричу подходит наблюдательный Субашич. — Порвал с той девкой? — спрашивает он прямо, и Модрич щерится, желая сказать, что Дарко — не девка. Субашич внимательно смотрит на лицо Модрича, но тот никак не выдает своего раздражения. — Да, — говорит он твердо, не колеблясь и не моргая. Субашич ерошит его волосы и хлопает по плечу, смеясь. Лука отвечает натянутым смехом, стряхивая с себя его руки. Они поднимаются в вагон, Модрич разворачивает свой билет и внимательно смотрит на номер полки — «12». *** Дарко разваливается на кровати, накинув на голову подушку — чешет разбитую коленку через бинт, слушает обращение борт-проводников, которые говорят, что поезд стартует через минуту, чешет нос и вздыхает в пух подушки — на сердце тяжеловато, под ложечкой начинает противно сосать, но Дарко упорно хочет вести себя куда веселее, чем может. Она садится рывком, копается в карманах, достает телефон и наушники, тут же затыкает свои уши и, включив зажигательную музыку, подвигается ближе к окну, потряхивая головой — ее темно-русые волосы танцуют вместе с ней. — У-у-у-у-у-у-у, у-у-у-у-, у-у-у-у, — воет Дарко на весь вагон, и ее соседи с занятых полок начинают посматривать на нее с раздражением и легкой степенью ненависти. Дарко не обращает на них внимания, продолжает трясти головой, смотря в окно и, когда поезд трогается с перрона, Дарко вскидывает руки вверх и кричит: — Жди, Хрватска! Бабульки с дальних полок просят ее быть потише, но Дарко ничего не слышит и, уж тем более, не задумывается о чьем-то комфорте или дискомфорте — продолжает трясти головой, выстукивая по столу ладонями какой-то причудливый ритм собственного сердцебиения до тех пор, пока на плечо ей не ложится ладонь: — Эй, девку-у-у-у… Дарко выдергивает наушник из уха так стремительно, что вакуумная подушечка остается в нем, и тут же поднимает испуганные голубые глаза вверх — над ней возвышается, чуть вспотевший и влажный, сверкающий в лучах солнца, словно ангел, спустившийся с футбольной сцены, Модрич. Дарко хочет завопить от страха, но Модрич прикладывает палец к губам, показывая ей, что нужно быть тише, и садится на соседнюю полку, буквально в метре от Дарко — «12». Дарко тут же выдергивает наушники из ушей, убирает мотню проводов, свернув ее комом, и, поджав ноги, забирается на полку, смотря на Модрича с дикостью — щеки краснеют и становятся тяжелыми от пунцовой краски, сердце бьется о грудную клетку, зрачки почти скрывают радужку — Дарко щурится, обмахивается рукой, пытаясь охладиться. Но ничего не помогает в присутствии Модрича — шум вагона меркнет, скрежет колес по рельсам тоже почти не слышен, Дарко даже не замечает, как перед ней туда-сюда ходят игроки сборной Хорватии вместе со своими детьми и детьми Модрича. Модрич садится на свою полку, кладет сумку на пол и, уперевшись руками в колени, неспешно поднимает голову к Дарко — она тут же хочет отвернуться к окну, но впечатывается носом в стену, к которой сидит слишком близко — стрела боли буквально просаживает насквозь, Дарко хватается за переносицу и стенает в руку. — Помочи? — сердобольно предлагает растерявшийся Модрич, пока остальные равнодушные люди просто проходят мимо. Дарко не реагирует на его слова ни капли. В висках стучит кровь, сторонние шумы заставляют думать, будто вагон сжимается. — Нет! — в панике гавкает она и хочет уйти: вскакивает на ноги, рвётся убежать — несётся в тамбур, чтобы найти стоп-кран, видит его мощный красный рычаг и уже тянется к нему. — Стой, Дарко, — зовут её, и Дарко понимает, что это голос Модрича — она поворачивается к нему со скрипом суставов и хмурится, сглотнув вязкую, словно дёготь, слюну. — Откуда ты… Знати моё имчо… Пока Дарко бормочет это, Модрич медленно надвигается — в чертах его лица Дарко узнает черты лица его жены с фотографий: шарахается, держится за переносицу и сучит ногами на месте. — Не подходи! Не подходи! — Почто, Дарко?.. — НЕ ПОДХОДИ! *** Дарко просыпается в холодном поту, истерично сев на кровати — капли пота капают со лба, к отсыревшей спине липнет противная сырая футболка, Дарко тяжело дышит, пока головокружение в танце вертиго крутит ее мысли из сна — Дарко зажимает рот руками, боясь раскричаться от страха, и понимает, что в башке загорается лампочка «ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! Близок нервный срыв!». Выдохнув, Дарко крестится, опускает руки и оглядывается по сторонам — на прикроватной тумбе, придавленная ее телефоном, лежит записка от Светы — «Прости, заяц, не смогу проводить! Завтрак на столе, не забудь сходить в душ! И позвони мне, как доберешься!» Дарко беспомощно скулит, как щенок, которому отдавили все лапы разом, и лениво встает с кровати — смотрит на дисплей телефона: восемь сорок утра. Она выдыхает, дрожащей рукой нащупывает под подушкой пачку сигарет и зажигалку, подкуривает, опускает глаза в пол и смотрит, как трясутся ее руки. Страшный ночной кошмар, явственно оживший в голове снова, пугает Дарко, и она думает, что жизнь смеется над ней лишний раз — Модрича уже как неделю нет в России, а ей продолжают сниться кошмары с его участием. Дарко трет виски с усталостью, проводит пальцами по мешкам под глазами и поднимается — прихватив цветастое полотенце в шкафу, спешит принять душ. Под струями ледяной воды, которую Дарко включает специально, все страхи отступают на второй план — покрывшуюся мурашками кожу Дарко активно мылит душистым гелем для душа с запахом яблок, растирает мыло по волосам и берется за бритву — водит ей по телу с осторожностью, изредка полоская. В ванной напарено холодной водой, гладь зеркала быстро запотевает, Дарко смывает с себя все мыло и только хочет вышагнуть из ванной, как вспоминает свой сон — смотрит на коленку и ухмыляется: мелкая ссадина, которая уже покрылась полупрозрачной коркой. Дарко осторожно ступает на мягкий коврик и встает у зеркала, завязывая на теле узел полотенца потуже — кладет ладонь на запотевшее стекло, стоит пару секунд, о чем-то думая, ведет ладонь вниз… Вся жизнь Дарко катится под откос, и Дарко сама думает об этом все чаще — она не может смириться с мыслью о том, что влюбилась в футбольную звезду. Не может смириться с мыслью о том, что он уже женат восемь лет и имеет трех чудесных детей. Не может смириться с тем, что ее жизнь никогда даже отдаленно не будет напоминать ту сказочную жизнь, которой живет Модрич. Дарко мрачно хмыкает, смотря на свое отражение в разводах испарины на зеркале — снова прикладывает ладонь и тихо для себя самой говорит: — Все получится, Дарко, не дрейфь… Из душа Дарко выходит не в самом приподнятом настроении — входя в кухню, замечает на плите сковороду и с некоторым опасением поднимает вафельное полотенце, которой она накрыта — сырники. Дарко выдыхает свободнее, отложив полотенце в сторону, и голыми руками, не отходя от плиты, уплетает сырники за обе щеки — кровь стынет в жилах от каждого воспоминания собственного сна в голове. Дарко потирает колено, смотрит на сырники с сожалением, облокачивается о столешницу мойки и тяжело вздыхает — держа в руке один сырник, Дарко вспоминает о недопитой бутылке вина и хочет пойти, сделать пару глотков. Она напряженно смотрит на надкусанный сырник пару секунд, а затем он летит в мусорное ведро — Дарко уверенно распахивает дверь холодильника и, с ходу схватив бутылку уверенной твердой рукой, делает несколько глотков. Вино приятно разливается по телу теплом и покалыванием, но Дарко не чувствует, чтобы ей становилось легче — с бутылкой вместе она идет одеваться, глянув на настенные кухонные часы: девять десять утра. Открыв выдвижную дверь шкафа, Дарко роется в своих старых вещах, которые оставила у Светы специально, и находит там свой джинсовый комбинезон — ухмыляется, сон снова всполохами проносится перед глазами. Дарко снова делает пару глотков терпкого виноградного вина. Алкоголь не дает в голову, Дарко ловко заползает в штанины шорт и, натянув футболку, надевает поверх джинсовые лямки. Уседшись на кровать, она смотрит на бутылку, которую плотно сжимает пальцами в своей руке, и, запрокинув голову, допивает ее за пару мучительно долгих минут — вино течет по горлу, брызгает на шею, как прикосновения Модрича, Дарко закрывает глаза без мечтательности, мрачно закатывает глаза, словно демон, и хочет удариться в пессимистские настроения. Отбросив пустую бутылку в сторону, Дарко неспешно проводит руками по расправленной кровати и только хочет встать, чтобы ее заправить, как раздается трель телефона — Дарко смотрит на дисплей: дядя Златко. — Да, дядя, — говорит Дарко, придерживая телефон ухом и плечом, а сама держит одеяло за концы и собирается заправить кровать. Холодный воздух от вскинутого вверх одеяла окатывает по ногам. — Дарко, солнце, — говорит дядя весело. — Когда приезжати? — Через дняв три, дядя, — на одеяло Дарко умело стелит махровый плед и тут же плюхается на него, прижав колени к груди. — Хорошэ, — улыбается дядя Златко, пока Дарко задумывается над мыслями Модрича из сна: а что, если он и правда боится потерять свою семью? А что, если он и правда будет отвязываться от Дарко? Впрочем, какая разница — они все равно не увидятся никогда. Дарко хмыкает. — Встрети тэбя на вокзале? — дядя Златко очень заботливый, и на пару секунд Дарко становится стыдно за свои темные мыслишки — устыдившись, почувствовав себя хуже, чем есть, Дарко лучезарно улыбается из последних сил: — А Милко и Бранко с собой возмети? *** Уже сидя в вагоне на своем законном тринадцатом месте, Дарко смотрит в окно, провожая проблемную Москву грустными глазами — подпирая щеки руками, она то и дело поглядывает на соседнюю полку и думает, что все ее сны — простая глупость. Не может так в жизни быть — Хорваты неделю назад улетели домой. Самолетом, а не поездом. Дарко улыбается с грустинкой, вздыхает и ложится на своей полке удобнее, постелив под голову рюкзак. На верхней полке лежит ее тяжелая сумка, на столе стоит бутылка холодной воды, которая, кажется, на солнце совсем портится, и Дарко отворачивается к стене, затыкая уши наушниками — поездка предстоит долгой и безрадостной. Поезд мчится по рельсам день, второй… Дарко теряет счет времени, и только тогда, когда дядя Златко звонит ей снова, она находится — вторник июля, через пару часов она будет стоять на вокзале Задара. — Дядя? — Дарко, солнце, прости — не сможем тэбя встрети: у Милко завтра проводы в лагерь, забирати его, а мы ничего не приготовти к тому, — виноватый тон дяди Златко заставляет Дарко усмехнуться так злобно, что сосед Дарко крестится. — Ничево, дядя, — говорит она. — Доберусь сама, — дядя Златко заметно волнуется, говоря с Дарко, и она не заставляет его чувствовать себя виноватым — задабривает и кладет трубку — отворачивается к окну, сверкнув голубыми, как небо, глазами, в мрачном душном вагоне поезда. К семи вечера Дарко ступает на асфальт вокзала, выдыхая полной грудью и тут же закуривая, кинув сумку и усевшись прямо на нее — мимо ходят серые люди, куда-то торопящиеся, вечно где-то снующие, с шумными выводками детей, с пестрыми поводками гончих собак. Дарко курит, сглатывая густую слюну вместе с табачным дымом — люди ходят и ходят мимо. Дошедшее до конца вино, выпитое украдкой от борт-проводниц с самого утра, начинает говорить в Дарко икотой и вертолетами в голове — она хватается за асфальт, когда пытается встать, и не удерживается — многострадальное колено, которому досталось во сне, принимает на себя весь удар — рана тут же начинает кровить. Дарко не чувствует боли, алкоголь завязывает язык плотным узлом — Дарко мажет кровь по ноге, она расходится еще больше — Дарко думает, что теперь дойти до дома дяди на другом конце Задара будет проблемой — в кошельке даже нет денег на такси. И Дарко знала об этом, отклоняя извинительные речи дяди Златко. Она смотрит в небо — мрачное, пасмурное, косматое серыми тучами — хмурится дождь. Дарко раскидывает руки в стороны и только хочет разораться, просто устав от всего, что произошло в ее жизни, как сзади к ней спешно подлетают и тут же кладут теплые большие ладони на ее плечи. — Вам помочи? Дарко хочет вскрикнуть. Воспоминания из сна душат прямо за шею, она вырывается, снова падает на колени, стремительно отползает в сторону, на глазах висит белая пелена алкоголя, Дарко не совсем соображает, что творит. — Что? — проморгавшись, переспрашивает она, смотря на доброго самаритянина, решившего подставить ей плечо помощи. — Вам помочи? — улыбается незнакомец ослепительной белоснежной улыбкой: Дарко мотает головой из стороны в сторону, фыркает, как лошадь, трясет своей темно-русой гривой и резко наклоняет голову вниз — ее незнакомый спаситель со снисходительной улыбкой смотрит на нее, поджав губу и сложив руки на груди. — Мне? Нети, хвала ти, — отмахивается Дарко, немного подумав пьяной головой — молодой высокий человек, очень высокий и широкоплечий, кудрявый и сероглазый, хмурится со смехом — он хохочет над Дарко, а она хочет вдарить ему за это — жизнь и так над ней посмеялась. Какого черта смеется этот кудрявый баран?! — Давайте я все же помочи Вам, — почтительно говорит паренек и, без согласия Дарко, подхватывает ее за подмышки и вздергивает вверх. — У Вас разбитно колено, — замечает он, и Дарко фыркает с желчью: — Молодец, наблюдательный! — Где Вы живете? Может, Вас провести? — парнишка искренно улыбается, смотря в пьяные голубые глаза Дарко, которые темнеют с каждой каплей его слов. — Нет, не нади, погода супер! — заплетающимся немного языком говорит Дарко и буквально тут же небо громыхает — льет дождь такой силы, что вся одежда Дарко намокает за считанные секунды, все люди с вокзала разбегаются под крыши и в магазины. Дарко молча смотрит на своего спасителя, а глаз ее дергается. Нет, ну точно — сценарист ее жизни просто совершенно точно хочет свести ее в могилу! — Супер, — смеется парнишка: Дарко меряет его глазом профессионального бывшего журналиста — не женат, судя по отсутствию кольца на пальце, состоятелен, судя по одежде, молод, судя по отсутствию морщин вокруг глаз — лет двадцать-двадцать пять. Дарко хмурится, потерев глаза кулаком. — Как тэбя зовти? — Юрай, — улыбается парень. — Ну, — Дарко смотрит на свое пустое запястье с важным видом, словно там есть часы. — Так уж и быть, раз ты так сильно просити — можешь и провести менэ…