Хорватский по-русски

Грубый звонок будильника режет уши. Дарко трет глаза, кашляет в кулак, садясь на кровати и снова кашляя — в доме стоит гольная тишина, будильник надрывается на тумбе — Дарко берет телефон в руки и удивляется искренно: это не будильник, это дядя Златко. — Ало? — она прикладывает телефон к уху, зажимает его плечом и лениво потягивается. — Дарко, солнце, я приезжаю сегодня в двенадцать — вы можете с Бранко мэне встретивши? — сердабольно и, похоже, немного пьяно спрашивает дядя Златко: Дарко закатывает глаза, трет виски пальцами и думает, что все пошло по бороде не только вчера, но и сегодня — с утра пораньше она хотела, полная сил, отправиться на детскую площадку, где столкнулась с Модричем случайно. А сейчас все карты в колоде перемешаны, Дарко ковыряет заусенец на пальце и обкусывает его с остервенением — отрывает кусок кожи, слизывает набежавшие капли крови и вздыхает. — Хорошэ, дядя, — говорит она покорно, как выученный годами солдат. — Умнице, жду вас с Бранко на вокзале к двенадцати, не опаздывати, — дядя Златко кладет трубку, видимо, случайно нажав кнопку «сброса», Дарко откладывает телефон, коротко глянув на экран — восемь десять. Через двадцать минут должен был сработать будильник, который привел бы ее к своему счастью. Дарко со вздохом поднимается с постели, заправляет ее и, почесывая задницу, хватает полотенце и бодрым шагом направляется в душ — в ванной, закинув ноги на стену, она пенит воду вокруг себя и ныряет под нее, зажмурив глаза и задержав дыхание. Под водой раскрыв глаза, Дарко смотрит на рябь и потолок, который видно, как через искаженное стекло — Дарко думает, что влюбленность в Модрича, как эта рябь — тоже меняет восприятие мира не в лучшую, в искаженную сторону. Дарко не может бросить думать о Ване, о Ивано и Эме, о маленькой Софии, которая даже еще не умеет ни говорить, ни ходить — все, что Дарко может сделать, это оставить их отца в покое, не нарушать чужой покой и не вмешиваться в чужой уклад жизни. Но Дарко не может. Она со всплесками выныривает, быстро моется, хорошенько намыливая голову, споласкивает тело теплой водой и убирает резиновую крышечку из слива — сидит в ванной, пока под ней уходит мутная вода и серая пена. Дарко закатывает глаза, смотрит на голое колено, на котором заживает ссадина, обработанная Юраем, и решает, что этот день она проживет по-быстрому, а потом просто-напросто будет ждать новый день, чтобы попробовать еще раз. Попробовать поймать свое счастье за хвост. Вылезая из ванной, Дарко заматывает волосы в полотенце, накидывает на плечи свой махровый халат, который тут же от лишней сырости липнет к телу, застегивает его и спешит на кухню — скоро проснется Бранко, нужно покормить и собрать его. Она же все-таки хорошая тетя. Перед тем, как пойти на кухню, Дарко цепляет распечатанную пачку сигарет с зажигалкой и выходит на крыльцо — опирается бедрами о поручни лестницы и закуривает, смотря на рассветные лучи солнца на горизонте — на улочке тепло, не дует ветер, голубое небо заставляет думать, что дождя сегодня не будет. Дарко улыбается, смахивает с волос капли лишней воды и хмыкает, выпустив густую затяжку дыма перед собой. Табачный дым оседает на ее сырых волосах, едким запахом впитывается в каждый волосок, в каждую прядь, и Дарко думает, что напрасно мыла голову — напрасно ставила будильник и вообще… Напрасно надеялась, что сегодняшний день сможет все изменить. Она глупо улыбается своим невеселым мыслям с каким-то страдальческим счастьем и, выкинув окурок подальше от дома, все-таки идет на кухню. Напевая себе под нос мотив какой-то грустной песни, Дарко берется за острый нож из бразильской стали, напоминающий настоящий мачете — кладет на деревянную доску для резки свежие помидоры и огурцы, свистнутые из холодильника — прицеливается, замахивается… Пока она режет салат для Бранко, лучи рассвета слепят через прозрачное оконце на кухне — Дарко не перестает думать, что рушит чужую семью, не может смириться с тем, что портит кому-то жизнь, что отнимает у кого-то отца… Она глубоко вздыхает, вываливает нашинкованный огурец в глубокую тарелку и берется за сочный твердый помидор, блестящий краснотой со всех сторон. — Якив моэ жизнь, — говорит она, недолго смотря на помидор, блестящий на доске — а затем ровным движением разрубает его пополам: на «до» и «после» Модрича. На «До» и «После» — Дарко улыбается, не останавливая движений рук — режет методично и не прекращая подпевать себе под нос грустную мелодию. Нахмыкивая, она вываливает порезанные овощи в тарелку и поливает все свежим подсолнечным маслом, сбрызнув горсточкой соли — перемешивает все руками и, умывая их под проточной водой открытого крана, опирается бедрами о столешницу кухни. Вздыхает. Опускает голову. Хочет закурить, но понимает, что пора бы бросать — пора бы бросать все в этом мире: курить, ездить в Россию, обещать себе бросить курить, Модрича… — Тетя Дарко… — в кухню заходит сонный Бранко, одергивая помятую со сна майку и шорты. — Кушавти хочется… — Садись, солнце, — Дарко улыбается, тут же накинув на лицо маску счастья и доброты — никто вокруг не должен знать, что ей плохо, никто вокруг не должен знать, что ей нужна помощь — она справится сама, она же уже большая девочка. Она все решит — она же уже большая и самостоятельная… — Очен вукусно, — чавкаясь и хрустя огурцами, довольно заявляет Бранко, и Дарко смотрит на него с теплотой и любовью — понимает, что и ей давно пора остепениться и перестать гоняться за теми, у кого уже все сложилось. Каждый жест, каждый взгляд, каждая мысль и случайно брошенное слово — все сейчас напоминает Дарко о том, что она — поганая разлучница, так не может продолжаться дальше. — Мы пойдемве севодня на площатку? — интересуется Бранко с любопытством: Дарко не слышит его, с головой нырнувшая в омут собственных мыслей. — Тетя Дарко! — требовательно по столу кулаком стучит Бранко. — Тетя Дарко! — Что, солнце? — отмирает она, слезящимся взглядом посмотрев на него все с той же теплотой и любовью. — Мы пойдемве севодня на площатку? — терпеливо допытывается Бранко, как будто это может что-то поменять: Дарко пожимает плечами. — Не знаю, солнце, севодня идем встретивши твоего папку на вокзали, — она вздыхает, когда Бранко разочарованно опускает голову. — Кода? — недоумевает Бранко, бросив вилку и от расстройства не став доедать салат. — К обеду, солнце, — мурлыкает Дарко, пытаясь не разочаровать ребенка еще больше. — Обещаю, потом мы поиграемо с тобой во дворе, — она улыбается ему самой искренно-фальшивой улыбкой, на которую только способна — Бранко недоверчиво косится на нее. — Папка нас запрягет огороды вспахиват, — говорит он недовольно, бурча себе под нос что-то еще. Дарко снова пожимает плечами. — Значит, будем вспахиват. *** Ровно к двенадцати дня Дарко и Бранко стоят на вокзале, ожидая поезда с дядей Златко — Бранко дергается из стороны в сторону, всем своим видом показывая недовольство, а Дарко думает, что поступила, как дура, нацепив легкий сарафан, который то и дело ветром раздувает в разные стороны — так они и стоят, молча бычась каждый на свою проблему и ни слова не говоря. — Скоро уже, солнце, — говорит она, скорее, сама себе, чем Бранко: смотрит на экран телефона с электронными цифрами часов, почесывая темную русь каре. — Скоро… — неприятным голосом передразнивает ее Бранко, обиженно надув губу и сложив руки на груди. Как только Дарко начинает копаться в телефоне, Бранко тут же чувствует свободу и, чтобы как-то ею воспользоваться, пытается улизнуть — Дарко замечает его уход минутой позже и тут же начинает крутить головой из стороны в сторону. — Бранко! — зовет она сначала растерянно. — Бранко! — затем к голосу примешивается строгость. — Бранко! — когда он не откликается и в третий раз, Дарко начинает паниковать: сунув телефон в карман сарафана, она складывает руки козырьком и оглядывается по сторонам, крутясь на пятках то туда, то сюда. Беспомощность нагоняет ее снова, как тревога с битой, и шандарахает по голове со всей силы — Дарко часто-часто дышит, глаза начинают слезиться — ну что за напасть? Она упирает руки в бока и, немного подумав, подходит к борт-проводнице, которая стоит у столба со списком билетов на небольшом листе. — Простивте, — говорит Дарко дрогнувшим голосом. Борт-проводница смотрит на нее, пренебрежительно вскинув брови, как бы говоря, мол, чего тебе, дурко? Дарко глубоко вздыхает, чтобы хоть как-то успокоиться. — Вы не видевти тут мальчишку малого? Лет десят на вид — невысокий, — она показывает примерный рост Бранко, пока сердце ее выбивает дифирамбы в грудной клетке, замечая равнодушие борт-проводницы. — В красно-белой футболкэ, синих шортэх, — Дарко начинает волноваться все больше и больше, голос ее дрожит, как хлипкий мостик, перекинутый через берега быстрой реки. Борт-проводница молчаливо качает головой, и Дарко в панике мечется по вокзалу — обходит вокруг все, что может обойти — как на зло, на вокзале сегодня полный аншлаг — видимо, все разом решили съездить за продуктами и одеждами в Австрию. Дарко кусает покрасневшие губы, с волнением мотает головой из стороны в сторону, оглядывая всех детей, каких только может найти глазами. Нигде не видать Бранко. Дарко останавливается на месте, глаза ее наливаются слезами от беспомощности, она думает, что дядя Златко оторвет ей голову по приезду, что с Бранко может случиться что-то плохое — она дышит учащенно, с нотками зарождающейся истерики, прикусив нижнюю губу, сильно жмурясь, чтобы слезы не хлынули из глаз, как вода из пожарных гидрантов. — БРАНКО! — на весь возкал кричит она в беспамятстве и снова бешено вращает головой, пытаясь зацепиться глазами хоть за что-то. Пульс подскакивает, как и частота ударов сердца — Дарко даже не нужно прикладывать руку к груди, чтобы сказать, что сердце ее вот-вот выпрыгнет за ребра. Она хнычет, брови вздергиваются на переносице, руки холодеют. — Гдеви твоя тетя? Это онэ? — слышится приятный мелодичный голос, но сначала Дарко его не замечает: продолжает судорожно смотреть по сторонам, смахивая неприятную испарину со лба. — Тетя Дарко! — Бранко прыгает ей на спину, как заяц из кустов, и Дарко от неожиданности хочет вскрикнуть, но крик и слова застревают в горле, когда она поворачивается, чтобы его обнять. — Здравие, — говорит спокойным голосом Модрич, держа за руку Эму. Дарко судорожно разглядывает розовые рюши на платье Эмы, мечется глазами по цепкому взгляду Модрича, нервно смотрит на Бранко и обещает себе, обещает себе выпить валидола, как вернется домой. — Ваш ребеночек? — с улыбкой спрашивает Модрич, и Дарко прикусывает нижнюю губу с такой силой, что в сердце щемит, а из глаз сыплются красные искры. — Хвала Вам, — говорит Дарко, вымучив из себя вежливость. — Лука, чтови такое? — к ним не спеша подходит обворожительная Ваня, держа на руках Софию — за ее спиной копошится чем-то занятый Ивано. У Дарко темнеет в глазах — вот так встреча… — Ничего, Ваня, — ласково говорит Лука, не переставая смотреть на Дарко и Бранко. — Вот помочи дэвушке найти ребенка, — он в последний раз смотрит на Дарко и поворачивается к Ване, чтобы обворожительно улыбнуться, тряхнув копной чистых сверкающих волос. — Вот же как, — говорит Ваня, насторожившись. — Надеюсс, с Вами и рэбенком все хорошэ, — он сочувственно смотрит на Дарко, а у той подкашиваются колени и кровь стынет в жилах. — Все хорошэ, — моргнув, она тут же смахивает с ресниц слезу и хватает Бранко за руку: в висках стучит неимоверно, белые шумы ходят в голове волнами, ни одной приличной мысли — Дарко хочет удавиться под колесами подходящего поезда. Модрич неловко чешет затылок, крепче сжимая ладонь Эмы — Ваня оборачивается на свист подходящего поезда и решительно направляется ближе к перону. — Милай, пойдемте, — говорит она, не оборачиваясь: Дарко смотрит им вслед, смотрит, как Модрич доводит детей и жену до дверей поезда, садит их, помогая взобраться по ступеням наверх, целует Ивано в лоб, обнимает Эму и чмокает в щеку Софию — машет им рукой, посторонившись от выходящих людей, и улыбается. Дарко сильнее сжимает в ладони руку Бранко: — Ты чего бегаешь от мэне?! — срывающимся голосом говорит она, больше не контролируя слезы — видимо, поняв, что натворил что-то плохое, Бранко притихает, гладит Дарко по ноге. — Прости, тетя, — говорит он виновато. — Дядя Лука мэне поймал на выходе, спросил, с кэм я тут, — Бранко выкладывает все, как на духу, а Дарко от этого только дышать становится тяжелее: такой идеальный, такой добрый, господи, такой хороший Модрич, семью которого она невольно, похоже, рушит. — Не убэгай большэ, — говорит Дарко, пока голос ее дрожит все больше и больше: она смотрит стеклянными глазами на Модрича, который машет рукой жене и детям, провожая состав поезда. Со свистом поезд уезжает, а с ним и половина людей на вокзале — становится как-то пусто, и Дарко понимает, что не сможет спрятаться в толпе, когда поезд уезжает — она судорожно оглядывается по сторонам, крепче сжимая ладонь Бранко, чтобы он больше никуда не убежал, и кусает губы, не в силах остановить собственные слезы. — Дарко, — зовут ее, и она не хочет оборачиваться, потому что знает, что, если повернется, попадет в плен этих честных карих глаз — она жмурится, слезы градом капают и бьются об асфальт. — Дарко, погодэ! — кричит Модрич, подбегая к ней. — Нети, нети, — она мотает головой, не желая открывать глаз: испуганный Бранко смотрит на нее, цепляясь за ее белый сарафан. Модрич останавливается рядом, смотрит на нее пару секунд и улыбается уголком губ, взмахом руки заправив непослушные волосы назад. — Дарко, послушави, — говорит он спокойным вразумительным голосом, но Дарко не раскрывает глаз, продолжая кусать свои губы. — Дарко, — Модрич не требовательно, но просяще касается ее руки своею — теплой и такой, господи, занятой — такой семейной. Кольцо на пальце блестит в лучах солнца. Дарко с трудом раскрывает сырые покрасневшие глаза, опухшие от истерик и слез. Она ведь обещала Юраю больше не плакать… — Я слушави, — на всхлипе говорит она, набрав в легкие побольше воздуха. — Хочу с тэбе встретиться сегодня, — говорит Модрич честно, без прикрас, и Дарко теряется — смотрит на свои ноги, опустив голову, не может взять в толк, что происходит. Не может разобраться, что дальше говорить и что делать. — Нети, нети, не получется, — говорит она торопливо, саму себя пытаясь убедить в правдоподобности своих слов. Перед глазами стоит недоверяющий пронизывающий взгляд Вани. Дарко шмыгает носом, с гордостью поднимает глаза — Модрич замирает… Дыхание перехватывает: она так хороша в лучах солнца, ее блестящие слезы и лекгий белый сарафан — она так хороша — молчаливая и заплаканная, невинная и добрая, такая понимающая, такая смышленая… Она так хороша… Модрич выдыхает на силу, задумчиво пару секунд смотрит на наручные часы, а затем присаживается перед Бранко на корточки. — Друг мэй, помочи мне, — говорит он с искренной улыбкой, и Бранко, глянув на тетю Дарко снизу-вверх, уверенно кивает. Модрич ерошит его волосы по-дружески. — Убеди тетю забрати свэю камру, — он смеется притворно, но Бранко верит ему. — Всэ никак не могу вернути… — Модрич выпрямляется, одергивает джинсу шорт, смотрит на Дарко молча. Сглатывает. Она так хороша… — Ладно, — соглашается Бранко, поняв, что тете Дарко и в самом деле нужно забрать камеру — он не знает, почему так решил, но внушающий кареглазый взгляд Модрича будто втолковал ему это под корку. Бранко кивает головой уверенно. — Хорошэ, — Модрич слышит, как тяжело и со слезами дышит Дарко: смотрит на Бранко доверительно, считая его за равного — Бранко чувствует это. — Просто привэди ее на площетку вечэром, часов в восэмь, — он говорит это, положив руку на плечо Бранко, а сам смотрит на Дарко, которая всхлипывает беззвучно и кусает губы, не жалея себя. — Хорошэ, — Бранко поджимает губу. — Надеюсс на тэбя, — Модрич машет ему рукой и скрывается в остатках толпы — когда его след исчезает, Дарко вскидывает голову с шумным выдохом, обтерев лицо от соленых теплых слез. — Ты пойдеши? — спрашивает Бранко жалостливо. — Нети, солнце, не пойду, — говорит Дарко, смотря на него с улыбкой, которую выжимает из себя из последних сил. — Не пойду… — самой себе говорит она, но в последний миг все же находит Модрича в толпе сырыми голубыми глазами, потемневшими от слез: он стоит у дверей в здание вокзала, держа расслабленные руки почти по швам, и смотрит на Дарко честно, неподкупно, с нежностью, с заботой… Дарко отворачивается — обмахивается руками, смеется, пытаясь разогнать тоску на сердце и грустные мысли. — Сходы, — говорит Бранко еле слышно, и Дарко делает вид, что не замечает его слов. — Сходы, тетя… — Бранко тоже смотрит на Модрича и, кажется, понимает в свои десять куда больше, чем сама Дарко в свои двадцать семь. Минут через десять подъезжает еще один поезд — Модрич скрывается незаметно — из вагона, от которого дальше всех стоят Бранко и Дарко, вываливается довольнющий дядя Златко — видит их, бежит к ним с тяжелой сумкой на плече наперевес. — Золотые маи! — кричит он обрадованно, заключив их в объятия: пока дядя Златко что-то говорит, Дарко смотрит на двери здания вокзала и шумно вбирает в себя воздух, смахивая последние засохшие на глазах слезы. День будет долгим… *** — Почему ничево не сказавти, что уезжаш? — Дарко смотрит на то, как дядя Златко за обе щеки уплетает наскоро распечатанную пачку вафель и запивает все стаканом холодной проточной воды. — Други позвэли, — он пожимает плечами и отправляет в рот еще одну вафлю. — Как вы тут бэз мэня? Скучавти? — Скучавти, — скептично отвечает Дарко, обхватив голые плечи руками. Она напряженно смотрит то на дядю, то на настенные часы в кухне, стук которых в голове отдается сонатой: шесть сорок вечера. — Ты такая красива севодня, — чавкая, оповещает дядя Златко — Дарко цокает, закатив глаза и вцепившись руками в столешницу мойки, у которой стоит лицом к дяде. — Не уезжаш большэ так, — говорит она серьезно. — Как? — дядя Златко смеется. — Внезапно, — на чистом меланхоличном русском твердо заявляет Дарко. И дядя Златко понимает ее без перевода. — Что-то случивши? — тут же беспокоится он. — Нет, — Дарко отмахивается от ненужных расспросов. — Все хорошэ, просто не уезжаш большэ так, — дядя Златко обтирает губы от крошек и воды, смотрит на Дарко с серьезностью. — Почемто у тэбе глаза были красны на вокзале? — этот вопрос повисает в воздухе, Дарко не знает, что на него ответить. Дядя Златко медлит пару минут, а затем уверенно идет к холодильнику — достает из него две стеклянных темных бутылочки пива и ставит на стол, жестом руки приглашая Дарко присесть. — Нети, дядя, мне нэльзя, — Дарко теряется, не зная, какую отмазку вставить. — Пустеки! — уверенно заявляет дядя Златко, усаживая ее за стол и специально для нее открывая бутылочку пива: пена поднимается с шипением — Дарко смотрит в узкое горлышко и вздыхает. Дядя Златко присаживается на место и, открыв и свою бутылку, делает пару глотков. Тишина не может длиться вечно — Дарко вертит в руках полную бутылку, не сделав ни глотка. — Что случивши? — спокойно и доверительно спрашивает дядя Златко, не пытаясь заглянуть Дарко в глаза: он знает — выложит, она все ему выложит, ведь, видно, слишком большой груз на сердце, чтобы все в себе держать. — Ох… — Дарко хочет свести все в шутку, и на пару минут на лице ее загорается даже озорная улыбка, но тем не менее она меркнет тут же — Дарко молча подносит к губам горлышко бутылки и делает несколько жадных больших глотков. — Все плоха, дядя… — Плоха? — настораживается тот. — Что случивши, Дарко? — Я вэду сэбя, как плохой человк, — говорит Дарко, прикусив губу. Дядя Златко смотрит на нее мягким отеческим взором. — Рассказавти мнэ, я пойму тэбя любую, — он кладет ладонь на холодный кулак Дарко и старается улыбнуться — Дарко с усмешкой опускает глаза. — Я увожу мужичину из сэмьи, — она вырывает свою руку, безвольной плетью опустив ее вдоль тела, и делает еще пару глотков. — Ох… — теперь уже дядя Златко хочет свести все в шутку, и на его лице загорается точно такая же улыбка, которая точно так же быстро меркнет. — Дарко, солнце… — Я не солнце! — гавкает Дарко с гневом. — Я гнида послэдняя! Мраз обычная! Мнэ нэльзя этово делат! — она ударяет кулаком по столу, вскинувшись. Дядя Златко молчит пару мгновений. — Дарко, — серьезно говорит он. — Послушави мэня, — он снова кладет на ее холодный кулак свою теплую большую ладонь. Дарко поднимает на него уже серебрящиеся от истерики глаза. Дядя Златко гладит ее по руке. — Ты же ненамеренна это делавти, правда? — с надеждой спрашивает он. Но Дарко молчит. — Послушави… — дядя Златко пытается подобрать слова. — Бывти так, что мужичина и женска не могут больше вмэсте жить, — говорит он, прощупывая почву. — У него три ребенка! — истеричным надломленным голосом говорит Дарко, и первые слезинки уже катятся по щекам. Она делает еще пару глотков пива. Дядя Златко молча подвигает ей и свою бутылку. — Дарко, послушави, — говорит он. — Я тоже с жэношкой разшелся не просто так, — он улыбается, когда в грустных глазах Дарко мелькает искра заинтересованности: — В бракэ очен сложно жити — столько всево дэлат надо, — дядя Златко почесывает затылок, вздыхая с усталостью. — И иногда приходит такой момэнт, када ты понимашев, что больше человка нэ лябовти, — Дарко отворачивается, поджав губу. — Неправда, — твердо говорит она, сильнее сжимая рукой горлышко бутылки. — Ох… Дарко… — дядя Златко тянется к карману: достает пачку сигарет… — Но!.. Но, но, но… — бормочет Дарко, заметив сигареты. — Но ты же бросив!.. — ломающимся голосом пытается сказать она, смотря на дядю мутными от слез глазами. — Бросив, — со вздохом кивает дядя Златко и подкуривает две: одну протягивает Дарко. — Послушави, Дарко: все, что я хочэ тэбе донести — это то, что любовэ не бэсконечна, — он грустно улыбается. — Все равно устанэшь от женушки. Или от мужа, — он пускает затяжку и тут же кашляет — Дарко молча протягивает ему бутылку пива. Сделав пару глотков, дядя Златко обтирает губы и продолжает. — Повэрь, брак, который дэржится только на дэтишах — плохий брак… — Почему… — без вопроса всхлипывает Дарко. — Почему?.. — Ты жэ помнеш, что Милко долго не хотевти ходеть в садик? — дядя Златко с вопросом смотрит на Дарко — она кивает. Милко и правда последние месяцы брака дяди Златко и Габарины ходил мрачнее тучи. И, если Бранко еще как-то держался, Милко не мог понять, почему родители больше не обнимаются, почему вместе не смеются, почему спят по разным кроватям. — Помнэ, — кивает Дарко сиплым севшим голосом. И делает еще пару глотков пива и две затяжки сигареты. — На маму он сэйчави не злится — поехал к нэй в лагерь, повидаться, — улыбается дядя Златко с напавшей тоской. Дарко молча кусает губы. — Но тогда, када любовэ исчезла из нашево бракэ, он это чувствовти, понимаш? Чуствовти и менятився, — дядя Златко отворачивается к окну, но Дарко успевает заметить слезы в его глазах. — Не нужно дэтенок мучит, — на силу говорит дядя Златко, снова кашляя от затяжки табаком. — Им тяжевко потом жити… Дарко молчит пару минут — они вместе слушают, как в соседней комнате смеется Бранко. Смеется счастливо. — Давно он в бракэ? — дядя Златко утирает слезы и поворачивается к Дарко — она добивает несчастную бутылку пива и, обтерев губы, вздыхает. — Восэм лет. — У-у-у-у, — улыбается дядя. — Тут любовэ хош не хош пропадет, — он смеется, стараясь вывести на смех и Дарко. Но она молча курит. — Сколько ему? Годов? — Тридцати двэ, — Дарко водит кончиком языка по зубам. — Такой хорошэй, такой… — она громко всхлипывает. — Добрый! — Добрый, — улыбается дядя Златко. — Мужеки никогда не бывеют добреми просто так, — он со знанием дела вздыхает, усмехаясь. Дарко напрягается, в глазах застывает миллион вопросов. Дядя Златко снова улыбается. — Значет, тэбе удалос ему в душень запасти… Дарко мрачнеет. — Но дети, — снова всхлипывает она. — Его жена… — Ево жена, — кивает дядя Златко с обреченностью. — Да, она пока ево… Повисает неловкая пауза, в которую всхлипы Дарко становятся все тише. — Как зовут-то? Имчо-то ест у нево? — Лука, — кивает Дарко, задыхаясь от слез. Она пытается залить горе бесконечными глотками пива — дядя Златко молча выкладывает пачку сигарет и зажигалку на стол. — Модрич… — она с шумом вбирает в себя воздух, отворачивается к окну — дядя Златко пораженно молчит, хлопая темными карими глазами с зеленцой. Дарко не дышит — дядя Златко смотрит на нее недоверчиво и сожалеюще одновременно. — Вреш мнэ? — спрашивает он прямо. Дарко молча мотает головой, зажмурившись. Слезы катятся. Катятся… — Гдэ жэ ты ево встретити? — изумленно выдыхает дядя Златко. — Мундиаль, — одно слово — а сколько слез. — Ого, — присвистывает дядя Златко и, подкурив еще две сигареты, снова протягивает одну Дарко. — И всю комэнду видела? И Субашича? И Виду? Да? А автографы взэла? — с надеждой и щенячьими глазами загорается дядя Златко. — Дядя! — громко всхлипывает Дарко. Дядя опускает голову. Они молчат еще пару минут. И еще. И еще. — А я бэ взял… Дарко ударяется лбом о столешницу — на пол летит пустая бутылка из-под пива — шумно трескается, бьется, осколки разлетаются в стороны, тлеет уголек сигареты в руке Дарко на столе. — Дарко, со-о-олнце, — тянет дядя Златко, крепко держа ее холодную руку. — Не переживати, Модрич хорошэй парэн! — Я знаю, дядя, я знаю… — торопливо выдыхает Дарко. — Ну… А что он? — дядя Златко молчит и больше не говорит ни слова. — Он меня поцеловавши! — голос Дарко снова дрожит. — Ого! — снова присвистывает дядя, правда, комментарий «А чего автограф нэ взэла?» оставляет при себе. — Сам? — он смотрит на Дарко, ожидая, когда ее отпустит. Дарко молча кивает. — Во дэла-а-а-а… — тянет дядя Златко. — Что будеш делавти? Дарко разводит руки в стороны, словно распятый Иисус на кресте. — Не знави, дядя… Я не знави… — шепчет она севшим голосом. — Ну, — дядя Златко ободряюще улыбается. — Хочеш пробоват? Да? Пробуй — всэ равно он уже счасти не повидат в браке — дэтям только хуже, када отец злой ходити рядом, — дядя Златко с ностальгией смотрит в окно, не отпуская руку Дарко. — Пробуй! — Пробуват? — Дарко моргает сырыми слипшимися ресницами. — Пробуй, — улыбается дядя Златко, погладив ее по голове, как собственную дочь. — Он тэбе целовти, не ты ево… Дарко жмурится, улыбается из последних сил, сипло смеется — дядя Златко обнимает ее за плечи, перекинувшись через стол. — И автограф мнэ достат пробуй! — шепчет он заговорщически, и Дарко отмахивается со смехом, уже живым по боле. — Пробуй… — сама себе шепчет она, вставая из-за стола и хватая веник и совок, чтобы убрать осколки бутылки под ногами. — И не весь нос, солнце, — продолжает дядя Златко, уходя с кухни. — Все в твэих ручеках…