Хорватский по-русски

Дарко наскоро цепляет на плечи шарф — крутится у зеркала, подтирая уже высохшие глаза, фыркает и с досадой срывает цветастую тряпку — ей не нравится, как она выглядит, не нравится, что может подумать Модрич о том, как она выглядит. — Собирашсе? — в коридор к зеркалу выходит дядя Златко, внимательно смотря на Дарко. — Собирашсе, — кивает Дарко, хмурясь и смотря на свое отражение с придирчивостью. Дядя Златко внимательно скользит по ней оценивающим взглядом, молчит пару минут, подходит сзади и кладет руки на ее холодные плечи. Дарко мерно вздрагивает. — Успоковти, солнце, — вразумительно говорит дядя Златко. — Ты красна, ему понравицца, — Дарко нервно улыбается, дядя Златко взъерошивает ее волосы и приспускает одну лямку. — Теперь бойце! — Бойце! — выдыхает Дарко, с торжествующей предвкушающей улыбкой смотря на дядю Златко в отражении зеркала. — Можешь вернутися завтра с утреца, — дядя Златко подмигивает. — Я нэ буду против. — Дядя! — для виду оскорбившись, фыркает Дарко. — Я ни… — И я «ни» в сводже врэмя, — улыбается дядя Златко. — Иди. Уже без двадцатэ менут восьмово — Модрич ждете тэбе. — Точно, — кивает Дарко, с волнением дыша через раз. — И автограф не забудь! — напоследок кричит дядя Златко вслед убегающей Дарко: он прислоняется к дверному косяку и, сложив руки на груди, смотрит на ее спину, которая быстро скрывается из виду — улыбается, качает головой и закрывает дверь. На ключ. *** Дарко тяжело дышит, но ходу не сбавляет — несется так, что все прохожие оборачиваются ей вслед, крутя пальцем у виска: Дарко не боится упасть на больное колено, не боится столкновения с лобовым стеклом машины, не боится налететь на чьего-нибудь ребенка — просто сломя голову несется вперед, пока ее темно-русные волосы развеваются на ветру, а голубые глаза горят огнем костров. Дарко сжимает ладони в кулаки, останавливается на пару секунд — босоножки трут ремешками пальцы на ногах — немного подумав, буквально несколько мгновений, Дарко срывается с места, держа босоножки в руках. Босиком, по теплому прогретому асфальту, ловя последние солнечные лучи с горизонта, Дарко бежит вперед, огибая машины, женщин с колясками, собачников с питомцами на кожаных поводках — сердце бешено стучит в груди, Дарко не знает, что ведет ее вперед, но остановиться она не может. За спиной, кажется, вырастают крылья — Дарко понимает, что дядя Златко глубоко прав, и это дает ей сил не останавливаться. Она вылетает на пешеходный переход, перебегает его, выронив одну босоножку — по ней тут же проезжает незадачливый торопливый водитель, и Дарко машет на это рукой — выбрасывает вторую, бежит дальше, стараясь дышать глубже. Волнение в крови подогревает интерес, Дарко чувствует, что случится что-то неописуемо волнительное — она не может перестать кусать губы и сжимать ладони в кулаки, оставляя на коже покраснения от полумесяцев ногтей. В груди словно порвались нитки, что держали кожу сшитой, и все камни с сердца высыпались на асфальт — Дарко смеется, еле скрывая свою лучезарную улыбку, не может остановиться — бежит, бежит, бежит… У нее есть еще пара минут, чтобы оказаться на площадке — она уверена, что Модрич до глубины души пунктуален, а значит, ей тоже не следует опаздывать: она шлепает босыми пятками по чистому асфальту, сглатывая набежавшую слюну, и обещает себе, что точно бросит курить — легкие стали ни к черту. Перед знаменательным поворотом на детскую площадку Дарко останавливается, протирает глаза, одергивает сарафан, достает из кармана телефон — недолго смотрит на него, а затем убирает назад, отключив. Вдохнув и выдохнув, почуяв ногами прохладу земли, Дарко делает неуверенный робкий шаг за поворот — сглатывает, пока нога не ступает на землю, и выходит полностью. На площадке пусто — нет даже мамашек с колясками, которые дежурят тут, кажется, круглосуточно — Дарко хмурится, слова кончаются, она тут же чувствует резкий укол разочарования прямо под ребра — не спеша проходит вглубь этого маленького парка с парой скамеек, спортивных снарядов и песочницей, оглядывается, замерев на месте. Никого. Дарко снова хмурится, со страхом жамкает край юбки сарафана, кусает губы, смотрит в розовое насыщенное небо, чует запах приближающейся грозы — видит тучи, быстрыми плавными движениями надвигающиеся на Задар. Дарко сглатывает — дышит глубоко, стараясь себя успокоить, в голове тут же проносится вихрь мыслей о том, что Модрич все-таки одумался и решил остаться дома. С женой и детьми. Сердце бешено колотится — Дарко переступает с ноги на ногу с сиротливым видом. Земля дрожит от грохота небес, шквал дождя обрушивается вокруг — мочит все: мочит площадку, мочит скамейки, спортивные снаряды, песочницу, молодую траву под ногами Дарко, ее белый сарафан, ее темно-русые волосы… Мочит голубые глаза — Дарко уже хочет поджать губу, упасть на землю и пролежать под ливнем до тех пор, пока он не закончится и Дарко не подхватит пневмонит. Она поджимает губу, опускает голову, стоя на сырой и похолодевшей в миг земле — не знает, что делать дальше. Боится что-то делать дальше. Всю смелость как рукой смахивает — смывает огромным сильным дождем, который бьет по голым плечам и рукам. Все тело покрывается мурашками, Дарко уже тянется к спущенной лямке на плече, чтобы ее надеть обратно, как чувствует, как чьи-то заботливые теплые пальцы делают это за нее. — Ты пришвти, — говорит он, почти не дыша. И его голос глушит дождь — на Дарко вдруг накатывают слезы и смех, она не может определиться, что хочет сделать больше: разрыдаться, рассмеяться или убежать. Она разворачивается к нему с застывшими на губах словами — хочет что-то сказать, но не может: Модрич, вымокший до нитки, отдернувший сырые волосы с лица, смотрит на нее честно, неподкупно, так, как смотрел всегда. И, чувствует Дарко, будет смотреть всегда — она снова сглатывает, уже открывает рот, чтобы что-то сказать, и… Модрич хватает ее, сжимает теплыми пальцами ее талию, притягивает к себе, кладет руку на ее влажный затылок, тянет, тянет на себя — утыкается носом в ее щеку, целует уголок губ, целует кончик носа, целует ее губы, целует, целует, целует… Дождь хлещет по голым плечам — Дарко кладет руки на сильную напрягшуюся шею Модрича и чувствует, как земля уходит из-под ног: обмякает, держится за плечи Модрича, неразборчиво что-то стонет прямо в его приоткрытые губы, пока он снова и снова прохаживается ими по ее губам. Тучи нависают сверху, словно пытаясь завесой ливня спрятать этих двоих от чужих глаз — Дарко чувствует, как сильно бьется сердце Модрича: она задыхается от счастья и одновременных слез, не может не отвечать на этот божественный поцелуй, от которого ей просто сносит крышу. Модрич отстраняется на пару секунд — смотрит на нее — целует снова. Глубже, смелее, опаснее, горячее — кажется, от них обоих сейчас идет сильный пар, который дымкой окутывает два сближенных силуэта. Дарко забывает, как дышать, как говорить, как думать: Дарко забывает все. Руки дрожат, и она точно знает, что это не только из-за холода — она млеет, тает, плавится под нежными поцелуями Модрича — он снова целует уголок ее губ, целует кончик носа, целует ее в лоб, целует в щеку, целует в скулу, целует в шею… Голова идет кругом — Дарко закрывает глаза, закатив их в экстазе — нет, им сейчас не нужны слова, они понимают друг друга без какого-то ни было переводчика. Дарко облизывает пересохшие губы, когда Модрич отстраняется. Дождь проходится по их продрогшим, но разгоряченным одновременно телам. Дарко хмурится, поджимает губу, проводит пальцами по шее — боится посмотреть на Модрича. Боится сказать ему что-то. Боится выдохнуть. — Как ты прекрасна… — выдыхает Лука, проведя пальцами по ее холодной щеке. Дарко скромно улыбается, не найдясь в словах и мыслях. Лука притягивает ее ближе — запускает руку в ее влажные волосы, сжимает несколько прядей, затем отпускает, нежно поглаживая. — Как ты… Прекрасна… — с придыхом говорит он полушепотом, пытаясь восстановить дыхание. — Сладэнький, — кивает Дарко, приняв самый серьезный вид, на какой только способна: Лука смотрит на нее со смехом, не веря, что это происходит на самом деле — его ангел-спаситель здесь, прекрасна, словно рассвет, продрогшая до костей, с посиневшими губами… Лука напрягается, опустив взгляд вниз — босая. Она стоит перед ним босая — ей совсем себя не жаль. Он без лишних слов подхватывает ее на руки, прикусив губу. — Эй! Кудавти мэ? — с легким испугом возгудает смущенная Дарко. Модрич молча идет под дождем туда, куда считает нужным — переставляет ноги методично, смотря на дрожащие ресницы Дарко, смотря на напрягшиеся мышцы ее шеи, смотря на вздымающуюся грудь, смотря на босые ноги. Дарко больше не говорит ни слова. Лука тоже молчит. Дождь расходится, с новыми силами застает их на пустой улице, по которой Модрич идет вперед, не оборачиваясь и не смотря по сторонам — Дарко держится за его шею, боясь его трогать, в голове все еще стоят собственные крики: «Паха-пойка! Шельма! Разлучница!» — Дарко мотает головой, капли воды стекают по ее телу, попадают на лицо Модрича, но он делает вид, что ничего не замечает… *** Когда Модрич заруливает к высоким кованным воротам какого-то шикарного частного двух-этажного дома, Дарко начинает волноваться — она сильнее вцепляется ногтями в плечи Модрича, с паникой спрашивает: — Кудавти мэ? Куда? Лука не говорит ни слова — легким взмахом руки нажимает пару кнопок на белой коробочке под козырьком прямо на стене — ворота раскрываются перед ними, тяжело скрипнув под проливным дождем. Модрич уверенно двигается вперед — из-за страха и паники, сковавших все тело, Дарко не может противиться ничему, что сейчас происходит. Она молча смотрит, как приближаются красивые резные двери дома, к которым Модрич идет, словно танк — она боится сказать ему что-то против, боится в принципе что-то сказать. Сердце словно замедляет свой ход и ритм, Дарко сглатывает, хочет отвернуться, но отвернуться не получается — видимо, это шикарный дом Модрича в Задаре. Прямо как на картинках в интернете — Дарко с паникой пытается вырваться, когда замечает горящие светом окна на втором этаже: господи, Ваня там! Дети там! Дарко паникует. — Тишэ, — говорит Модрич спокойно, не отпуская ее на сырую холодную землю. — Тишэ, — он поглаживает ее ноги, несильно сжимая своей рукой. — Мы почтэ прешли… Он открывает дверь ногой, очень ловко, ставит Дарко на пол, захлопывает дверь. Поворачивает ключ… Дарко сглатывает, ей чудятся шаги с верхнего этажа — она испуганно смотрит на Модрича, трепля край сырого сарафана. Лука убирает сырые волосы назад, тяжело выдохнув. — Думавти, что нэ донесу тэбя, — улыбается он, смотря в потолок. Дарко выдыхает, сжимает ладони в кулаки. — Я здэсь за камрой, — твердо говорит она, хотя сама прекрасно понимает, что на такое вранье Лука не купится никогда в жизни: он не смеется, не улыбается, не усмехается, не ухмыляется — молча смотрит на нее, уперев руки в бока, тяжело дыша и чувствуя, как по горячему телу текут капли холодного дождя. — Я здэсь за тэбой. Его голос звучит выстрелом в тишине и шуме дождя за закрытой дверью — Дарко невольно ступает пару шагов назад, решив обороняться ни с того, ни с сего — ее поведение остается загадкой и для нее самой: она не понимает, почему, так рвавшаяся к Модричу, сейчас боится подойти к нему лишний раз. На мозг давит тот факт, что это дом, где живет его жена, живут его дети — Дарко прихватывает зубами нижнюю губу, переступив с ноги на ногу. Они молча стоят в темноте прихожей. — Пройдэмся в гостину? — Модрич приглашающе дает отмашку руки на дверной проем — Дарко повинуется молча: проходит и оказывается в просторной светлой комнате, обставленной по всем правилам стиля. На секунду Дарко думает, что с таким вкусом эту комнату обставляла Ваня. Дарко становится стыдно, она решает, что сейчас лучшим выходом будет забрать камеру и побыстрее сбежать отсюда — а потом порвать все, порвать все линии и провода, все ниточки и лески. Модрич стоит в дверном проеме, не выходя на свет — Дарко не говорит ни слова, с нее капает вода, падает на мягкий ворс ковра, где еще вчера с детьми играл Модрич. Он вздыхает, смотрит на растерянную Дарко и улыбается краешком губ. Подходит мягко, как хищник, ступает плавно и останавливается позади нее — дышит тяжело, но не притрагивается к ней. — Я думав, что не вижде тэбе больше, — говорит он каким-то монотонным шепотом — у Дарко по телу бегут мурашки. Она сглатывает громко и разборчиво. — Я думав так же, — говорит она, выдохнув и сжав ладони в кулаки. — Гдэ твои жена и детошки? — она поворачивается к Луке через плечо — капли от мотка головой с ее волос попадают на его лицо, на его губы — он слизывает их, смотрит в ее глаза с ясностью. Их ромовая сила пленит, но Дарко стойко держит оборону. — Уехавти, — он пожимает плечами. — Сказали, вернуца через два денка, — он проходит вперед, решив не пугать Дарко, садится на мягкий диван, на котором старался спать последние дни, чтобы не попадаться Ване не глаза — откидывается на спинку, запрокидывает голову, выдыхает шумно, раскрыв губы. Дарко жадно смотрит на его орлиный профиль, на его соблазнительные губы и понимает, что они такие желанные, такие родные… Все родинки Модрича улыбаются ей, как бы зазывая присоединиться к нему, но Дарко садится напротив, на пол, складывая ноги по-турецки. — Итак, — сложив пальцы колодцем, говорит она. — Итак, — выпрямившись, повторяет Модрич с серьезностью. — Камра, — услужливо напоминает Дарко, и Модрич кивает, словно тут же спохватившись. — Точнэ-точнэ! — восклицает он и исчезает в соседней комнате на пару минут: возвращается, держа в руках камеру — садится на свое место и протягивает камеру Дарко — она щурится, перехватывает ее, сжимает в руках и откладывает в сторону. Вот слова и сказаны — как двигаться дальше? В тишине дома слышно, как барабанит на улице по крышам домов зверский дождь. Модрич еще раз смотрит на босые ноги Дарко и понимает, что ему тоже нечего сказать — сейчас он только может смотреть на нее с восхищением и головокружением. Как она хороша!.. — Поздравлэйу вас со вторым местом, — вспомнив о чемпионате мира и грустных глазах Модрича на награждении, пиликает Дарко, беспомощно зажав руками свои ноги под сырой юбкой сарафана. — Хвала, — кивает Модрич. Они молчат пару минут. — Ты бывти там, дэ? — Дарко кивает. — Бывти. И видевти, как ты уходил с женкой и детошками, — она усмехается, в ней отчего-то просыпается доселе спящая желчь и сарказм. Модрич не хмурится, ни один мускул на его лице не дрожит — он терпеливо смотрит на Дарко с проникновенностью. — Ты наблюдатэльна, — говорит он, сдавшись. Дарко усмехается снова. — Что будем делавти? — Дарко картинно зевает. — С чем? — хмурится Лука, в упор смотря на нее. Дарко мычит что-то нечленораздельно. — Во-о-о-от, — она обводит комнату пальцем и возвращается взглядом к Модричу — обжигается от его великолепия и непоколебимого спокойствия. — С этим! — Что ты хочеш сделавти? — он наклоняется вперед, пальцами касаясь мягкого ворса ковра. Кажется, он тоже не знает, куда вести разговор дальше. — Послушай, друге, мы почте нэ знакомы, а ты тащеш мэне к себе в дом, гдэ живеш с детошками и женкой, — Дарко хрустит пальцами на руке, подбирает камеру и вскакивает на ноги с резвостью и бодростью. Сердце сжимается. — Я знавти о тэбе только то, что ты хорошэ играш в футсболен, — Дарко делает вид, что озадаченно и самоуверенно чешет затылок. Лука смотрит на нее молча. — Нэ знаю, что ты хочевти от мэне. — Тэбя. Дарко затыкается моментом — камера падает на мягкий ворс ковра с легким стуком — Дарко не поднимает глаз, сердце колотится с силой, Лука все так же молча смотрит на нее снизу-вверх, придерживая ковер ладонями, согнувшись почти пополам. — Нэт, сладэнький, — мурлыкает с показушной самоуверенностью Дарко. — Это не так делается, — она только хочет добавить что-то еще, как Модрич рывком встает — оказывается почти вплотную прижат к ней, дышит в ее лоб. — А как? — Как? — Дарко решает, что лучше стоит начать строить дурочку: ничего лучше придумать нет времени — Дарко чувствует, как в гостиной становится жарко — искры летают в сыром влажном воздухе то туда, то сюда, прямо перед глазами, залетая в радужку, растекаясь в зрачке. Дарко поджимает губу. — Приятель, ты… — начинает она, и Модрич негрубо, нежно берет ее за шею — заглядывает в ее глаза беспрецедентно, молча, непоколебимо. Честно, искренно, неподкупно — Дарко раскрывает рот, чтобы что-то сказать еще, но чувствует, как слова комом сидят в горле, не вырываясь наружу ни хрипами, ни стонами, ни кашлем. — Ты мнэ нравишсо, Дарко, — просто и честно говорит Модрич. Дарко сначала нервно улыбается, затем смеется, затем вырывается и опускает голову, выдыхает, начинает нервно выхаживать по комнате туда-сюда. Лука следит за ней глазами, снова ни слова не говоря. — Но… Ты же… — Дарко только начинает говорить, как теряет весь запал — девичье сердце глушит сигналы мозга, Дарко все отчетливее понимает, что сейчас набросится на него и растерзает голыми руками. Голыми ногами. Что там еще у женщин может быть голым? Дарко хмурится, выдыхает, замирает на месте. Снова слышен стук капель за окном. — Ты взмерзла, — спокойным голосом говорит Лука откуда-то сзади, и Дарко не поворачивается — знает, чем это может закончиться. — Тэбе нужно в теплую ванну, в полотэнца, в сухую одэжду, — перечисляет он, не подходя ни на шаг: тоже знает, чем это может кончиться. — Точно, — кивает Дарко с больной усмешкой и жалеет, что не захватила с собой сигарет. — Идем, — Лука не берет ее за руку, никуда не тащит против ее воли, просто молча проходит мимо, и Дарко, повинуясь, следует за ним под какой-то таинственной силой его чар — Модрич так хорош, так мил, так добр… А она уводит его из семьи, чертова стерва! Дарко фыркает на саму себя, смотря в широкую спину Модрчиа. Но не говорит ни слова. — Набэрай воды, — он открывает дверь, щелкает включателем, загорается приглушенный свет — Дарко видит глубокую небольшую ванну, занавешанную приятными кремовыми шторками — неуверенно проходит внутрь, чтобы осмотреться. — Я принэсу сухую одэжу и полотэнца, — Модрич скрывается с тихим шуршанием ног по полу. Как только его шаги стихают в коридоре, Дарко оборачивается и смотрит в зеркало — бледная, как смерть, почти белая, как чертов первый снег, она дрожит от холода, но совсем его не чувствует — сердце горит. Щеки горят. Лоб горит тоже. Дарко замечает на аккуратной полке тюбики с зубной пастой, кремами и масками — грустно улыбается на пару секунд: Ваня. Плюнув на все, Дарко думает, что заболеет, если прямо сейчас и впрямь не окунется в теплую воду и не завернется после в сухое большое полотенце — она затыкает слив резиновой белой крышечкой, включает вентили на полную мощность и, не ожидая особого приглашения, стаскивает с себя сырое платье, промокшее белье и зашагивает в ванну. Теплая вода обжигает, словно раскаленная лава — Дарко хватается за стену и понимает, что она дура. Не рискуя присаживаться в ванную, Дарко так и стоит, смотря на свои ноги, которые постепенно скрывает водой. В голове крутится речевка, которую скандируют все мамашки мира: «ШЕЛЬМА! ШЕЛЬМА!» — Дарко сглатывает, проводит пальцами на ноге по дну ванны и, задержав дыхание, убрав сырые волосы назад, придерживая их руками, хочет присесть в воду. Слышен лишь изумленный выдох — Дарко оборачивается резко: Модрич стоит с голым торсом, на шее его полотенце, в руке — сухая футболка и еще одно полотенце. Он сглатывает, но не говорит ни слова — не слышно ничьего дыхания вокруг на километр. Дарко распахивает свои глаза так широко, что в них Модрич видит свое отражение. Дарко видится ему испуганным олененком — он не решается ни подойти к ней, ни уйти от нее — так и стоит в дверях в ванную комнату, сжимая в одной руке футболку, а в другой — полотенце на собственной шее. — Сладэнький? — неуверенно мяукает Дарко на свой страх и риск. Падает в канистру бензина зажженная спичка, взрывается коробка шашек динамита, тают ледники, приходит в движение Гольфстрим, расцветает дикий папоротник в зеленой роще леса, бьется об асфальт бутылка красного вина, загорается еще одна горячая сверх-новая… Модрич набрасывается на Дарко так, как будто никогда в своей жизни не видел женщин — выплескивается набранная вода из ванны, он вжимает Дарко в кафель холодной стены, обхватывает ее руками, целует в губы с такой страстью, будто им обоим осталось жить всего пару секунд… Дарко шире раскрывает рот, Модрич подхватывает ее за бедра, закидывает ее ноги на свою талию, и Дарко послушно сводит ноги, прильнув к нему всем телом — он целует ее шею, целует ее грудь, проводит языком по соскам. Каждое движение отдается головокружением и истерикой — Дарко бьется в экстазе от простых поцелуев, чувствует, как немеют губы, как трясутся пальцы… Модрич щелкает пряжкой ремня на шортах, щелкает молнией — Дарко шире распахивает глаза и выкрикивает что-то в сладострастном бунте, пытается отвечать, но Модрич, зверея и забывая всю свою природную доброту и нежность, входит в ее горячее лоно своим каменным членом — Дарко прикусывает губу, сжимает его мускулистые плечи, жмурится, видит в темноте звезды и сверкание комет… Модрич дышит жарко, целует до беспамятства — начинает быстро двигаться, по внутренней стороне бедра Дарко бежит прозрачная смазка. Она стонет в его ухо, запустив руки в его волосы, запрокидывает голову, и кафель стены больше не жжет спину — Дарко выдыхает с шумом, поддается бешеному ритму движений и уже сама насаживается на член. Модрич целует, кусает, посасывает — мучает Дарко: она стонет, стонет громко и непристойно, прищуром голубых глаз смотря на полку с тюбиками кремов и масок Вани — стыд отступает на второе место, Дарко не может сдержать ни счастья, ни страсти. Модрич отлично трахается. Нет! Дарко быстро зачеркивает это слово и пишет в голове новое — «отлично занимается любовью»… В глазах темнеет от каждого нового толчка, плещется под ногами Модрича вода, попадая на и без того сырые джинсы, Дарко цепляется ногтями за его широкую загорелую спину, не может выдохнуть спокойно, стонет и стонет… — Хрватская русская… — тяжело дышит Модрич, закатывая глаза от наслаждения. — Сладэнький… — дрожащим голосом вторит ему Дарко, не в силах остановиться и прекратить это святотатство. Модрич понимает ее без слов — давит туда, куда нужно, входит настолько, насколько позволяет Дарко — чувствует, чувствует ее изнутри, ее тепло и жар, чувствует все, что может и не может — Дарко готова биться в истерике. Давно дошедшая до кромки ванны вода течет через бордюр, капает и льется на скользкий пол, но обоим сейчас так плевать, что они не замечают этого, увлеченные только друг другом — Дарко вытягивается струной, вьется змеей, кричит небесным ангелом. Чувствует, чувствует, как бьется сердце Модрича, прижавшегося к ее груди своей — теплой, горячей, распаленной. Его дыхание опаляет — опаляет все: уши, волосы, шею, грудь — Модрич целует ее губы, целует так, как хочет и умеет, позволяет себе все, что разрешает делать Дарко — ведет ее к разрядке, ведет ее к слезам счастья и одновременной грусти. И ведется сам… Стоны наполняют ванную комнату, выплескиваются вместе с водой через открытую дверь — Дарко в последний раз дергается и обмякает на его руках безвольной куклой, потерявшей рассудок — бьется сердце, пульсируют мышцы, Дарко судорожно хватает ртом воздух. Модрич кончает на стену, доведя себя рукой — они оба тяжело дышат. Молчание затягивается. — Хрватская русская… — серьезно говорит Лука. И Дарко впервые зовет его по имени, прикрыв глаза от слабости: сползает по стене, обхватывает колени руками, прикусывает губу. — Лука… Модрич… *** Через час, одетая в сухую мужскую футболку на голое тело, завернутая в огромное махровое полотенце, Дарко без сил лежит на диване, смотря в потолок безвольно — что она наделала… Модрич ложится рядом, накрывает рукой ее шею, подтягивается к ней и вдыхает аромат ее сырых волос. — Ты так прекрасна… — шепчет он с вернувшейся нежностью. Дарко жмурится от скопившихся в уголках глаз слез. — Ты плачевти? — он смахивает слезу с ее щеки, улыбается, целует ее в лоб, как отец, как брат, как человек, который боится ее потерять. Целует, как самое дорогое в своей жизни. Дарко не может сдержать всхлипа. — Твоя жэнушка… — лепечет она смущенно, смотря в потолок бездумно. — Не плачевти, Дарко, — мягко и умоляюще просит Модрич. — Не плачевти, солнце… — Дарко улыбается через силу, сквозь слезы. — Нам не стоило… — шепчет она в прострации. — Стоило, Дарко, стоило… — шепчет Модрич со всей нежностью и любовью, на которую только способен. — Ты мнэ нравешся… — продолжает нашептывать он с легким веяньем ветерка. Дарко закрывает глаза, поворачивается к нему, утыкается сырым носом в его широкую грудь и пускает слезы, дает им волю. — Это неправильно, — шепчет она затравленно.Модрич смотрит на свои пальцы, с которых давно стянул кольцо. — Ш-ш-ш, Дарко… Лябовити тэбя, Дарко… — Модричу эти слова даются с трудом, но он мужественно шепчет их Дарко прямо на ухо: Дарко распахивает глаза шире — они лежат на кровати. На кровати Вани и Модрича — лежат в обнимку, полуголые, все еще горячие и влажные. Лежат и смотрят друг на друга. — Лука… — со слезами на глазах говорит Дарко. — Ты… — Лябовити тэбя, Дарко, — улыбается он с силой. Дарко млеет. Жизнь не перестает удивлять…