Хорватский по-русски

Дарко просыпается с чувством тревоги — вскакивает на постели, судорожно оглядывается по сторонам и понимает, что лежит в коконе плотного теплого одеяла, похолодевшего к утру, совершенно одна — она трет глаза, слизывает с клыков налет, убирает ладонью волосы назад и, чертыхнувшись, смотрит на двери спальни: Модрич стоит, прислонившись спиной к дверному косяку, и смотрит на нее, сложив руки на груди. — Све дже добро, — говорит он коротко и улыбается. — Добро, — кивает Дарко растерянно и, свесив ноги на пол, одергивает длинную футболку, до сих пор пахнущую Модричем. — Который часве? — опоминается Дарко, пристально смотря на Модрича. — Десят сорок тры, — глянув на пряжку наручных часов, кивает тот. Дарко чешет затылок, ей дико неловко — вспомни она о событиях вчерашнего вечера, щеки вспыхивают, как сигнальные огни на посадочной полосе. Дарко кашляет в кулак, чтобы прочистить горло, и уверенно встает на ноги, глянув на Модрича. — А который дэн? — уточняет она притворно деловым тоном, и Модрич смеется, больше не в силах стоять в стороне: он подходит к ней, крепко обнимает за тонкую талию, ерошит сухие запутанные волосы и целует в лоб. Снова. — Твой дэн, — говорит он спокойно. — Наш дэн… — Не-е-е-ет, — тянет Дарко, скалясь с паникой. — Мэне пора — мэня потеряют, — говорит она торопливо, вспомнив слова дяди Златко. — Бростев! Останся со мнои, — шепчет Лука с неподдельной нежностью и заботой. — Не, нети-нети, — смущается Дарко еще больше. — Не хочэ, чтобы кто-то за мэне волновался лишний равзок. — Я могу тэбя проводит, — уверенно кивает Модрич со вздохом сожаления: совершивший грех единожды, теперь он хочет грешить почаще. И Дарко, кажется, совершенно точно может ему подыграть. — Не нужно, — каждое слово дается Дарко с трудом, но она заставляет себя говорить, чтобы гнетущая тишина и фотографии Вани и детей со стен спальни не разорвали ее на части. — Приятель… — она заминается. — Сладэнький! Послушави, — она хочет загнать лекцию о вреде измен для брака, но Модрич перехватывает ее губы и коротко целует с робостью и легким азартом. — Остави мэне свой номэр, я тэбе пзвоню позже, — говорит он, лучисто искренне улыбаясь. Дарко сводит брови на переносице, совершенно невинно их вздернув. Лука смеется, ероша ее сухие запутавшиеся волосы ото сна. — Хорошэ… — только и может вымолвить Дарко на выдохе. *** Как надевала впопыхах подсунутые Модричем сухие вещи, Дарко помнит смутно — помнит только, как тряслись руки, когда он отдавал ей камеру, пока они стояли у кованных высоких ворот. Дарко выдыхает спокойнее — кроссовки Модрича на ногах несут ее вперед — она одергивает на голом теле непослушную футболку и шорты, заправляет за ухо прядь темных волос и сглатывает. Она это сделала — она сделала все, чего так боялась: волнение уступает тугому жгуту страсти внутри, когда Дарко вспоминает вчерашний поход в ванную. Они уснули только во втором часу ночи, а сейчас Дарко бежит от его дома, как от огня, даже особо не чувствуя за собой вины — так действует на нее успокаивающая улыбка Модрича или дело совершенно в другом? «Я лябовти тэбя», — Дарко от рассеянности чуть не падает, налетев на какой-то ровно постриженный куст, и бежит дальше, треся щеками. Сердце колотится, а туманное счастье снимает с себя покровы безнадеги — Дарко смеется. — И я любовти тэбя, Лука… — шепчет она, стоя на пешеходном переходе. *** К половине первого дня Дарко стоит на пороге дома дяди Златко, переступая с ноги на ногу в бешеном чувстве проснувшегося стыда — она не может ни постучать в дверь, ни просто открыть ее, ни подойти к ближайшему окну: Дарко просто стоит на пороге дома и думает, как она докатилась до того, чтобы совратить женатого мужчину. — Дарко-о-о! — из-за угла с граблями в руках и резиновыми сапогами на ногах выпрыгивает веселый дядя Златко. — Уже вернувти? — уточняет он светским тоном, изучающим взглядом скользя по Дарко сверху-вниз. — Вернувти, — монотонно соглашается Дарко, повернувшись к нему: соломенная шляпа на голове, цветок, заткнутый за ухо, расстегнутая рубаха поверх майки-алкоголички и простые удобные шорты — видно, день дядя решил посвятить копанию в огороде вместе со своими жуками и Бранко. — Переодевти, помочи нам, — он кидает Дарко ключ от дома, и Дарко, ловко его поймав, со вздохом идет переодеваться. В своей комнате она падает на кровать в свою излюбленную позу «звезды» — раскидывает руки и ноги в стороны, смотрит в потолок в степени глубокой прострации и думает, как жить дальше. Если бы Модрич достаточно любил свою жену, он бы никогда не набросился на Дарко там, в ванной — думает она, скрежеща зубами от досады. — Тогда почему же так стыдно перед Ваней? Перед Ивано и Эмой? Перед маленькой Софией, которая, черт возьми, еще даже не говорит и не ходит? Дарко сначала думает, что Модрич всего лишь поддался порыву какого-то дурмана — все спадет, когда они перестанут видеться часто, когда они забудут имена друг друга, когда Дарко остепенится и заляжет на дно, чтобы больше никому и никогда не портить жизнь. Глубоко вздыхая, Дарко вспоминает, как Лука любовно свернул бумажку с ее номером на несколько раз и сунул ее в карман шорт — она тогда сглотнула невольно. И сейчас тоже сглатывает — волнение в крови никак не смирить просто так, Дарко прекрасно понимает, что, встав на кривую дорожку, уже никогда не вернется к нормальной жизни. Она щурится, тяжело дышит, со свистом выдыхает, как кипящий чайник, и закрывает глаза на пару мгновений. На тумбе у кровати лежит выключенный до сих пор телефон, сверкающая камера, которая теперь кажется оружием Дьявола — Дарко не смотрит туда: думает. Думает, как можно исправиться, и можно ли вообще исправиться. И как поступать в таких ситуациях? Играть дальше? Уводить Модрича из семьи? Забирать у детей отца, а у Вани — поддержку? Дарко с истерикой нервно смеется, правый глаз начинает подергиваться — она трет глаза, трет виски, трет шею, на которой печатями лежат горячие поцелуи Модрича, трет ладони… Нет, пути назад нет — Модрич ее любит. И она его любит. И они оба об этом прекрасно знают. Дарко на силу улыбается, сжав ладонь в кулак — уверенно думает, что все еще наладится, было бы желание. В конце концов, Модрич же сказал, что позвонит ей позже, так? *** Лука вертится на кухне, пытаясь сварганить себе обед — жарит омлет, заправленный свежей зеленью, сервирует стол на одну персону, по-королевски ставит рядом бутылку хорошего вина, которое совсем недавно купила Ваня. Как только он хочет приступить к еде, взяв в руки нож и вилку, слышится гомон и шум снизу — смех детей, сердитый крик Вани. Модрич хочет схватиться за сердце, но вспоминает, что все улики уже спрятал — Ване никогда не узнать, что он изменил ей. Вздохнув, Лука откладывает вилку и нож, потирает руки, почесывает нос и идет спускаться вниз. — Дорогой! — кричит Ваня, увидев его на лестнице. — Ваня! — в том же притворно-счастливом тоне отвечает он. — У мэня хорошие новости, — она трясет каким-то праздничным красивым конвертом, и Модрич спиной чувствует что-то неладное. — А у мэня не очен… — говорит он еле слышно, пока дети разбегаются по дому, а Ваня с тяжелым пакетом продуктов идет на кухню, поцокивая высокими каблуками. — Давай помочи, — Модрич благородно перехватывает пакет, на кухне ставит его на стол и опирается бедрами о столешницу мойки — Ваня скидывает с ног каблуки, завязывает волосы хвостом на затылке и оглядывается. — Голоденый? — спрашивает она, заметив остывающий омлет в тарелке на столе. — Нэти, — врет Модрич, смотря на нее искренно. Ваня замечает неоткрытую бутылку вина. — По какому поводу пьеше? — она вскидывает брови, в ее голосе так и слышится холодок. Модрич внимательно следит за движением ее рук — красивый праздничный конверт ложится на столешницу рядом с бутылкой. — Захотелос, — говорит Модрич, простодушно пожав плечами. Ваня щурится недоверчиво и смотрит на него так, как будто видит все насквозь — испарина на спине Луки заставляет футболку прилипнуть к мышцам. — Дэржи, это от Чорлуки, — она протягивает ему конверт, смотрит за его реакцией и чего-то как будто ждет, все еще пытаясь разнюхать в воздухе аромат подвоха. Модрич невозмутимо распечатывает конверт и удивленно вскидывает брови. — Ого! — присвистывает он. — Женятся! Ты только подумавти! Женятся! — повторяет он недоверчиво и, кажется, соболезнуя Чорлуке. — Гдэ достала? — С Франкой ездили жэ, — скалится Ваня, раскладывая продукты по полкам холодильника. Модрич вертит пригласительный в руках. — Здорово… — выдыхает он, отложив бумажку в сторону. Ваня больше ничего не говорит, напряженная тишина между ними заставляет думать, будто в доме понатыкано скрытых камер, записи с которых Ваня может посмотреть когда угодно и где угодно со своего телефона. Модрич чешет затылок, желая плавно подобраться к разговору с Ваней. Но ничего не выходит — как только он раскрывает рот, пытаясь что-то сказать, получается несвязный хрип, негромкое мычание и потуги в членораздельность. — Что? — не выдержав, резко поворачивается к нему Ваня, сжимая в руке дрын сельдерея. — Ничево, просто хотевши с тобой поговрит, — Лука заранее примирительно поднимает руки и понимает, что без вина не обойтись: он ловко выуживает штопор из ящика и, подойдя к столу, открывает бутылку. — Лучше присяд, Ваня, — говорит он серьезно, смахнув каплю пота со лба. Хмурится, разнюхивает запах вина, опускает голову виновато. — И закрове двэрь. Ваня молча захлопывает дверь на кухню, поворачивает замок в ручке и поворачивается к Модричу с видом готовой внимать ученицы. — Лука, — вздыхает она, словно скинув с себя оковы: со свободой, с расслабленностью, с мудростью. — Послушави мэне. — Слушави тэбе, — кивает Лука, делая пару глотков вина. — Я нэ слепта, — с досадой говорит Ваня, всплеснув руками. — Я же вижэ, что ты холодни уже ко мнэ, — Модрич напрягается, так и не сглотнув вино — полощет им зубы, смотрит в стороны, смотрит в окно — куда угодно, лишь бы сейчас не наткнуться на взгляд Вани. — Вижэ, — поддакивает он, не придумав ничего умнее. — Послушави, та девушка на вокзале, — Ваня припоминает заплаканные красные глаза Дарко и вздыхает с усталостью. — У вас что-то былэ? Да? — она смотрит на Модрича испытующе, больше не чувствуя к нему ни тепла, ни любви, ни согласия, ни уважения. Может, легкую каплю сострадания — так мучиться в браке с женщиной, которую уже не любишь. Ваня присаживается за стол, перехватывает бутылку вина, которую Модрич протягивает ей без слов, и тоже делает пару глотков. — Знаю, что былэ — ты еще с Московии изменся, — Ваня ставит бутылку на стол. — Правда? — Лука смотрит на нее своими честными большими глазами, похожими на детские — Ваня удрученно вздыхает. — Ну, по правдэ говря, — она колупает наманикюренными пальцами столешницу. — Ты изменся ещо ранеше — как родилась Софка, так ты охладел, — она меланхолично улыбается. Модрич растерянно смотрит на нее, словно снова стоя на пьедистале с золотым мячом в руках: мокрый, словно щенок, потерянный, словно брошенный котенок — Модрич не говорит ни слова. — Прости. — Да нети, — Ваня смеется, закинув ногу на ногу, распустив хвост и снова сделав пару глотков. — Не хочэ я тэбе жись портет, — она снова смеется. — Но ты же понимави, что детошкам нужен папка? Надеюсс, что да. — Да, — Модрич сегодня немногословен. — Будэм дэражт марку семьи, пока дэтошки не подростут? Ладнэ? — Ваня вкрадчиво смотрит в его глаза, и в голове Модрича зажигается шальная мысль о том, что Ваня тоже успела кого-то себе найти. — И как ево имчо? — усмехается он желчно. Ваня растерянно хлопает длинными накрашенными ресницами. — Имчо чьо? — говорит она, отставив бутылку. Модрич хмыкает, сложив руки на груди. — Послушави, Ваня, — он смотрит ей прямо в глаза. — Я бы не став отдалятся, если бы ты не став, — он улыбается уголками губ, Ваня фыркает. — Ты охладела — я охладел. Такова жись, ты же это знави прэкрасно. — Знави, — со вздохом сдается Ваня. — Знави. Они молчат пару минут, взрослые люди, утомленные друг от друга — Ваня нашла себе кого-то, Модрич снова влюбился… — Субашич, — еле слышно говорит Ваня. Модрич изумленно распахивает глаза: все сходится — время зачатия Софии по его расчетам выпало на его отсутствие в Задаре. Зато в Задаре был Субашич — взял отпуск, видно, хорошо развлекся. И тоже вдали от своей девушки. Модрич смеется с истерикой. — Что за странэ? Всэ друг друга нэ любовти, зато живти вмэсте, рожати дэтошек, воспитавти их, — сокрушается он с ностальгией. Ваня снисходительно улыбается, встает рядом с ним, кладет ладонь на его плечо. — Дэржим марку, пока Софка не подросла, — говорит она серьезно. Модрич смахивает с глаз наваждение: получается, Дарко теперь можно любить, не скрываясь от жены? И теперь в самом деле можно не ночевать дома на диване? Можно спать там, где-то, но с ней? С Дарко? С его ангелом-спасителем? Лука убирает руки в карманы. — Дарко, — говорит он честно. — Что — Дарко? — Ваня на секунду вскидывает брови. — Ее зовут Дарко, — улыбается Модрич, опустив голову и взгляд в пол. — А, это, — отмахивается Ваня. — Хороша дэвка? — она подмигивает Модричу — они вместе хохочут, крепко обнявшись: — Хороша-а-а… *** Дарко без сил бухается в кусты ягод задницей к земле — раскидывает руки в стороны, отбрасывает куда-то маленькие грабельки и ведро с выдранными сорняками — выдыхает без сил, закатив глаза. — Дарко, солнце, — сердито, словно надзиратель в тюрьме, бухтит дядя Златко. — Чево лежиш? — Отдыхави, — Дарко не чувствует своих ног, не открывая глаз, видит лишь темноту век. Видит лишь улыбку и губы Модрича. — Ты… Так и не сказави, как прошла ноч, — дядя Златко снимает панаму, весит ее на черенок воткнутой в землю лопаты и вздыхает, размазывая по щекам сухую пыль с грядок. — Прошла, — вздыхает в тон ему Дарко, все-таки открыв глаза. Уже шесть вечера — прохлада потихоньку опускается на Задар, кажется, на горизонте собираются грозовые тучи: но дяде Златко на это, конечно, плевать — он и в ус не дует, заставляя всех вспахивать огород. — Дарко, — дядя качает головой. — Побольши подробностэй, ты же с Модричем была, а не с обычным парнэм! — С обычным парнэм, — смеется Дарко. — Как раз с обычным парнэм-то я и была! Дядя Златко скептично вскидывает одну бровь. — А автограф взэла? — опоминается он, вспомнив об этом с надеждой: глаза его блестят, как у ребенка. Где-то вдалеке слышен смех Бранко, который возится с лейками на грядках морковки. — Нэти, — Дарко качает головой, поднимаясь на ноги. Дядя Златко уже хочет махнуть рукой и разочарованно выдохнуть, как Дарко неторопливо добавляет, потягиваясь и хрустя всеми костьми позвоночника: — Форму взэла. И бутсы… Дядя Златко кидается к ней, крепко обнимает, хохочет от счастья, уже представляет, как до конца своих дней будет хранить эту форму и передавать ее из поколения в поколение — он ерошит чудом расчесанные волосы Дарко, снова смеется и обнимает ее еще крепче прежнего. Ближе к восьми вечера Дарко, укутанная в халат, сидит на крыльце дома, не спеша наслаждаясь сигаретными затяжками. В кармане вибрирует телефон: Дарко с радостью кидается отвечать, вообразив, будто это звонит Модрич. — Дарко-о-о! — в трубку тянут ей. Дарко стенает от разочарования. Это Юрай. — Да, — отвечает она, стряхнув пепел с сигареты. — Ты нэ против, если я зайдэ к тэбе? — Дарко хмурится, хочет отказать, но Юрай быстро добавляет: — Потому что я стою за поворотом. Дарко скептично косит мину кирпичом, сбрасывает звонок и ждет, когда Юрай выйдет: он вышагивает из-за поворота, блестя ярче, чем начищенный медный таз — Дарко фыркает, усмехается, но все-таки сдается и смеется от его глупого довольного вида. — Чево светишся? — спрашивает она, когда Юрай садится рядом, похлопав Дарко по плечу. — На свадэбку пригласили, — улыбается он лучезарно, и Дарко шумно вздыхает. — Мои поздравлети, — говорит она, выкинув окурок и закурив еще разок. — Не хочэш со мной? Весела будэт, — Юрай смотрит на нее выжидающе: Дарко видит перед глазами горизонт, новый свет, карий глаз Модрича, его улыбку — улыбается сама со скромностью и не спеша кивает: — Почему бы нэт?