Двое из ларца

       Обещанное Валере ведро черники ссохлось до пяти килограмм по причине неурожая, но это была единственная накладка последнего дня похода. Молодёжь с удовольствием втянула Рэда в свою компанию, а Ника, кажется, даже влюбилась в рыжего «ихтиандра». Как минимум четырёх хороших приятелей киборг себе нашел. Да и вообще, мальчик по-настоящему ожил в новой компании. С момента признания он был каким-то зажатым, что-ли. Почти не разговаривал, выверял каждый шаг, словно боялся, что нормальная жизнь окажется только сном. А теперь вот расцвёл — не сказать, что трещал без умолку, но если бы сторонний наблюдатель попытался вычислить киборга в вышедшей к турбазе компании, то «жертвой» блокатора стал бы тихий и обстоятельный Степан, уж никак не долговязый балагур, едва ли не выплясывающий по лесной тропинке.        Согласно традиции клуба Рэд и Степан были облачены в косоворотки и громко пели «Ище Польска не згинела», закусывая каждую строчку ломтиком яблока. Цимес происходящего был в том, что гордая представительница Белого Налива, растущая за будкой охраны, стабильно плодоносила просто таки невозможной кислятиной. Рэд, конечно, отчаянно переигрывал страдания, наносимые ему экзотическим лакомством, но выходило даже веселее.        Потом было тёплое прощание и обещания собраться ближе к осени, чтобы Макс всё-таки провёл юных туристов к Летучему Камню. Одним словом, разъехались, зарядившись позитивом на год вперёд.        — Ну, как тебе поход? Понравилось?        — Очень. Только вот… Я ведь им почти всё про себя наврал. И теперь как-то неудобно. Вроде что-то давит, но система никаких повреждений не фиксирует.        — А это, мальчик мой, называется совесть. Такая странная штука в людях, для коррекции ошибок. Но то, что нужно сделать, не всегда совпадает с тем, что должно. Вот она в таких случаях сбоит. Сам ведь понимаешь, что первым встречным раскрываться не стоит. Потом расскажешь, в контролируемых условиях, как мне. Они вроде толковые ребята — поймут. А не поймут — их проблемы.

***

       Муниципальное кладбище столицы Новой Полтавы, города Котляревский, заслуживает более громкого названия — это настоящий Некрополь, город мёртвых. Живых в нём встречает подражающий архитектуре шериан крематорий и старомодный колумбарий в виде нескольких километров бетонных сот, опоясывающих холм по спирали. За холмом начинается уж совсем архаичное кладбище с каменными надгробиями, фамильными склепами и даже покосившимися крестами из металлопластика под дерево.        Чуть западнее основной территории расположилось военное кладбище, «Последняя казарма», как говаривали космодесантники. Это место действительно выглядело казённым до зубовного скрежета. Несколько очень плотных модулей колумбария, больше похожих на склад, чем на последний приют — крохотные таблички «родился-служил-умер» теснились словно простая плитка, за ними — ряды пластиковых надгробий на выстриженном газоне: те, кто по религиозным или иным соображениям указали, что хотели бы найти покой в земле, и небольшая площадка для пафосных речей под праздники. Личный состав последней казармы выстроен для проведения строевого смотра.        Слой пыли и теснящиеся от автоматической косилки сорняки подтверждали, что у Томаса Ричардса на этом свете не осталось даже приятелей. Алексеич тяжко вздохнул, оборвал сорняки и смочил минералкой носовой платок, чтобы протереть пластиковую панель. Рэд не совсем понимал, почему для людей так важно, что будет с их телом после смерти, но что-то, возможно та самая совесть, подсказывало, что так правильно, что где-то за границами реальности старшему лейтенанту Ричардсу будет приятно, что о нём кто-то помнит. Он молча взял мокрый платок и начал тереть табличку с именем и двухмерным отпечатком с голографии из личного дела. Максим достал фляжку, поднял её, словно хотел что-то сказать, но только вздохнул, сделал крупный глоток, закрутил пробку и прислонил фляжку к плите. Киборг даже не вспомнил, что поставил себе сделать Максима Алексеева убеждённым трезвенником. Окутанные тягучей кладбищенской тишиной, они дошли до флаера и вернулись домой.