Если у Клариссы и оставалось что-то не изрезанное и не искалеченное, так это гордость. Принятие самых сложных и неприятных решений, возвышение своего достоинства и взгляд на всё с высокой башни. Она научилась летать с подбитыми крыльями, молчать с болью, и не просить о том, за что боится.
Разговор с Имоджен был напряженным; виднелись издержки директрисы, и то, как мягко она пыталась объяснить Моргенштерн правила, которые озвучивала в первый день её прибытия. Джейс угрюмо стоял за спиной рыжей, опустив тяжелые руки на хрупкие плечи. Клэри выкладывала каждую мысль, каждое слово, не пытаясь завуалировать то, на что хотела бы получить ответ.
— Я не могу нарушать свои правила, Кларисса, — строгим тоном говорила Имоджен. — Мы договаривались с тобой, что я даю тебе освоиться и вести себя так, как ты считаешь нужным. Ты, из двух данных тебе вариаций, выбрала тот путь, по которому шла раньше.
— Вы думаете, что это суицид, — привстала Клэри, резко дернувшись вперед, но Джейс притянул её обратно. Когда спинка стула коснулась лопаток, рыжая заметно изменилась, беря под контроль эмоции, насколько это было возможно. — Медики такие странные люди, — усмехнулась девушка, — спасают жизни от того, чего не видят.
— Первое предупреждение Клэри, второго не будет. После рецидива я назначу тебе терапию и лично пересмотрю своё отношение, тебе не понравится постоянный надзор и прохождение лечебного курса.
Миссис Эрондейл оставалась непреклонна даже после нескольких негодующих взглядов и смятения на лице Клариссы. Девушка понятия не имела, зачем она пришла.
— Вы в праве делать то, что считаете нужным, Имоджен, — подняла глаза рыжая, с проникновением смотря на оппонента. — Но я требую, чтобы ваши чёртовы работники открыли глаза на происходящее и убрали эту гребанную запись, — в словах она не скупилась, — в которой позорным пятном изображена ложь. Моргенштерны никогда не были слизняками, которые убегают от последствий, ответственности, а уж тем более от жизни.
Женщина посмотрела на внука, сомневаясь, стоит ли ей произносить то, что является личным новой ученицы. Стоит ли говорить о том, чего, возможно, сам Джейс не хотел бы слышать? По взгляду юноши она видела проявление заботы и заинтересованность в слепящей звезде перед ним; то, как он держал её за плечи, остерегаясь, что кто-то сломает его новую куклу.
— У тебя пограничное расстройство личности, Кларисса, — вздохнула Имоджен. — Самоповреждение — это обычный симптом, суицид — это одна из вероятностей того, что правит тобой.
— Мной правит любовь к боли, — разозлилась Кларисса. — Вы не знаете ничего обо мне, вы не знаете ничего о моём отце…
— Чего ты хочешь Кларисса? Опровержения твоей медицинской карты?! — поддержала пыл девушки директриса. — Подтверждения того, что ты являешься наследием своего биологического отца? Заботишься о его репутации? Ты бы не захотела им быть.
— Я хочу, — остекленевшие глаза покрылись льдом, — чтобы вы поверили в то, кто я есть, а не искали замену этому в своих медицинских справочниках.
— И кто же ты? — усмехнулась Эрондейл, наблюдая как расслабляются пальцы внука, и девушка поднимается со стула.
— Я — Моргенштерн, — отчеканила Кларисса, с гордо поднятой головой направляясь на выход.
Подобных речей и проявления зверского огня старушка за свои прожитые годы встречала много, так или иначе всегда находились персонажи, чья жизнь в голове идет впереди событий. Но то, как аккуратно начала разговор Кларисса и то, как неотступно она шла до конца, силясь донести ясность своих предпочтений, — поразило всю семью Эрондейл. И без учёной степени было понятно, что в голове у рыжей заложена надежда медленного возгорания. Было что-то в её любви к отцу, что управляло ей; подчиняло себе подобно рабу.
Джейс остался в кабинете, получив распоряжение вернуть пациентку в больничный корпус и лично в руки передать главному врачу. О питающей белую футболку крови директриса решила промолчать, прекрасно осознавая, что такие люди, как Кларисса, не терпят естественных замечаний и пустого беспокойства. Когда внук покинул кабинет, уйдя вслед за Моргенштерн, Имоджен наклонилась, открывая ключом нижний ящик стола.
Верхняя папка с надписью: «Кларисса Адель Моргенштерн, пациентка 18, степень D» упала на стол, раскрываясь на первой странице. Первый лист — личные данные, фотография, диагноз. Следующие пятьдесят страниц представляли собой кратко изложенную информацию о прохождении терапии; последующие — подробное описание диагноза, поведение пациентки и выписки из больниц. Женщина помнила, как впервые папка попала к ней в руки. Давнее знакомство с семьёй Моргенштерн, лечение самого Валентина и… первое проявление отцовских ген у маленькой Клэри. Знала ли Джослин о том, что её ждёт впереди? Да. Была ли она готова к этому? Нет.
На глаза попалась прикрепленная к листу флешка, которую Имоджен сорвала с клея и подсоединила к ноутбуку, выводя на экран первую запись…
Лечебница Кейн Хилл, 2001г. 6 августа
Перед камерой сидел изнеможённый бледный мужчина лет тридцати; злобная ухмылка, дьявольский огонь в глазах, и вырезанные на коже символы, представляющие собой сатанинские знаки. Он был прикован к электрическому стулу, от которого грязными нитями тянулись провода. Разбитая губа, стекающая из угла рта струйка крови.
— Итак, — закадровый голос. — мистер Моргенштерн, когда же вы расскажете нам правду?
Валентин засмеялся, сменив истеричный хохот на безразличное, но злое лицо. Он вдруг заорал во всё горло, брызжа кровавой слюной на больничную рубашку с пятнами грязи и крови.
— До вас, божьих недоумков, никогда не дойдёт правда. Вы будете гнить в своих могилах, куда я вас отправлю. Вас будут жрать черви, а головы ваших семей я уложу в ряд, чтобы их вырванные глаза наблюдали за вашими убогими надписями на могильных плитах, — выплюнул мужчина, с отвращением смотря на того, кто сидел по другую сторону видеозаписи.
— Вы утверждаете, что убили много людей. Сколько?
Все сказанное Валентином было проигнорировано, казалось, его угрозы не имеют никакого значения. Зашелестели листы бумаги, там что-то перелистнули, прежде, чем голос — твёрдый и спокойный — задал следующий вопрос.
— Мистер Моргенштерн, вы заявили на нашей с вами последней встрече, что вы — посланник Сатаны. Как вы можете объяснить свои слова?
Вопросы походили больше на интервью для очередной газеты, нежели на психологическую встречу с пациентом. Обшарпанные стены на заднем фоне, разбитые стекла на полу, мусор, стройматериалы и обожженная огнем железная кровать с изодранным матрасом.
— Зачем вы убили всех тех людей? Вы же над ними издевались.
— Я делал то, что мне велел хозяин, — оскалился Моргенштерн. — Все эти люди — ничтожный этап для возведения механизма. Я ему души, а он мне великолепную дочь, — безумный смех как гром среди ясного неба. — Она будет прекрасна, её место под сатанинской звездой. И о да, она будет ещё безумнее, чем я.
— Ваша жена сейчас беременна, не так ли? Малышка появится на свет не скоро, и, как мне известно, у вас есть ещё и сын.
— Джонатан, — усмехнулся вновь Валентин. — Нет. Он никудышный наследник. Кларисса. Так её будут звать. Родится шестнадцатого сентября, в ночь великого кровопролития. В ночь вашей смерти, — прошипел он последнее предложение, словно выплевывая яд.
Голос сорвался на крик, и Имоджен захлопнула крышку ноутбука, чтобы не видеть, как Валентин забился в конвульсиях на электрическом стуле, когда тот пришёл в действие. Записи прилагались к истории Клариссы, так как имели сведения о ней. Поразительно точно мужчина знал, когда родится его дочь, какое имя ей будет дано, и с какими нотками безумия она будет показывать себя миру. За первым файлом тянулись ещё несколько, продолжительностью в несколько часов каждая запись, но их Эрондейл открывать не желала. Она невольно вспомнила тот день, когда в палату к новорожденной девочке ворвался окровавленный и сумасшедший Валентин, с улыбкой беря маленькую детскую ручонку. В ту ночь она сопровождала Джослин, сидела в коридоре. А когда пошла проведать новорожденное дитя, встретилась с безумными и тёмными глазами. И странно, что слова его она так и не смогла забыть. И просьбу его, она так и не смогла выполнить…
Надежда умирает последней… Вот и Имоджен верила, что смерти маленькой девочки можно избежать. Она взяла ответственность за будущее на себя, и она все шестнадцать лет верила в то, что признание Валентина обойдёт Клариссу стороной. В ней остался свет, женщина в это верила. Тьма не поглотила её разум, она сможет бороться.
***
Ближе к вечеру, на время заката, Александр покинул школу. Он отправился туда, где душа открывала замки, снимая с себя тяжелые и тяготящие цепи. Как загнанный в угол зверь: рычал, гневался, мечтал о безопасности, и желал разодрать глотку любому, кто сделает хоть ещё один шаг в его сторону. Плавающие по небу белые облака просачивались внутрь, ласкающими мотивами успокаивая. Стрекотание насекомых и излюбленная песня сверчков музыкой играла для ушей.
Мысли как муравьи, разбежались по своим трещинкам и скважинкам. Он, как последний трус, избегал свою сестру весь день. Боялся встретиться с ней взглядом, когда остыв, осознал свой поступок. Ему до воя было жаль Изабель, было стыдно, что ей достался такой проблемный брат. Но когда брюнетка появилась на пороге его спальни, застав того врасплох, отвертеться не удалось.
— Алек, давай поговорим? — мягко попросила она, разделяя с ним мягкую кровать.
— Мне жаль, Иззи, — всё, что он смог вымолвить.
Лайтвуды. Они такие Лайтвуды. Без слов, без объяснений. Способны за километры чувствовать друг друга. Способны прощать, любить и быть преданными.
Раскинувшись на маковом поле, Александр закрыл глаза. Отбросить возникшие образы рыжеволосой девушки не удалось, и провалив попытку в третий раз, он распахнул голубые глаза, впиваясь намертво в представленный ему заход солнца. Нежные оттенки неба сменяли друг друга, разбавляя новыми цветами наступающий вечер.
***
Моргенштерн стояла в коридоре, наблюдая как вечерний шлейф пробирается на территорию, погружая во мрак узкие извилистые дорожки в саду, шикарные кусты роз и густые ветвистые деревья. Над кованными деревянными скамьями зажглись блеклые уличные фонари, кругами освещающие землю. До того, как девушка вернулась к палате, они прогулялись с Джейсом до её комнаты, где все вещи были аккуратно сложены и убраны. Разбитая раковина исчезла, как и осколки с россыпью гвоздей, которые Клэри припрятала накануне. Взяв необходимые вещи, она согласилась с тем, что до заживления ран ей придётся полежать в безлюдном и ещё худшем месте, чем этот этаж. Кровоточащие швы, тянущейся болью, проникали до костей, доставляя Клариссе неимоверное удовольствие. Добавь она ещё пару штрихов, и день мог попасть в список счастливых дней. Утянутый в поцелуй Джейс и не сопротивлялся, по-хозяйски рассевшись на сетчатой кровати, которая прогнулась под его весом. В этот раз рыжая сама дарила поцелуи, накладывая на тело чужие руки. Она безропотно ловила жаркое дыхание, разделяя смак с Эрондейлом.
В палате вечер рыжеволосый ангел провела в одиночестве, закрыв перед носом Эрондейла дверь. Таким же способом она дала понять остальным, что нуждается в отдыхе и морально вымоталась. Беспокоить девушку больше не стали, только медсестра изредка заглядывала в палату, проверяя, не сорвала ли ненормальная новые повязки.
Замкнутый круг, что девушка так ненавидела. В одни минуты ей безумно хорошо, в другие она ненавидит всё и её раздражают даже яркие лучи солнца. Погода менялась со скоростью света, что было странным явлением для летнего времени года. Но сейчас, скрывшись от посторонних глаз, Кларисса стирала новые капли слёз, смахивая их тыльной стороной ладони. Почему она плакала? Неизвестно. Сама не знала, до сих пор держа в голове слова директрисы.
— Могу я увидеть Клариссу Моргенштерн? — раздался неподалеку мужской голос.
Оторвавшись от завораживающего вида на сад, рыжая обернулась, встречая глазами тёмную фигуру в конце коридора. Она бесшумно ринулась к регистрационной стойке, в самый последний момент ступив за угол.
Александр.
Разукрашенная тонной косметики работница насмешила Клариссу бессчетными попытками показать Алеку свой богатый «внутренний мир». Девушка то и дело вставляла в каждую реплику парня своё слово, чем перебивала его и не давала договорить:
— Нет, Джессика, я не хочу оставлять послание. Вы уверены, что она уже спит?
— Да, я проверяла её буквально за минуту до вашего прихода, мистер Лайтвуд, — кокетливо ответила медсестра.
Стоя у стены, Моргенштерн с лёгкой улыбкой наблюдала за происходящим. Как профессионально и нагло врала блондинка, по радостному голосу можно было представить и то, какими улыбками она одаривала Александра. Но парень, по всей видимости, в женском внимании не нуждался.
— Скажите ей, что я заходил, — попросил он напоследок, поняв, что разговаривать с этой куклой бесполезно.
Когда брюнет собрался уходить, скинув с себя девичью руку, рыжая выступила из-за угла:
— Может сам скажешь? — дрогнувшим от волнения голосом спросила Кларисса, и он остановился.
